Лорд Эвальд немного помолчал.
— Хорошо, — сказал он и покорно склонил голову, — постараюсь сдерживать свои чувства.
II Меры предосторожности
Эдисон подошел к большому окну, затворил его, закрепил внутренние ставни, затем задернул тяжелые занавеси, которые плотно сомкнулись, не оставив ни малейшего просвета. Затем запер на задвижку дверь лаборатории.
После этого он нажал кнопку сигнала тревоги, и тотчас же на крыше павильона, подобно маяку, зажегся огненно-красный фонарь, служивший предупреждением для каждого, кто вздумал бы приблизиться к этому зданию, что здесь проводится опасный эксперимент.
Одним нажатием на центральный выключатель он мгновенно лишил слуха и голоса все телефонные аппараты, исключая тот, который соединял его с Нью-Йорком.
— Ну вот, теперь мы более или менее отрезаны от мира живых! — сказал Эдисон; он вновь подошел к телеграфному аппарату и, производя левой рукой различные манипуляции с проводами, правой стал записывать на бумажной ленте множество загадочных точек и тире, беззвучно шевеля при этом губами.
— Нет ли у вас с собой фотографической карточки мисс Алисии Клери? — спросил он, продолжая писать.
— Ах, в самом деле! Совсем позабыл, — отозвался лорд Эвальд, вытаскивая из кармана бумажник. — Вот она, извольте, во всем своем великолепии мраморной богини. Взгляните и скажите — преувеличиваю ли я хоть сколько-нибудь?
Эдисон взял фотографию и быстро взглянул на нее.
— Поразительно! — воскликнул он. — Вы совершенно правы: это точное изображение знаменитой Венеры неизвестного скульптора! Мало сказать поразительно… это просто ошеломляет!
Он повернулся и коснулся переключателя стоящей рядом электрической батареи. И тотчас же между остриями расположенных друг против друга платиновых стержней возникла искра — секунды две она, издавая странное жужжание, как бы колебалась между ними, словно раздумывая, в какую сторону бежать.
Эдисон приблизил к ней конец синего провода, другой конец которого уходил под пол.
Как только трепещущая искра-провозвестница почуяла металл, она тотчас же устремилась в него и исчезла.
Секунду спустя иод ногами обоих мужчин, где-то глубоко внизу, возник таинственный гул. Он нарастал в глубинах земли, словно поднимаясь откуда-то со дна бездны, — что-то тяжелое, грохочущее, громоздкое, закованное в железные цепи. Казалось, гробница, вырванная из тьмы некими духами, медленно поднимается на земную поверхность.
Эдисон, все еще держа в руке фотографическую карточку и устремив глаза в какую-то точку на противоположной стене в другом конце лаборатории, казалось, застыл в тревожном ожидании.
Гул прекратился. Рука инженера опустилась на какой-то предмет, который лорд Эвальд не успел рассмотреть.
— Гадали! — громко позвал Эдисон.
III Привидение
He успело прозвучать это таинственное имя, как часть стены в южном конце лаборатории бесшумно повернулась на невидимых петлях, открывая узкий проход.
Ослепительно яркий свет, одновременно хлынувший со всех сторон, вдруг озарил внутренность открывшегося глазам пространства.
Там, в полукружии вогнутых стен, струились, ниспадая широкими складками от выложенного нефритом свода до беломраморного пола, волны черного муара, поблескивая вытканными на нем золотыми бабочками.
И внутри этого проема недвижно стояло некое Существо, один вид которого рождал ощущение неведомого.
Голова призрака была словно окутана мраком — черная вуаль, придерживаемая ниткой жемчуга, которая обвивала его чело, закрывала ему лицо.
Женские доспехи-арматура кованого серебра, сияющие матовой белизной, точно, вплоть до малейших изгибов, воспроизводили очертания стройного девичьего тела.
Концы темной вуали, перекрещиваясь под подбородком в верхней части панциря и откинутые назад, на плечи, далее переходили в нечто вроде легкой воздушной бахромы, напоминавшей густые черные волосы; ниспадая до пояса, они опускались вниз, сливаясь с темнотой.
Шарф из легкой черной материи опоясывал бедра; завязанный спереди, он образовывал нечто вроде набедренной повязки, заканчивавшейся доходящей до самого пола длинной бахромой, по которой то и дело пробегали искры, словно по ней рассыпаны были мелкие бриллианты.
Между складками шарфа поблескивал обнаженный кинжал с кривым лезвием; правая рука призрака покоилась на рукоятке кинжала, в левой, опущенной вдоль туловища, блестел золотой цветок бессмертника. На каждом пальце латных перчаток поблескивали перстни с разными самоцветами; казалось, перстни эти прикреплены к перчаткам.
С мгновение таинственное существо стояло неподвижно, затем, медленно переступив порог своего убежища, сошло с единственной его ступени и, во всём блеске своей тревожащей и загадочной красоты, направилось к обоим мужчинам.
Походка его казалась легкой, однако шаги гулко звучали по каменным плитам пола под ослепительным сверканием ламп, свет которых отражался на серебряном панцире.
Не дойдя трех шагов до них, привидение остановилось; затем произнесло женским голосом, исполненным пленительной серьезности:
— Ну вот я явилась, дорогой Эдисон.
Лорд Эвальд, не зная, как относиться к происходящему, молча смотрел на нее.
— Настало время жить, если вы того хотите, мисс Гадали, — ответил ей Эдисон.
— О, мне не очень хочется жить! — прошептал нежный голос сквозь густую вуаль.
— Вот молодой человек, который решил это за тебя, — продолжал инженер, просовывая карточку мисс Алисии Клери в приемное устройство какого-то аппарата.
— Да свершится по его воле! — помолчав с минуту, произнесла Гадали, слегка поклонившись лорду Эвальду.
При этих словах Эдисон бросил на него быстрый взгляд; затем подвинул пальцем какой-то рычажок, и тотчас же на другом конце лаборатории ярко вспыхнул воспламенившийся магний.
Направленный рефлектором мощный пучок ослепительного света тут же протянулся по направлению к аппарату; снизу фотография мисс Алисии Клери освещалась еще одним рефлектором, отбрасывающим на нее множество отраженных им лучей.
Центр стеклянной пластинки в аппарате почти мгновенно окрасился. Затем пластинка сама собой выдвинулась из пазов и вдвинулась в некое подобие металлической камеры с двумя противолежащими круглыми отверстиями.
Яркий луч, пройдя через центр пластинки с изображением, вышел уже окрашенным через заднее отверстие, служившее проектором, и тогда на белом шелке, натянутом на стене, возник светозарный, чистый образ молодой женщины в натуральную величину — истинной Venus Victrix во плоти, если только существовала когда-нибудь такая на этой земле, где всё — одни лишь иллюзии.
— Право, — прошептал лорд Эвальд, — мне кажется, это сон!
— Вот форма, в которую ты воплотишься, — сказал Эдисон, повернувшись к Гадали.
Она сделала шаг по направлению к пленительному изображению, остановилась и с минуту вглядывалась в него сквозь мглу покрывала.
— О, какая красивая!.. И мне придется жить! — еле слышно промолвила она как бы про себя.
Затем, уронив голову на грудь, добавила с глубоким вздохом:
— Пусть будет так!
Магний потух, видение на стене исчезло.
Эдисон простер руку ко лбу Гадали. Она слегка вздрогнула и молча протянула лорду Эвальду символический цветок, который тот взял не без внутреннего содрогания. Затем она повернулась и все той же походкой сомнамбулы направилась к таинственному проему, откуда появилась.
Дойдя до порога, она вновь повернулась и, воздев руки к черной вуали, скрывавшей ее лицо, жестом, исполненным невыразимой девичьей грации, послала воздушный поцелуй тем, кто призвал ее сюда. Затем приподняла одну из темных драпировок и исчезла за ней.
Стена затворилась.
Послышался тот же мрачный гул, но на этот раз он словно опускался вниз все глубже и глубже, пока не затих совсем. Наступила тишина.
И вновь мужчины остались вдвоем под ослепительным светом ламп,
— Что это за странное существо? — спросил лорд Эвальд, просовывая в петлицу цветок — эмблему Гадали.
— Это не живое существо, — спокойно ответил Эдисон, глядя прямо в глаза лорду Эвальду.
IV Предварительные переговоры о чуде
И вновь мужчины остались вдвоем под ослепительным светом ламп,
— Что это за странное существо? — спросил лорд Эвальд, просовывая в петлицу цветок — эмблему Гадали.
— Это не живое существо, — спокойно ответил Эдисон, глядя прямо в глаза лорду Эвальду.
IV Предварительные переговоры о чуде
Пораженный этим неожиданным заявлением, лорд Эвальд не в силах был произнести ни слова — он только молча смотрел на своего страшного собеседника и, казалось, спрашивал себя, верить ли собственным ушам.
— Да, — продолжал физик, — поверьте, внутри этой металлической формы, которая ходит, говорит, отвечает на вопросы и повинуется, нет никого в том смысле, в каком мы это понимаем.
Лорд Эвальд продолжал молча смотреть ему в глаза.
— Да, никого, — продолжал Эдисон. — Пока мисс Гадали представляет собой лишь внешнюю оболочку электромагнитного устройства. Это Существо, находящееся в процессе возникновения, в потенции. Вскоре, если вы пожелаете, я раскрою вам тайные силы ее магической природы. Впрочем, — продолжал он, жестом предлагая лорду Эвальду следовать за ним, — я сейчас покажу вам нечто, что позволит вам лучше уяснить себе смысл слов, которые вы только что услышали.
И, проведя молодого человека, как по лабиринту, между загромождающими лабораторию приборами, он подвел его к тому столу черного дерева, по которому перед приходом лорда Эвальда скользил лунный луч.
— Скажите, какое впечатление производит на вас вот этот предмет? — спросил физик, указывая ему на бледную окровавленную женскую руку, лежащую на шелковой лиловой подушке.
Лорд Эвальд с изумлением поглядел на освещенный в эту минуту ярчайшими лампами обрубок человеческого тела.
— Что это такое? — спросил он.
— Посмотрите повнимательнее.
Молодой человек приподнял руку.
— Что это?! — воскликнул он. — Эта рука… но она же еще теплая!
— А кроме этого, вы не находите в ней ничего необычного?
Лорд Эвальд некоторое время ощупывал странную руку и вдруг вскрикнул:
— Да, это чудо, поистине чудо, такое же поразительное, как и то существо, и оно способно смутить самых отъявленных скептиков! Не будь этой крови на разрезе, я бы и не заподозрил, что предо мной творение искусства, притом подлинный шедевр!
Лорд Эвальд был потрясен; взяв руку, он стал сравнивать ее кисть со своей собственной.
— Но ведь все, решительно все, как у настоящей: тяжесть, форма, даже оттенок кожи! — говорил он в тревожном недоумении, — Неужели то, чего я сейчас касаюсь, не живая плоть? Но ведь мои пальцы вздрогнули, прикоснувшись к ней, клянусь вам!
— О, это совершеннее, чем живая плоть! — спокойно сказал Эдисон. — Живая плоть увядает и стареет, тогда как та, которой вы сейчас касаетесь, представляет собой сумму компонентов, синтез тончайших веществ, выработанных при помощи химии, и призвана оспорить притязания «Природы» и восполнить ее несовершенство. (Между нами говоря, Природа — преважная особа, которой я очень хотел бы быть представленным, а то все о ней толкуют и никто ее не видел!) Эта копия (воспользуюсь сим эмпирическим термином) Природы будет казаться живой и юной и после того, как оригинал ее перестанет существовать. А прежде чем она состарится, ее испепелит молния. То, что вы держите сейчас в руках, — это искусственная плоть, и я мог бы открыть вам секрет ее изготовления. Впрочем, читайте Вертело.
— Как? Что вы сказали?
— Я сказал, что плоть эта искусственная, — повторил физик, — и, кажется, я единственный, кто сумел достигнуть в этом такого совершенства.
Эти слова окончательно повергли лорда Эвальда в смятение. Он не в силах был выразить обуревавшие его мысли и молча продолжал рассматривать и ощупывать фантастическую руку,
— Но, — заговорил он наконец, — этот перламутровый оттенок кожи, эта упругая плоть — ведь она же полна жизни… Как удалось вам достичь такой ошеломляющей иллюзии, как сумели вы осуществить подобное чудо?
— Ну, это-то уж совсем просто! — улыбнулся в ответ Эдисон. — Всего только с помощью Солнца.
— Солнца? — переспросил лорд Эвальд.
— Да. Солнце позволило нам частично обнаружить тайну своих световых излучений. Хорошенько изучив все оттенки белизны кожного покрова, я стал воспроизводить их с помощью особого расположения объективов. Упругость свою мягкое белковое вещество обрело благодаря гидравлическому давлению; а еще я наделил его чувствительностью к легчайшему воздействию света и цвета. Что касается остального, то плечевая кость, сделанная из слоновой кости, содержит внутри гальванический элемент, от которого питается целая сеть проводов, переплетенных между собой наподобие того, как переплетены нервы и кровеносные сосуды; благодаря этому постоянно происходит выделение тепловой энергии, которая и вызвала у вас впечатление теплоты и пластичности. Если вы хотите знать, где располагаются элементы этой сети, как осуществляется их, так сказать, взаимное питание и каким образом постоянный ток преобразуется в почти животное тепло, то я охотно объяснил бы вам внутреннее устройство всей этой системы. Но это уже вопрос чисто технический. То, что вы здесь видите, — это рука андреиды моей конструкции, впервые приводимой в движение той поразительной жизненной силой, которую мы называем Электричеством. Именно оно, Электричество, придает ей и эти плавные переходы тонов, и бархатистость кожи, словом, всю эту полную иллюзию Жизни!
— Вы сказали — андреиды?
— То есть имитации человека, искусственного человеческого существа, если угодно. В процессе его созидания следует опасаться лить одного — как бы копия физически не оказалась совершеннее оригинала… Вы помните, дорогой лорд, тех механиков былых времен, которые пытались смастерить некие подобия человеческих существ? Ха-ха-ха!
Тут Эдисон разразился смехом, подобным смеху кабира в элевсинских кузницах.
— Сии горе-мастера, не располагая для этого ни умением, ни подходящим материалом, изготовляли лишь смехотворных уродов. Альберту Великому, Вокансону, Мельцелю и прочим только и удалось, что сфабриковать какие-то огородные пугала. Сделанные ими автоматы достойны лишь красоваться в низкопробных салонах восковых фигур в качестве экспонатов, отпугивающих посетителей: от них воняет гуттаперчей, гнилым деревом, тухлыми красками, и они способны вызывать одно лишь отвращение. Грубые, аляповатые, эти творения являют собой пасквиль на Человека, и, вместо того чтобы внушать ему чувство своего могущества, понуждают его лишь покорно склонять голову перед богом Хаосом. Вы только вспомните их карикатурные судорожные жесты, напоминающие телодвижения нюрнбергских кукол! Вспомните эти нелепые формы, эти неестественные краски! А выражение лиц, словно сошедших с вывески парикмахера! А скрип заводимого ключом механизма! И это отчетливое ощущение, что внутри они пустые! Словом, всё в этих гнусных ряженых вызывает чувство омерзения и стыда! Смешное и страшное слились здесь в торжествующем гротеске! Право, их можно принять за тех идолов, которым поклоняются некоторые народности в Экваториальной Африке, или за «маниту» жителей австралийских архипелагов. Манекены эти не более как оскорбительная карикатура на нас, на все человечество. Да, таковы были черновые наброски андреидов, первые попытки создать искусственного человека.
Лицо Эдисона, по мере того как он говорил, все более искажалось страстным волнением: остановившийся взгляд, казалось, устремлялся в сферы неведомого.
— Но, — продолжал он более холодным и несколько даже дидактическим тоном, — все это уже в прошлом. Умножились открытия науки. Философские концепции становятся тоньше, очищаются от заблуждений. Инструменты и способы отождествления достигли высочайшей точности. Так что средства, которыми ныне располагает Человек, предпринимая новые попытки подобного рода, уже иные — о, совсем иные! — чем в те, былые времена! Отныне мы уже можем позволить себе с предельной достоверностью СОЗДАВАТЬ могучие фантомы, таинственные гибриды, о которых наши предшественники не могли бы даже помыслить и одно упоминание которых способно было бы вызвать у них лишь испуганную улыбку. «Да это невозможно!» — завопили бы они. Вот ведь и вы — не правда ли? — вряд ли могли бы улыбнуться при виде Гадали. А между тем это ведь еще неограненный алмаз, поверьте мне. Лишь остов тени, которой еще только предстоит стать ТЕНЬЮ. Разве то, что вы испытали, прикоснувшись к руке этой женской разновидности андреида, сколько-нибудь похоже на ощущение, которое вы испытали бы, будь это рука автомата? Знаете, давайте проделаем еще один опыт: пожмите эту руку. Кто знает, быть может, она ответит на рукопожатие?