«Застегнутый наглухо поэт» — такую оценку Брюсову дала Цветаева и провела параллель с Бальмонтом: «В Брюсове тесно, в Бальмонте — просторно. Брюсов: глухо, Бальмонт: звонко… Бальмонт — бражник, Брюсов — блудник…»
Но Брюсов как человек и политик умер. В истории литературы остался Брюсов-поэт. Величайший из поэтов-символистов. Давид Бурлюк писал, что «Брюсов был первым поэтом русским большого города. Он был отцом урбанистической поэзии. Моя поэзия, а затем и Маяковского, имела в начале с ней тесную связь…».
писал Брюсов дифирамб «Городу». И сам он, подобно Микеланджело, рубил мрамор. Мрамор стиха. И пусть он холоден и гладок, но это все же мрамор настоящей поэзии. В конце концов сад поэзии должен быть разнообразным: и корабельные вековые сосны Пушкина, и милая березовая роща Есенина, и соловьиный посвист Пастернака, и мраморные глыбы Брюсова.
БУНИН Иван Алексеевич 10(22).X.1870, Воронеж — 8.XI.1953, Париж
Советские критики прозвали Брюсова «великолепным пришельцем с чужих берегов», а Бунин при жизни так и остался на чужом берегу. Он клокотал ненавистью к «Совдепии», отвергал новую действительность как «окаянные дни», как «великий дурман» (как ом выразился в докладе, прочитанном им в деникинской Одессе), поэтому в Стране Советов Бунину приклеили ярлыки злого антисоветчика, «певца дворянских могил» и утверждали, что «в произведениях эмигрантского периода сказался явный упадок художественного таланта писателя» (Энциклопедический словарь, 1953). После смерти Ивана Алексеевича его приняли в семью советской и русской литературы. И даже со временем стали печатать то, что не печатали раньше по идеологическим соображениям, например одно из стихотворений, написанных Буниным в июле 1922 года:
Несколько штрихов из жизни Бунина. Из оскудевшего дворянского рода. С детства отличался редким воображением и впечатлительностью. Его наставником и учителем был старший брат Юлий. Стихи начал писать семи-восьми лет. Первое выступление в печати в 16 лет. В девятнадцать Бунин начал сотрудничать с «Орловским вестником» и «был всем, чем придется, — и корректором, и передовиком, и театральным критиком…». Первая книга стихов вышла в 1891 году, но, кроме разочарования, ничего не принесла, зато сборник «Листопад» (1901) был встречен публикой восторженно. Далее Бунин чередовал стихи и прозу. В 1912 году вышла повесть «Суходол» о процессе распада родовых устоев в России, до этого — «Деревня» — о русской душе со всеми ее светлыми и темными сторонами. В «Суходоле» крестьянка убеждена в том, что «у господ было в характере то же, что и у холопов: или властвовать, или бояться».
В 1902–1909 годах вышло первое «Собрание сочинений» в 5-ти томах. Бунин — признанный и почитаемый почти всеми талант.
Стиль письма Бунина отличается от многих: он аристократичен, сдержан, строг. Никакой фальши, никаких декадентских вывертов. «На фоне русского модернизма поэзия Бунина выделяется как хорошее старое, — отмечал в „Силуэтах русских писателей“ Юлий Айхенвальд. — Она продолжает вечную пушкинскую традицию и в своих чистых и строгих очертаниях дает образец благородства и простоты… Его строки — испытанного старинного чекана; его почерк — самый четкий в современной литературе; его рисунок — сжатый и сосредоточенный. Бунин черпает из невозмущенного кастальского ключа».
Из множества прекрасных бунинских стихов приведем одно:
Как утверждают буниноведы, писатель жаждал солнца, счастья, красоты, но полной мерой принял пустынный хлад одиночества, не зная своей посмертной славы на родной земле, под родными звездами.
В жизни Бунина сыграли определенную роль два писателя — Максим Горький и Лев Толстой. На первых порах Горький помогал Бунину, считая его «первым писателем на Руси». В ответ Бунин посвятил Горькому поэму «Листопад», хотя, как потом признался, посвятил по его, Горького, «бесстыдной просьбе». Они разошлись, потому что были слишком разные люди: Горький — человек высокого общественного темперамента и при этом умеющий приспособляться к обстоятельствам и идти на компромиссы. Бунин — не общественный человек, к тому же бескомпромиссный и гордый.
Что касается Льва Толстого, то Бунин почитал его божеством. И бесконечно сравнивал себя с ним. И всегда помнил слова Толстого, сказанные ему: «Не ждите многого от жизни… счастья в жизни нет, есть только зарницы его — цените их, живите ими…» На столе умирающего Бунина лежал томик Толстого. Он перечитывал «Войну и мир» 50 раз…
Возвращаясь к биографии Бунина, отметим, что он встретил Февраль, и особенно Октябрь, с резкой враждебностью. В Одессе, куда он уехал из Москвы, писатель написал дневник «Окаянные дни» — одно из самых яростных обличений революции и власти большевиков. 26 января 1920 года Бунин отплыл в Константинополь и в конце марта прибыл в Париж. Началась эмиграция…
Случай с Буниным особый. Эмиграция для него стала предельной высотой его писательской карьеры. Здесь, на Западе, он впервые почувствовал себя классиком и защитником традиций классической литературы. И это несмотря и вопреки тяжелым условиям жизни в чужой стране. В старинном прованском городке Грассе, на родине художника Фрагонара, прожил Бунин более 21 года: 16 лет на вилле «Бельведер» и 5 лет — на вилле «Жаннет». В Грассе писатель много работал. Там он написал «Жизнь Арсеньева», «Митину любовь», серию рассказов и книгу прозы «Темные аллеи».
«Мне казалось почти невероятным видеть из окон вашей виллы в Грассе пейзаж французского юга, а не русскую степь, туман, снег и белые березовые рощи, — писал Бунину Андре Жид. — Ваш внутренний мир брал верх и торжествовал над миром внешним: он-то и становится подлинной реальностью. Вокруг вас я ощущал ту необычную притягательную силу, которая позволяет братски сближаться человеку с человеком, вопреки границам, общественным различиям и условностям».
Свое 60-летие Бунин отметил публикацией самого крупного своего произведения — романа «Жизнь Арсеньева», метко названного кем-то «вымышленной биографией». Там все достоверно и вместе с тем волшебно преображено. Георгий Адамович сказал, что «Жизнь Арсеньева» напоминает ему «монолог человека перед лицом судьбы и Бога». И конечно, в «Жизни Арсеньева» фигурирует Россия, «погибшая на наших глазах в такой волшебно краткий срок».
Очарованный «Жизнью Арсеньева», Константин Паустовский писал: «Это не биография. Это — слиток из всех земных очарований, горестей, размышлений и радостей. Это — удивительный свод событий одной-единственной человеческой жизни».
9 ноября 1933 года Бунину была присуждена Нобелевская премия «за правдивый артистический талант, с которым он воссоздал в литературной прозе русский характер». А хранитель библиотеки шведской академии Оке Эрландссон сказал: «Премия Бунина была извинением перед русской литературой за Льва Толстого».
В 1934–1936 годах в Берлине издавалось новое собрание сочинений Бунина. В 1937 году писатель завершил философско-художественную книгу «Освобождение Толстого». А потом — война, старость. 30 марта 1943 года Иван Алексеевич писал в одном из писем:
«Живу, конечно, очень, очень плохо — одиночество, голод, холод и страшная бедность — все, что осталось от премии, блокировано и все сношения с моими издателями теперь уже совершенно прерваны… Дни протекают в великом однообразии, в слабости и безделии… Много читаю — все, что под руку попадется… Больше же всего думаю — очень, очень грустно».
Именно в 1943 году в Америке вышло первое издание книги «Темные аллеи» — очень своеобразный бунинский гимн женщине: «Ведь это даже как бы и не люди, а какие-то совсем особые существа, живущие рядом с людьми, еще никем точно не определенные, непонятные, хотя от начала веков люди только и делают, что думают о них» (рассказ «Записки»).
Именно в 1943 году в Америке вышло первое издание книги «Темные аллеи» — очень своеобразный бунинский гимн женщине: «Ведь это даже как бы и не люди, а какие-то совсем особые существа, живущие рядом с людьми, еще никем точно не определенные, непонятные, хотя от начала веков люди только и делают, что думают о них» (рассказ «Записки»).
Тут уместно вспомнить всех реальных бунинских женщин: и гувернантку Эмилию Фехнер, и первую жену Варвару Пащенко, которая бросила Бунина: «Уезжаю, Ваня, не поминай меня лихом». Писатель был на грани самоубийства. И вторую жену Бунина — Анну Цакни — и тоже печальный разрыв. И долгую совместную жизнь с третьей женой Верой Муромцевой, хотя брак этот был как лед (вялая Муромцева) и пламень (бурно рефлектирующий Бунин). И последний закатный роман Ивана Алексеевича с молодой Галиной Кузнецовой, принесшей ему больше страданий, чем радости.
«Ян сошел с ума на старости лет. Я не знаю, что делать», — была в смятении Вера Николаевна Муромцева-Бунина. Нет, Ян — так звала она мужа — не сошел с ума. Просто он магически тянулся к любви, к молодым женщинам, сокрушаясь при этом по поводу несправедливости человеческой судьбы: «…как скоро пройдет их молодость, начнется увядание, болезни, потом старость, смерть… До чего несчастны люди! И никто еще до сих пор не написал этого как следует!»
Тема смерти всегда волновала писателя. За 37 лет до своей кончины Бунин писал:
В конце жизни, после войны, у Бунина был выбор — вернуться на родину (его звали и сулили золотые горы) или уехать в Америку, где было бы сытно и вольготно. Бунин однако остался во Франции, в неуюте и в безденежье. Одному из корреспондентов на вопрос «почему?» писатель ответил: «Литературной проституцией никогда не занимался».
В последние месяцы Бунина одолевали мысли «о прошлом, о прошлом думаешь… об утерянном, пропущенном, счастливом, неоцененном, о непоправимых поступках своих… недальновидности…».
8 ноября 1953 года в своей небольшой парижской квартире Иван Алексеевич Бунин скончался в возрасте 83 лет. Похоронен на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа, под Парижем.
И что в заключение? Однажды Бунина спросили, к какому литературному направлению он причисляет себя. «Последний классик» (еще один титул Бунина) ответил так:
«Ах, какой вздор все эти направления! Кем меня только не объявляли критики: и декадентом, и символистом, и мистиком, и реалистом, и неореалистом, и богоискателем, и натуралистом, да мало ли еще каких ярлыков на меня не наклеивали, так что в конце концов я стал похож на сундук, совершивший кругосветное путешествие, — весь в пестрых, крикливых наклейках. А разве это хоть в малейшей степени может объяснить сущность меня как художника? Да ни в какой мере! Я — это я, единственный, неповторимый — как и каждый живущий на земле человек, — в чем и заключается самая суть вопроса».
Нам, потомкам Ивана Бунина, еще узнавать и узнавать единственность и неповторимость писателя: не все издано, не все увидело свет. В декабре 1999 года Лидским университетом в Англии издан каталог архивов Буниных и их друзей. Фонд самого Ивана Алексеевича состоит из 10 763 единиц хранения. А это — сотни стихотворений, более 120 рассказов, статьи, воспоминания, дневники, письма. Так что еще изучать и изучать.
Это, правда, изданный Бунин. Стихотворение помечено днем 9 августа 1912 года. Бунину 42 года.
БУРЛЮК Давид Давидович 9(21).VII.1882, хутор Семиротовщина Харьковской губернии — 15.I.1967, Лонг-Айленд, США
Вначале шуточное прозвище «отец русского футуризма» впоследствии оказалось нешуточным и вполне обоснованным. Давид Бурлюк — поэт, художник, критик, мемуарист, издатель — один из вождей русского художественного и литературного авангарда, организатор выставок и диспутов, автор полемических статей, брошюр, листовок и манифестов. И еще — собиратель молодых талантов.
Так представлял Бурлюка Сергей Спасский. Цинизм во фразах, в стихах, в картинах, — да, он, конечно, был, но вот что отмечал искусствовед Эрих Голлербах, автор первой монографии о Бурлюке: «В некоторых произведениях Бурлюка есть, если угодно, цинизм, — но он у Бурлюка — далек от пошлости. Цинизм — как бы наивность мудрости… Даже в нарочито примитивных своих вещах Бурлюк вовсе не так наивен, как это может показаться неопытному взгляду. Продолжая дешифровку привычных, но так часто ложно трактуемых терминов, назовем наивность цинизмом невинности».
Давид Бурлюк учился в художественных училищах Казани, Одессы и Москвы, в академии искусств в Мюнхене и в школе изящных искусств в Париже. И сразу определил себя художником-авангардистом. И также в поэзии пошел исхоженными тропами. Первые стихи его появились в сборнике «Студия импрессионистов» (СПб., 1910). Вместе с Хлебниковым, Гуро, Каменским и другими поэтами Бурлюк выпустил в том же 1910 году «Садок судей» — первый сборник поэтов-«будетлян». Сборник шокирующий и эпатажный, находящийся, как определил его Брюсов, «почти за пределами литературы», наполненный «мальчишескими выходками дурного вкуса, и его авторы прежде всего стремятся поразить читателя и раздразнить критиков».
«Когда в типографии немец „Садок судей“ печатал, — вспоминал Давид Бурлюк, — крутились, вертелись обои — не желали принять на себя новые словеса, зародыши, сперму новой литературы, души века предзнаменованья революционного. Лысина немца покрывалась каплями пота, и плевал он сугубо… Сопел и смешивал слова из языка Шиллера с матерщиной гениально-виртуозною рязанских и московских, и новгородских округ посадов; немец печатал… Дарил ее миру… Явочным порядком…»
И все дальнейшее, вышедшее из-под пера Давида Бурлюка (о соратниках-футуристах особый разговор), вызывало у эстетов недоумение, раздражение и неприятие. Бурлюк, к примеру, писал:
Не мог не возмутить и вопрос Бурлюка, обращенный непосредственно к читателю: «Ты нюхал облака потливую подмышку?» Или вот такой призыв:
Именно Давиду Бурлюку пришла идея создать группу единомышленников, ниспровергателей старого искусства, под названием «Гилея». Ее участники стали называть себя футуристами, потом группа развилась на кубофутуристов и эгофутуристов.
Бурлюк считал, что «надо ненавидеть формы существовавшие до нас» и что главная цель искусства — новизна формы. И призывал «разгромить старое буржуазное „жречество“, мистиков, символистов, бульваристов, порнографистов и академиков».
Вот декларация Бурлюка: «Футуризм не школа, это новое мироощущение. Футуристы — новые люди. Если были чеховские безвременцы, нытики-интеллигенты, — то пришли — бодрые, не унывающие… И новое поколение не могло почувствовать себя творцом, пока не отвергло, не насмеялось над поколением „учителей“, символистов».
А насмехаться футуристы умели.
писал Бурлюк. В вышедшем в 1912 году альманахе «Пощечина общественному вкусу» Бурлюк солировал, а ему подпевали Хлебников, Крученых и Маяковский. В «Пощечине» провозглашались революционные принципы: «Гармонии — противуполагается дисгармония… Симметрии — дисимметрия… Конструкции противуполагается — дисконструкция…»