– Нет, – отрицательно покачал головой чиновник, выказывая всем своим видом неодобрительное отношение к матери, готовой отказаться от своего ребенка. – Ребенок останется с вами.
– Наверное, вы меня неправильно поняли, – взмолилась она. – Мы действительно хотели бы его оставить.
Чиновник молча отвернулся и направился к следующей жертве.
Их пароход бросил якорь на таком расстоянии от берега, что добраться до него вплавь было практически невозможно – расстояние было слишком велико, течения слишком сильными, вода чересчур холодной. Мимо корабля с тихим шипением проплывали медленно тающие льдины, которые время от времени подобно деревянным молотам ударяли по его стальной обшивке.
Мужчина попытался подкупить капитана, с тем чтобы тот отвез ребенка на берег, однако нужной суммы у него не нашлось, и потому капитан остался непреклонным. И тем не менее они по-прежнему были полны решимости оставить ребенка в Америке, пусть расставание с ним страшило их сильнее смерти.
Они то стояли возле поручней, то молча сидели в темных закоулках коридоров. Находись они сейчас в открытом море, их сердца были бы скованы страхом. Они же видели перед собой великолепный город, сверкающий золотым светом, и поражались мостам, унизанным сверкающими жемчужинами фонарей. Они никогда не видели ничего подобного и потому не могли оценить истинного масштаба, полагая, что высота мостов достигает нескольких миль. Разве они могли уснуть этой весенней ночью?
Мужчина принялся блуждать по палубам. «Почему мне не достает мужества принять все как есть? Разве можно быть таким жадным?» Его мысленному взору предстало лицо жены. Он бессильно заплакал, и это тут же привело его в чувство. Он ударил кулаком по переборке с такой силой, что висевшая на ней в застекленной рамке табличка со звоном упала на пол.
– Я жадный! – выкрикнул он и, увидев перед собой тяжелую деревянную дверь, лягнул ее с такой силой, что она соскочила с петель и со страшным грохотом рухнула на пол, вызвав сразу несколько событий.
Мужчина отпрянул назад. В помещении вспыхнул свет. Сходной люк захлопнулся.
На миг мужчина замер, опасаясь появления кого-нибудь из команды, однако уже в следующий миг вспомнил о том, что практически весь экипаж отправился на берег. Оставшиеся офицеры сидели на стульях, закинув ноги на поручни капитанского мостика, любуясь картиной ночного города и лениво покуривая. Ни один из них не слышал грохота рухнувшей двери.
Мужчина вошел в помещение, с тем чтобы погасить в нем свет. Судя по всему, он оказался в кают-компании. Вокруг темного стола стояли обтянутые кожей стулья. Не заметив здесь ничего сколько-нибудь примечательного, мужчина выключил свет и направился к открытой палубе.
Не проделав и половины пути, он вдруг замер, словно его осенила неожиданная мысль, и сломя голову понесся назад. Вернувшись в кают-компанию, нащупал на стене выключатель и, вновь включив свет, уставился в угол, где под иллюминатором стояла большая стеклянная витрина. В ней находилась точная деревянная модель корабля «Цитадель справедливости» с тяжелым килем, мачтами и дымовыми трубами, имевшая длину около четырех футов. Модель была выполнена столь детально, что он живо представил себе находившегося внутри нее маленького человечка, тот разглядывал миниатюрную модель, в которой опять-таки находился малюсенький человечек, разглядывающий модель, и так далее, и так далее, и так далее, пока наконец модель эта, пройдя точку возврата, не заполняла собою всю вселенную.
Мужчина этот был самым что ни на есть обыкновенным человеком, который никогда не стучал кулаками по стенам и не вышибал дверей. Но в этот день он и его молодая жена услышали нечто вроде смертного приговора. Взяв в руки один из тяжелых зеленых стульев, он двумя движениями сокрушил витрину и осторожно извлек из нее модель корабля.
На корме не было ни души. Мужчина и его жена привязали к модели линь и осторожно опустили ее на воду. Кораблик оказался настолько остойчивым, что его не смогла перевернуть и волна, поднятая прошедшим мимо буксиром, хотя высота его надводного борта составляла при этом никак не выше полуфута. Они вновь извлекли кораблик из воды, после чего мужчина направился на поиски ящика с инструментами. Найти их на опустевшем корабле, особенно после того, как он научился вышибать двери ногами, оказалось делом несложным. Вернувшись, он расширил при помощи стамески отверстие, находившееся за задней трубой, и просунул в него руку. Внутренняя полость оказалась совершенно сухой и достаточно вместительной. Изготовлением маленькой лежанки и люка, который смог бы защитить ребенка от волны, захлестни она кораблик, мужчина занимался до самого утра.
Едва солнце, обещавшее первый по-настоящему теплый весенний день, выглянуло из-за горизонта, они положили своего младенца в кораблик и осторожно опустили его на воду. Он быстро поплыл к берегу по лазурным, искрящимся на солнце волнам и вскоре совершенно исчез из виду. Женщина горестно зарыдала.
– В любом случае тебе рано или поздно пришлось бы проститься с ним, – попытался успокоить ее мужчина. – Какая разница, когда…
Не в силах продолжать, он посмотрел на ее посеревшее лицо. Разве мог он ее защитить? Разве мог он ее успокоить?
Миниатюрная «Цитадель справедливости», подскакивая на волнах подобно пони, устремилась вслед за мятущимся волнами прилива, участвовавшим в своеобразных скачках: Бруклин против Манхэттена. Никто так и не заметил этого крошечного кораблика, чудом проскочившего между снующими по гавани баржами и пароходами и медлительными тяжеловесными паромами. К вечеру волны принесли его к берегам Джерси в районе Бейонн-Марш.
Это загадочное место пребывало в постоянном движении, очертания его поросших камышом каналов и заливов, над которыми нависала облачная стена, постоянно менялись. Тем не менее «Цитадель справедливости» благополучно преодолела лабиринт каналов и проток и, попав в залив, который был скорее пресным, чем соленым, поскольку в него впадало сразу шесть речек, уткнулась носом в длинную белую песчаную косу. За всю эту теплую весеннюю ночь с сотнями миллионов звезд ребенок, убаюканный волнами, не издал ни звука.
Жители болот любили повторять: «Истина не круглее конского глаза». Что бы ни означали эти слова, они были известны уже не одному поколению этих прирожденных охотников и рыболовов. Они пробирались через тростниковые заросли с такой скоростью, что за ними не могли угнаться даже зимородки. Они настолько сроднились с болотным воздухом и водой, что перестали бояться облачной стены. Вид косматых болотных жителей, с воем и гиканьем несущихся перед облаком, потрясал тех редких обитателей суши, которые становились невольными свидетелями подобных гонок. Стремительно перемещавшаяся облачная стена настигала даже орлов, жители же болота умудрялись выныривать из-под нее, работая веслами с такой бешеной скоростью, что их каноэ с высоко задранными носами в любой момент могли перевернуться. Удалившись на безопасное расстояние от облака, они охлаждали свои разгоряченные тела, погружая их в воду, подобно тому как кузнец погружает в чан раскаленное железо.
Неказистые болотные жители занимались рыбной ловлей или сбором моллюсков в пустынных заливах и протоках, нисколько не страшась при этом нависавшего над ними огромного белого облака. Мало того, им хотелось, чтобы оно почаще двигалось, поскольку оно очищало водную гладь от желтоватых бревен и золотистого тростника. Этим по-своему замечательным людям нравилось состязаться с ним в скорости на своих узких каноэ, тем более что в отличие от прочих людей они умели находить с ним общий язык. При всем при том они были примитивны, невежественны, грубы и грязны. Платить столь высокую цену за возможность охотиться на моллюсков в мелких прибрежных водах у подножия облачной стены, вероятно, согласился бы далеко не каждый, однако у обитателей болот иного выхода попросту не существовало.
Под утро, когда «Цитадель справедливости» уже прибило к песчаной озерной косе, Хампстоун Джон, Абисмилла и Возничий Волопас, принадлежавшие к числу болотных обитателей, отправились на ловлю жирных морских окуней, проникших в озеро через лабиринт проток из Гудзона. От волнующейся облачной стены их отделяло примерно две мили. Облако грохотало, ворочалось, плыло, вскипало, потрескивало, стонало и пело. Рыбаки расставили свои сети. От воды, над которой поднималась молодая поросль тростников, веяло свежестью.
Стоило взойти солнцу, как в камышах стал посвистывать ветер и по озеру пошли волны – то золотые, то красные, то белые, то желтые, – что пели подобно колоколам, или гобоям, или хорам иных миров. Когда волна света обратилась в белую пену у подножия облачной стены и, отразившись от нее, заполнила своим светом и теплом тигель города и залива, обитатели болота почувствовали присутствие чего-то могучего и щедрого – им казалось, что эта симфония света и звука предвещает чистое золото грядущего прилива, волны которого в один прекрасный день захлестнут весь мир и разрушат облачную стену. Они слышали об этом. Они слышали о всесильном свете, который зальет и город, и залив, свете, который сделает прозрачными металл и камень. Они надеялись когда-нибудь увидеть его, но не смели мечтать об этом, хотя едва ли не каждое утро любовались его отражениями.
Несколько раз забросив и вытащив сети, рыбаки решили передохнуть и перекусить сушеной рыбой, редиской, черствым хлебом и брагой из моллюсков. Эта брага, пользовавшаяся у болотных жителей чрезвычайной популярностью, меняла цвет в зависимости от выдержки и температуры и в конце концов становилась темно-красной. Это значило, что она холодна, густа и выдержана. Рядом с этим удивительным нектаром мед казался чем-то вроде лошадиной мочи. Рыбаки молча поглощали пищу, не покидая своих длинных каноэ. Возничий Волопас обвел взглядом горизонт и, привстав от удивления, озадаченно пробормотал:
– Там корабль…
Он прекрасно знал, что ни один корабль не смог бы доплыть до этих отмелей. Хампстоун Джон, который был постарше своих товарищей, посмотрел в ту же сторону, но ничего не заметил. Он ясно представлял себе размеры дельты и потому искал взглядом настоящий корабль, а не его копию, уменьшенную в несколько десятков раз.
– Где, Возничий Волопас? – спросил он. Абисмилла, не переставая жевать, обвел взглядом горизонт и тоже ничего не увидел.
– Там, Джон, там, – ответил Возничий Волопас, указывая в том же направлении.
Теперь корабль увидел и Хампстоун Джон.
– Он очень далеко, – пробормотал он, – и в то же время очень близко. Он не движется. Может быть, его оставило здесь облако… На его борту могут быть самые разные грузы: оружие, инструменты, патока. – Эти слова несказанно обрадовали Абисмиллу, который любил патоку больше всего на свете. – Там могут быть и пострадавшие.
Они спрятали еду, расселись по каноэ и поплыли к «Цитадели справедливости». К своему крайнему удивлению, они оказались возле этого крохотного суденышка буквально через минуту.
Абисмилла принялся ощупывать собственное тело – ребра, нос и колени, – решив, что неожиданно превратился в великана. Его спутники вели себя спокойнее, однако искусно сработанная модель вызывала крайнее удивление и у них. Ее рангоуты и палубы были темнее промасленного ореха, сталь корпуса своим цветом походила на китовый бок, бронзовые детали потускнели так, словно корабль этот уже не один год плавал по морю, а не стоял под стеклом витрины.
– Смотри-ка, – протянул Хампстоун Джон, указывая на маленькие белые буквы, – здесь какая-то надпись.
– Что такое? – спросил Возничий Волопас, озадаченно глядя на дымовую трубу.
– Вот это, – буркнул в ответ Хампстоун Джон, ткнув пальцем в нос корабля.
Возничий Волопас стал ощупывать пальцами крохотный якорь.
– Эта штучка?
– Нет, вот эти беленькие крючочки.
– Понятно… А для чего они здесь сделаны?
– Это как слово, только без звука.
– Слово без звука? – изумленно переспросил Возничий и вместе с Абисмиллой залился звонким смехом. Известный своей мудростью Хампстоун Джон порой говорил несусветные глупости.
Миниатюрный кораблик не обладал для них особой ценностью, однако они решили прихватить его с собой и взяли на буксир, привязав нос кораблика к корме одного из каноэ. Сни благополучно добрались до середины озера и вдруг явственно услышали громкий детский плач. Рыбаки разом перестали грести и изумленно обернулись, пытаясь найти источник этого звука. Хампстоун Джон принялся ворошить груду тряпья, лежавшую в его лодке, решив, что кто-то забыл в ней своего ребенка или оставил его намеренно, решив подшутить столь странным образом. Ребенка в лодке не оказалось, однако детский плач стал еще громче. Хампстоун Джон принялся выбирать веревку, к которой была привязана «Цитадель справедливости», и тут же понял, что плач доносится именно из этого странного маленького кораблика. Он снял с пояса палаш и вскрыл палубу кораблика таким ударом, каким обычно разбивают яйцо. Подобно всем болотным жителям, он прекрасно владел мечом и потому, нанося этот удар, учитывал толщину и плотность дерева, благодаря чему содержимое кораблика осталось совершенно невредимым. В следующее мгновение, когда Хампстоун Джон уже возвращал меч в ножны, рыбаки увидели, что внутри распадавшегося надвое кораблика лежит маленький ребенок. Возничий Волопас подхватил ребенка, не дав ему упасть в воду, и бросил его на лежавшие в лодке мешки, после чего рыбаки как ни в чем не бывало вновь заработали веслами. Говорить тут было решительно не о чем. Абисмиллу подобные вещи совершенно не интересовали, что же касается его товарищей, то они понимали, что в их семье просто-напросто появился еще один голодный рот, – только и всего.
Он жил у них до той поры, пока ему не исполнилось двенадцать. Они назвали его Питером и, памятуя о том, где его нашли, дали ему фамилию Лейк[1], с тем чтобы отличать его от прочих мальчиков, носивших то же имя. Он очень быстро освоил все то, чему его учили взрослые. Формального обучения здесь не существовало – дети просто-напросто постепенно перенимали навыки взрослых. К примеру, обитатели болота были непревзойденными фехтовальщиками, что требовало от них недюжинной силы и превосходной координации. И все-таки главным залогом овладения этим искусством являлось участие в настоящих поединках. Питер Лейк получил свой первый урок фехтования в возрасте одиннадцати лет.
Он сидел на корме каноэ Хампстоуна Джона с веслом в руке, в то время как старик расставлял тяжелые сети. Они заметили какую-то фигуру, направлявшуюся к ним по отмели от облачной стены, которая в этот день казалась необычайно беспокойной и сумрачной. В такие дни нередко случались самые странные вещи. Судя по всему, этот человек, пребывавший в полубессознательном и явно агрессивном состоянии, вышел из самого облака. Он походил то ли на средневекового японского воина, то ли на сумасшедшего, сбежавшего из лечебницы на Кейп-Мей. Он шел прямо к ним, сжимая в руке меч и выкрикивая слова на непонятном языке. Решив, что незнакомец явился из другой эпохи или из другой страны, Хампстоун Джон обратился к нему с такими словами:
– Это болото. Вам, скорее всего, нужен Манхэттен. Если вы прекратите кричать, мы отведем вас туда, и вы, скорее всего, найдете там таких же людей, как вы сами. В любом случае на вас там никто не обратит внимания. Только, пожалуйста, говорите по-английски – мы не понимаем вашего языка.
В ответ на эти слова воин, стоявший по колено в воде, ринулся вперед и принял угрожающую стойку. Хампстоун Джон устало вздохнул, решив, что на сей раз талант миротворца ему не поможет, и внутренне приготовился к бою. Противник, напоминавший своим видом самурая, выхватил из ножен длинный сверкающий меч и бросился к лодке, заорав так, словно кто-то сбросил его с утеса. Хампстоун Джон отшвырнул в сторону круглую сеть и, достав палаш, вручил его Питеру Лейку.
– Попробуй-ка ты. Надо же когда-нибудь и тебе этому научиться.
Самурай с дикими воплями стремительно несся к лодке.
– А за что его держать? – спросил Питер Лейк.
– Кого его?
– Меч.
– Разумеется, за рукоятку. Давай-давай, шевелись…
Противник уже находился всего в двух футах от каноэ. Скорчив жуткую рожу, он медленно завел свой огромный меч за спину, изготовившись для страшного удара. Меч начал движение.
– Хорошо бы тебе отразить этот удар, – спокойно заметил Хампстоун Джон.
Меч самурая с леденящим кровь звоном отскочил от палаша Питера Лейка.
– А теперь что, Джон? – дрожащим от волнения голосом спросил Питер Лейк, следя за тем, как изменивший свою траекторию вражеский клинок опускается на планшир их каноэ.
– Попробуй ударом вверх поразить его под руку, в которой он держит меч. Только не медли.
– Джон, он держит меч двумя руками, – ответил Питер Лейк, едва успев поднырнуть под меч противника, намеревавшегося снести ему голову.
– Ах да, – согласился Хампстоун Джон. – Стало быть, ты можешь атаковать его и с той и с другой стороны.
Издав пронзительный крик, противник сделал стремительный выпад, метя Питеру Лейку в сердце. Питер Лейк с трудом отразил удар, после чего клинок противника описал широкую дугу, срезав при этом добрую половину бороды Хампстоуна Джона.
– Но-но, полегче! – недовольно проворчал Хампстоун Джон. – Борода-то моя здесь при чем? Кончай его, Питер!
– Хорошо, – кивнул юный Питер Лейк и в тот же миг атаковал противника с совершенно немыслимой для подростка искусностью и проворством.
Самурай, явно не ожидавший такого поворота событий, выронил меч и понесся к облачной стене, которая уже в следующее мгновение беззвучно сомкнулась за ним.
– Вытащить его меч, Джон? – спросил бесконечно довольный своей первой победой Питер Лейк.
– Чей меч? – удивился Хампстоун Джон, вновь занявшийся рыбной ловлей.
– Человека, с которым я только что сражался!
– Ах да! Ты говоришь, меч? Да это же обычная жестянка. На что она нам? Пусть там и остается.
Он научился уходить от облачной завесы, колышущейся над песчаными отмелями. Питер Лейк знал, что не останется без еды и крова до той поры, пока на свете существуют тростниковые заросли, в которых живут рыбы и моллюски. Помимо прочего, он научился вполне сносно изъясняться на языке болотных жителей. Надо заметить, что те не видели ничего дурного в смешанных браках (жертвой одного из которых был Абисмилла) и потому не обращали ни малейшего внимания на увлечение Питера Лейка красавицей Анариндой, которая доводилась ему сестрой (хотя на деле они не были связаны кровным родством). Короче говоря, жизнь казалась ему радостной и прекрасной. Однажды он поинтересовался у Абисмиллы и Возничего Волопаса, как долго будет длиться эта радость. Абисмилла не понял его вопроса, а Возничий Волопас отослал его к Хампстоуну Джону, сказавшему в ответ: