Национализм – еще одна сила, набирающая вес, особенно в регионах, где есть неразрешенные территориальные конфликты или благосостояние страны может быстро меняться, например на территории бывшего СССР и в Восточной Азии. В 2012 г. опрос Pew показал: «Около половины русских соглашались с мнением, что их родина должна быть исключительно для русских, не соглашались с этим лишь 4 человека из 10». Приблизительно такой же уровень этнического шовинизма был зафиксирован в 2009 г., когда 54 % опрошенных сказали: «Россия для русских». А вот в 1991 г., когда Советский Союз доживал последние дни, 69 % с подобной позицией не соглашались и лишь 26 % опрошенных считали, что «Россия должна быть исключительно для русских»{58}.
Более ранний опрос Pew показал, что представления о моральном и культурном превосходстве присутствуют повсеместно и ярко выражены. В США, Восточной Европе, почти везде в Азии, Африке и Латинской Америке национальное большинство (по данным опроса Pew за 2013 г.) считает свою культуру высшей по отношению ко всем остальным. Особенно крепка эта уверенность в ряде развивающихся стран. Не меньше 9 из 10 опрошенных жителей Индонезии и Южной Кореи и более 8 из 10 опрошенных в Индии – ярые сторонники собственной культуры. Заглядывая вперед, можно отметить, что многие развивающиеся и слабые государства, например в Центральной Африке, сталкиваются с существенными проблемами из-за недостатка ресурсов и климатических изменений, натравливают друг на друга племена и этнические группы и углубляют межнациональную рознь. Идеология может быть очень мощным орудием и иметь особенно деструктивный эффект, когда нехватка базовых ресурсов обостряет уже существующую напряженность между племенами, этническими, религиозными и национальными группами.
Переезд в город – для многих сельских жителей быстрый и надежный способ улучшить свои экономические перспективы – ведет к усиленному проявлению религиозной принадлежности. Приезжающие в города иммигранты – например, в России и Европе это в основном мусульмане – объединяются по религиозному признаку. Урбанизация требует от религиозных организаций предоставления социальных услуг. И этим вовсю пользуются исламские и христианские активисты для укрепления религиозной сплоченности и поддержки.
Можно предположить, что со временем часть этих различий сгладится, так как средние классы повсюду имеют схожие интересы. Проведенное Евросоюзом в 2012 г. исследование мировых средних классов показало, что «почти четверо из пяти опрошенных во всем мире считают демократию лучшей из имеющихся систем управления». В 2009 г. опрос Pew выявил, что средние классы в 13 странах (Чили, Украина, Россия, Венесуэла, Польша, ЮАР, Малайзия, Мексика, Бразилия, Египет, Аргентина, Индия и Болгария) придают все большее значение личным свободам и все менее готовы закрывать глаза на дискриминацию по половому признаку{59}.
Самый свежий доклад «Глобальные тенденции» был опубликован до того, как Сноуден обнародовал разоблачающую информацию о реальных возможностях американской разведки отслеживать коммуникации по всему миру. Однако я уже тогда предположил, что понятие «частной жизни» становится все важнее для демократических правительств, опирающихся на идею роста значения личности. Совместим ли крупномасштабный секретный сбор личной информации с демократией, да и являются ли «большие данные» препятствием для увеличения значимости личности? По-моему, «большие данные» необходимы больше, чем когда-либо, если мы должны решать такие серьезные задачи, как управление мегаполисами, эффективно использовать жизненно важные ресурсы (пища, вода и энергия), а также продвинуться вперед в борьбе с хроническими заболеваниями. В то же время личная жизнь очень важна, и страх перед возникновением оруэлловского государства тотального контроля вполне оправдан. Мировой экономический форум задолго до разоблачений Сноудена отметил, что «люди начинают терять доверие к тому, как организации и государства используют информацию о них»{60}. Речь не только о сомнениях в том, как государство будет использовать личные данные, но и о горах информации – о наших вкусах, интересах, перемещениях и привычном распорядке дня, – которую собирают разные компании. Я легко могу себе представить, что неприязнь людей к чересчур навязчивой рекламе может вылиться в неожиданное мощное движение против коммерческого использования решений по работе с данными. Люди видят для себя огромные преимущества в интернете и социальных сетях, но, естественно, не хотят, чтобы те использовались против них.
Правительства, экономисты и специалисты по работе с данными только начинают размышлять о том, как сделать невозможное возможным. Я верю, что это выполнимо, но время на исходе. Придется восстанавливать доверие людей при помощи большей прозрачности и подотчетности, а также путем сокращения типов информации, которую можно собирать. Кризис, запущенный разоблачениями Сноудена, дает американскому и европейским правительствам возможность придать своему огромному архиву информации более основательную, прозрачную и устойчивую основу. Я думаю, что для восстановления общественного доверия понадобятся четкие ограничения на сбор и использование данных правительством. Худшим результатом могло бы стать раздробление интернета: в результате нельзя будет широко распространять данные из страха, что они могут использоваться в корыстных целях США или другим правительством. Создание глобальной сети интернет принесло огромную пользу американским национальным интересам, и американские компании оказались на передовой технологического прогресса. Потеря общественного доверия и конец глобального интернета – перспективы не такие уж малореальные, так что не стоит относиться к ним слишком легкомысленно.
Жизненно важно найти всестороннее решение, которое позволило бы защитить права личности и благосостояние человека и в то же время гарантировать достаточный уровень безопасности. Как мы еще увидим, угроза от отдельных лиц и небольших групп, готовых причинить огромный вред, стала неотъемлемой частью всеобщей тенденции усиления роли личности. При помощи новых технологий, таких как биологические и информационные, у каждого человека появилась возможность причинить вред такого масштаба, какой ранее был доступен только государствам. А найти и вычислить таких людей – невыполнимая задача, если не располагать подборками «больших данных». Какое-то время представители правительства только говорили о том, как они намерены действовать, утверждая, что потребуется время, прежде чем они смогут бросить вызов этой угрозе. «Большие данные» дают властям возможность обнаруживать и упреждать самые опасные случаи противозаконной деятельности, а также выслеживать организации, которые их поддерживают. И все же необходимо выработать у людей уверенность в том, что такое использование данных приносит всем благо, информация не становится орудием для уничтожения прав человека.
Всемирный экономический форум и другие организации задумались о механизме защиты личных и корпоративных данных в коммерческой сфере, а также о том, чтобы найти работающие решения для развития сетей доверия. Сети доверия отслеживают допуск пользователей к каждой единице личной информации, определяют, что с этой информацией можно делать, а что нельзя. Многие опасаются, что подобные сети могут стать слишком дорогостоящими и трудоемкими в обслуживании как для компаний, заинтересованных в использовании личных данных, так и для частных лиц, которым приходится решать, какой информацией делиться и с кем. Одной из рекомендаций Всемирного экономического форума стало создание «живых лабораторий», где может проводиться тестирование новых правил, прав и обязанностей частных лиц. Будет очень непросто разработать новые модели управления, у которых нет перекоса в ту или иную сторону: либо защиты, либо разглашения данных. Но где бы ни проводилась граница, защита информации будет оставаться серьезной проблемой для частных лиц, по мере того как она будет носить все более конфиденциальный характер, как, скажем, медицинская, которая в цифровом формате подвергается еще большему риску разглашения.
К беспокойству по поводу сбора и конфиденциальности информации начинают добавляться опасения экономических последствий интернет-революции, особенно тех, что ожидают нас в будущем. McKinsey провела несколько лет назад исследование, которое показало, что интернет становится все более важной частью экономики как для развитых, так и для развивающихся стран. Их модели продемонстрировали, что можно достичь роста реального ВВП в среднем на 500 долларов на душу населения за 15 лет. Промышленной революции XIX в. потребовалось 50 лет, чтобы достичь того же результата{61}. Часто, как показало исследование, количество созданных рабочих мест существенно превышало число уничтоженных. Но в будущем, судя по всему, экономические преимущества интернет-технологий, таких как робототехника и искусственный интеллект, распределятся менее равномерно. Работодатели будут отдавать предпочтение определенным профессиональным навыкам, а многие другие специалисты лишатся работы. Недавнее исследование показало, что «цифровизация» – массовый переход потребителей, компаний и правительств на сетевые сервисы – увеличила производительность мировой экономики на 193 млн долларов и создала в 2011 г. 6 млн рабочих мест, однако рост занятости в меньшей степени пришелся на развитые страны, чем на развивающиеся: «Восточная Азия, Южная Азия и Латинская Америка из всех регионов получили наибольший рост занятости, здесь в результате цифровых нововведений было создано более 4 млн рабочих мест. Однако введение цифровых технологий мало изменило ситуацию на рынке труда в Северной Америке и Западной Европе». Причина отсутствия существенных положительных изменений в сфере занятости в развитых странах в том, что при росте использования цифровых технологий увеличивается производительность и технологии заменяют квалифицированную рабочую силу, а места для менее квалифицированной перемещаются за границу, где рабочая сила дешевле{62}.
К беспокойству по поводу сбора и конфиденциальности информации начинают добавляться опасения экономических последствий интернет-революции, особенно тех, что ожидают нас в будущем. McKinsey провела несколько лет назад исследование, которое показало, что интернет становится все более важной частью экономики как для развитых, так и для развивающихся стран. Их модели продемонстрировали, что можно достичь роста реального ВВП в среднем на 500 долларов на душу населения за 15 лет. Промышленной революции XIX в. потребовалось 50 лет, чтобы достичь того же результата{61}. Часто, как показало исследование, количество созданных рабочих мест существенно превышало число уничтоженных. Но в будущем, судя по всему, экономические преимущества интернет-технологий, таких как робототехника и искусственный интеллект, распределятся менее равномерно. Работодатели будут отдавать предпочтение определенным профессиональным навыкам, а многие другие специалисты лишатся работы. Недавнее исследование показало, что «цифровизация» – массовый переход потребителей, компаний и правительств на сетевые сервисы – увеличила производительность мировой экономики на 193 млн долларов и создала в 2011 г. 6 млн рабочих мест, однако рост занятости в меньшей степени пришелся на развитые страны, чем на развивающиеся: «Восточная Азия, Южная Азия и Латинская Америка из всех регионов получили наибольший рост занятости, здесь в результате цифровых нововведений было создано более 4 млн рабочих мест. Однако введение цифровых технологий мало изменило ситуацию на рынке труда в Северной Америке и Западной Европе». Причина отсутствия существенных положительных изменений в сфере занятости в развитых странах в том, что при росте использования цифровых технологий увеличивается производительность и технологии заменяют квалифицированную рабочую силу, а места для менее квалифицированной перемещаются за границу, где рабочая сила дешевле{62}.
Непосредственное отношение к описанной ситуации имеет и растущая обеспокоенность неравенством, свойственным технологической революции. На протяжении нескольких десятилетий в США наблюдалось снижение неравенства уровня доходов, но в 60‑е появилась обратная тенденция, и сегодняшняя ситуация сопоставима с картиной столетней давности времен так называемого Позолоченного века[4]. Неравенство обычно растет, когда страны быстро развиваются, но новые технологии, такие как интернет и робототехника, могут тоже способствовать тому, чтобы работающие люди получали меньшую долю от растущего национального дохода. Победителями оказываются те немногие, кому их навыки позволяют выделиться за счет новых технологий, а также корпоративный менеджмент и владельцы компаний. Со временем это может стать источником все большего недовольства, если образование и профессиональное обучение, необходимые для успеха, не будут доступны.
Рост значимости отдельной личности – одна из составляющих более масштабной тенденции рассеивания власти. Это одновременно и причина, и следствие. Например, появление интернет-технологий пошло в целом на пользу отдельной личности. У людей появились возможности, которых пару десятилетий назад не имели даже правительства. С другой стороны, мы получили большую нестабильность, потому что турбулентность носит затяжной характер. Никто не чувствует себя в безопасности – от рядового работника, который может лишиться места из-за возникшей благодаря интернету автоматизации, до генеральных директоров или политиков, чьи карьеры сегодня стали куда короче, чем у их предшественников. В следующей главе я покажу, как сбои на уровне личности, получившей большие возможности, оказывают разрушительное воздействие на международную систему государств, часть которых считали, что уже стали свидетелями конца истории с развалом СССР.
Глава 2 Раздробленный мир
Идея БРИК появилась в 2003 г., когда банк Goldman Sachs отметил рост Бразилии, России, Индии и Китая (БРИК) как зарождающихся экономических сил. Спустя 10 лет «Большая двадцатка» лучше всего воплощает вызов, который был брошен западному доминированию, и показывает количество развивающихся стран. В их число все еще входят такие гиганты, как Китай и Индия, и они вместе влияют на политический и экономический ландшафт. Я вижу в этом часть всеобщей тенденции рассеивания власти (см. главу 1). Большинство работ, посвященных общемировым тенденциям, начинаются с обсуждения государства. И тут возникает эффект тотализатора (какие государства пойдут вверх, а какие вниз), что привлекает большое внимание СМИ.
В основе возвышения новых государств, судя по всему, лежит еще более крупное структурное изменение, а именно изменение природы власти: рассеивание. И главным действующим лицом изменений становится не государство, а человек, личность, получившая большие возможности. Государства ощущают на себе последствия перемен, но дело не только в изменениях. Причина – вертикальная динамика миллионов людей, присоединяющихся к средним классам и обретающих большую значимость и новые возможности благодаря новым технологиям. Все правительства – даже те, что переживают подъем, – постоянно находятся в осадном положении. И эта тенденция усиливается: народы требуют все большего количества и лучшего качества услуг, все большей экономической, экологической и физической безопасности. А правительствам вряд ли под силу выполнить эти требования. Рассмотрим, что же происходит с государствами в свете общей тенденции «рассеивания власти».
Государство никуда не исчезнет. Возможно, мы даже увидим усиление государства в некоторых развивающихся странах. Существует общественный запрос на более высокий уровень государственных услуг, а кого-то ждет рост налоговых поступлений по мере того, как увеличивается благосостояние населения. Главным полем экспериментов станет Китай, где наблюдается усиление общественного запроса на сеть социальной защиты. А в самых развитых государствах с наиболее высоким доходом на душу населения роль государства может уменьшиться: ему будет не под силу соответствовать актуальным требованиям к расходам на социальное обеспечение.
На международном уровне разнообразие государств, не говоря о растущей роли НГО, международных корпораций и влиятельных частных лиц, усложняет задачу создания связного миропорядка. Государство останется основой международной системы – по крайней мере в рамках международных организаций. Мне трудно представить себе, как можно организовать работу Совета Безопасности ООН при участии столь разношерстных действующих лиц, как НГО, международные корпорации и частные лица. Разумеется, все они играют все большую роль в системе Объединенных Наций. Но уже сегодня нам непросто собрать за одним столом все самые важные страны мира. Как же привести к общему знаменателю всех важных негосударственных действующих лиц и при этом заставить Совбез ООН работать?
Общества как в развитых, так и в развивающихся странах разобщены. Это связано с этническими, религиозными различиями или политическими убеждениями. Многие государства сталкиваются с новыми экологическими проблемами из-за климатических изменений (подробнее см. главу 4) или усиливающимися угрозами безопасности (терроризм, военная агрессия). Поэтому особенно важно бороться с международными угрозами сообща. А добиться такого сотрудничества часто непросто. Большая взаимозависимость как результат глобализации подстегнула развитие во всем мире, но стала испытанием для правительств. Граждане ждут от государств помощи в преодолении негативных последствий глобализации, и чаще всего те не в силах предложить решение. Правительства стран с высокими зарплатами ничего не могут сделать с более низкой стоимостью рабочей силы в Китае или Юго-Восточной Азии, хотя многие рабочие места из развитых стран в результате переместились за границу.
Развитие в одном месте все чаще обусловливает эффект бумеранга. Тихоокеанские землетрясение и цунами 2011 г. имели существенные политические и экономические последствия не только для Японии, но и для США, где встали автомобильные заводы из-за нехватки японских комплектующих. В Германии был подписан смертный приговор атомной энергетике из страха перед возможной ядерной катастрофой. Одним из самых страшных кошмаров для правительств становятся пандемии: вспышки заболеваний редки, но если вирусы мутируют и начинают передаваться от человека к человеку, они могут очень быстро распространяться из-за того, что теперь людям легко путешествовать по всему миру.
В условиях роста неопределенности и непредвиденных обстоятельств большинство правительств чувствует, что теряет контроль. Многоопытные политики считают, что мы стали свидетелями полного изменения характера проблем, с которыми приходится сталкиваться правительствам. Это первое, о чем они говорят, когда речь заходит о будущем. Правительствам стало гораздо труднее выполнять свою работу. И в тенденции к дальнейшей диффузии власти они видят основной вызов.