– Так она работает на вас?
– Да.
– Тогда зачем вам я?
– Вы честный. У вас хорошая репутация. Люди будут верить вам. По крайней мере, какое-то время будут верить. А Брина… Относитесь к этому как к неизбежному злу. К тому же здесь у вас будет много работы и одному вам не справиться. Ведь так?
– Отчасти.
– Значит, договорились, – судья Амал улыбается. У него тонкие руки и хрупкое тело, но крепкое рукопожатие. – Вам нужна помощь в поисках жилья в этом городе? – спрашивает он перед тем, как уйти. – Брина может показать вам несколько домов, которые сдаются за умеренную плату во внутреннем городе.
– Я не особенно требователен.
– Это хорошо. – Судья смотрит на машину для снятия отпечатков сознания. – И сделайте одолжение, не откладывайте эту процедуру. К тому же Брина никогда не была военным корреспондентом. В ее молодой голове нет ничего такого, что может поразить вас.
Глава седьмая
Вечер. Дом внутреннего города. Второй этаж. Брина договаривается с хозяйкой квартиры об аренде. Бирс стоит у окна. Комната просторная и чистая. Пахнет цветами.
– Здесь должна жить ты, а не я, – говорит Бирс, когда Брина спрашивает его мнение о квартире.
– Хочешь посмотреть что-нибудь другое? – она косится на настенные часы. – Уже вечер, а судья велел сделать отпечаток сознания сегодня…
– Хотите, чтобы я оставила вас одних? – спрашивает хозяйка квартиры и хитро подмигивает Бирсу.
– Кажется, она подумала, что мы пара, – смеется Брина, когда хозяйка уходит. Бирс молчит. – Так ты останешься здесь?
– Нет.
– Тогда пошли ко мне. Уже поздно, а судья сказал, чтобы мы сегодня сняли отпечатки сознания…
Она еще что-то говорит, но Бирс уже спускается по лестнице. Брина семенит следом, извиняется перед хозяйкой.
Они идут по лучевидным улицам города. Замок лорда Бондье остается далеко позади. Брина рассказывает о своих подругах, с которыми может познакомить Бирса, рассказывает о скандалах и сплетнях, рассказывает о снах.
– А ты тоже видишь сны? – спрашивает она.
– Все видят сны. – Бирс останавливается возле небольшого серого дома с бледно-зелеными окнами и крышей кирпичного цвета. Брина пытливо заглядывает ему в глаза, спрашивает, нравится ли ему ее дом. – Ты живешь здесь одна?
– Когда как, – она снова улыбается, открывает дверь, включает свет.
Бирс снимает куртку, проходит в гостиную. В центре стоит кожаный диван. Рабочий стол возле окна. На стенах пара старых картин: неизвестных, но настоящих, написанных людьми. Ковров на полу нет. Нет и плюшевой женственности, которая была в предыдущей квартире, где предлагала Брина остановиться Бирсу. Все лаконично.
– Выпьешь что-нибудь? – предлагает Брина. Бирс не отказывается.
– Мне нравится твоя квартира, – говорит он, подходит к окну, смотрит на улицу.
По мостовой бегут люди, катят пневмоповозки. За его спиной Брина достает машину для снятия отпечатков сознания, устанавливает на стол. Последний раз эта процедура заняла у Бирса более трех часов. Он смотрит на часы и думает, что если ничего не изменилось, то он уйдет отсюда почти в полночь. Но уйдет куда?
– Позже я постелю тебе на диване, – говорит Брина, словно читая его мысли. Бирс кивает, садится в кресло рядом с диваном.
Брина закрепляет электроды на его висках, впрыскивает ему и себе в глаза специальные капли, устанавливает зажимы на веки. Теперь Бирс не может моргать. Они сидят с Бриной друг напротив друга. Машина для снятия отпечатков сознания считывает их воспоминания. Зеленый луч ослепляет глаза. Зеленый цвет затопляет мир. Бирс пытается не сопротивляться, принять неизбежность. Он знает, что через мгновение состоится перенос, обмен воспоминаниями, чувствами. Знает, но продолжает вглядываться в лицо Брины. Она сейчас для него единственная реальность в этом осыпающемся, словно во снах, мире, где он занимает место в длинной очереди на прозрачной глади голубого неба. Люди ждут своей судьбы, своего приговора. Мир ждет. Бирс ждет. Но ожидание превращается в вечность. Еще мгновение – и небо даст трещину, рухнет. Но вместо звона Бирс слышит женский смех.
Чужие мелочи заполняют сознание. Моменты жизни, страхи, желания, потребности – все сливается воедино, затем делится и снова сливается. Бирс чувствует тошноту. Видит то, чего не хочет видеть. Чувствует то, чего не хочет чувствовать. Так же было и в первый раз. Но тогда он проживал воспоминания, принадлежавшие мужчине. Теперь это женщина. Но Бирс не знает, что вызывает в нем больше отвращения. Особенно нервируют странные, непонятные мысли, которые на это короткое мгновение начинают принадлежать ему. Словно он сошел с ума и его собственная личность перестала существовать. А голос Брины все звенит и звенит в ушах.
Бирс чувствует запах масляных красок. Он в художественной мастерской. Нет. Это Брина в художественной мастерской. Но он сейчас она. Он стоит возле окна и смотрит незаконченную картину. Пока это всего лишь наброски, но они нравятся Бирсу, они нравятся Брине. Она пришла к художнику, чтобы он создал ее голограмму, но сейчас она думает, что рисунок маслом ничуть не хуже – в нем есть душа, отсутствующая у голограммы.
– Кто эта девушка? – спрашивает Брина.
– Никто, – говорит художник. Брина чувствует удовлетворение. Бирс чувствует удовлетворение.
– А меня ты сможешь так нарисовать? – спрашивает художника Бирс, то есть спрашивает художника Брина. Художник смотрит на нее и медленно качает головой. – Почему?
– Потому что ты не она.
– Я могу заплатить больше. Намного больше, чем за голограмму.
– Нет.
– Я могу заплатить иначе, – Брина подходит к художнику.
Она знает, что он одинок. Знает, что у него давно не было женщины. Бирс видит все ее мысли, мечты, фантазии, компромиссы.
– Не говори, что ты не думал об этом, – Брина улыбается.
Она обнимает художника и шепчет на ухо непристойности. Он слушает молча. На его лице нет никаких эмоций. Брина слышала много историй о том, что большинство художников гомосексуалисты. Но она знает, что этот художник не такой. Знает, но не может понять, почему он не хочет нарисовать ее маслом.
– Я открыта для экспериментов, – говорит Брина, а художник бросает ей ее вещи и велит убираться.
– Это еще хуже, чем застудить простату. Еще хуже, чем подруга детства, которая считает, что ты в неоплатном долгу перед ней за свой первый секс, – бормочет художник.
Бирс видит его и понимает, но чувствует, что понимания нет у Брины. Только злость. Только обида. Она орет на художника, чтобы он вернул ей деньги за голограмму, которую не сделал. Брина ненавидит его, когда смотрит ему в глаза. Ненавидит, когда выходит на улицу. Ненавидит, когда жалуется подругам. Но Бирс знает, что она вернется через пару дней и попросит прощения, скажет, что никто больше не хочет делать ее голограмму. Никто не может сделать ее голограмму так, как хочет она, так, как сможет художник. Этот несговорчивый художник, с такой же белой кожей, как у Бирса.
Все предлагают электронную коррекцию недостатков, но ей нужна правда, естественность. Поэтому она снова здесь. Идет по комнате. Мольберт стоит у окна, но на место полотна с рыжеволосой девушкой вставлен чистый холст. Художник включает лампы. Он пользуется недорогой, но весьма продвинутой аппаратурой фирмы «Никон». Его проекторы фирмы «Сигма». Он заставляет Брину удалить с лица перламутровый макияж. У нее черная кожа, и он советует использовать лилово-бордовые тона. Говорит не вставать в центр, чтобы ее фигура выглядела стройнее, и всегда смотреть выше камеры, чтобы узкие глаза казались чуть больше. Художник снимает ее против света. И никаких вспышек – изъянов и так слишком много, чтобы подчеркивать их дополнительным освещением. Но Брина довольна. На голограмме она красавица. Бирс чувствует ее гордость, радость.
– Хватит! – кричит Бирс, но вместо крика слышит смех Брины.
Он хочет сорвать со своей головы электроды, хочет избавиться от зеленых лучей, проникающих в его глаза, но его тело не принадлежит ему. Сейчас он во власти машины. Сейчас он может только смотреть, чувствовать, переживать.
Глава восьмая
– С тобой все в порядке? – спрашивает Брина.
Бирс открывает глаза. Сеанс закончен. Машина убрана в ящик. Он лежит на диване. Брина рядом, обнимает его, словно мать испугавшегося во сне сына. За окнами ночь. Часы показывают начало второго.
– А ты, кажется, действительно не врал, когда говорил, что не умеешь делать переносы отпечатков сознания, – Брина улыбается. – Рада, что с тобой все в порядке. – Она прижимается к нему. Он чувствует тепло ее тела, запах. – Знаешь, а у тебя была очень интересная жизнь, – говорит Брина.
– Узнала что хотела? – спрашивает Бирс, стараясь не замечать ее руки на своей груди.
– Узнала. А ты?
– Я ничего не хотел узнавать. – Бирс смотрит в темноту за окном.
– Узнала. А ты?
– Я ничего не хотел узнавать. – Бирс смотрит в темноту за окном.
– Но что-то узнал… Что-то плохое?
– Художник.
– Да. Не самый удачный ракурс моей жизни. – Брина поджимает губы, молчит пару минут. Бирс пытается подняться. Тело затекло. Ремень расстегнут. На брюках пятно.
– Я что, обмочился? – растерянно спрашивает он Брину, потому что в прошлый раз во время обмена сознаниями произошло именно это. Брина смотрит на него, улыбается и говорит, что у него была эрекция. – Мы что, занимались сексом? – спрашивает Бирс и почему-то вспоминает все те непристойности, которые она обещала художнику за картину.
– Нет, – улыбается Брина. – Я просто подумала, что у тебя давно, наверное, никого не было, поэтому… – она показывает ему ладонь своей левой руки.
– Это еще хуже! – бормочет Бирс.
– Ну извини. Я просто хотела помочь. – Брина обиженно надувает губы, идет в свою комнату. – Обычно мужчины радуются, когда с ними происходит подобное, а ты ведешь себя так, словно тебя изнасиловали, – говорит она, перед тем как закрыть дверь.
Бирс остается один. Налить себе выпить, лечь на диван и попытаться заснуть. Перед глазами мелькают обрывки чужих воспоминаний, которые отчаянно кричат, что теперь стали частью тебя. Бирс поворачивается на бок. Не сопротивляться, не отталкивать неизбежное – так учили его, когда он подвергался процедуре переноса отпечатков сознания впервые.
– Хорошо, я не сопротивляюсь, – тихо шепчет Бирс.
Он засыпает медленно, незаметно. Мир остается в прошлом. Разум устремляется в небо. Бирс видит бесконечные очереди, но где-то там, среди тысяч, миллионов людей стоит Брина. Бирс слышит обрывки ее громоздких мыслей.
Укладка волос. Маски для волос. Уход за волосами. Выпадение волос. Каталог причесок. Прически знаменитостей – тех самых, что улыбаются выбеленными зубами со старых журналов, которые раскладывает она на столе в гостиной. Вот он – мастер-класс: идеальный хвост.
«Этим летом в моде простые и сексуальные прически, – говорит в журнале признанный модный гуру. – Такую укладку легко создать с помощью приборов, которые есть у каждой женщины независимо от того, модель она или домохозяйка…».
Коррекция фигуры… Тату и пирсинг… Астрология, знаки зодиака, совместимость по группам крови, оценка собственной сексуальности, основанная на древнеяпонских трактатах, отсутствие опыта – все это может разрушить хрупкую гармонию и привести к полной сексуальной несовместимости.
«Во всем виновата психология», – читает в каком-то журнале Брина…
Замуж за иностранца. Школа любовниц. Признаки измены. Забеременеть можно, несмотря на самую надежную контрацепцию…
Бирс видит ванную комнату Брины. Видит ее глазами. Перед зеркалом лежит фен фирмы «Джоел», щипцы фирмы «Кедаке», в руках она держит ножницы от «Гинко». Все куплено на местном рынке дешевых товаров. Бренды не имеют значения, как и большинство журналов в ее доме. Брина укладывает волосы. В голове у нее вертятся слова: слайстинг, пойнтинг, пойнткат…
Мечты, фантазии, страхи. Сплетни о культе вуду. Сплетни о живых мертвецах.
– Нет, – говорит мальчик, с которым встречается Брина, считая его педантом с перспективами. – Живых мертвецов не бывает. Трупное окоченение начинается по мере повышения концентрации ионов кальция в мышечной ткани. Rigor mortis. С ним не поспорить. Даже ожившему трупу.
Брина улыбается. Она дует на накрашенные ногти с маленькими звездочками на черном лаке, рассказывает о новом салоне внутреннего города, где можно нарастить ногти.
– Я где-то читала, – говорит Брина, – одну женщину уволили с работы из-за ногтей. У нее были поражены ногтевые пластины. Видимо, грибок или какой-то паразит. Ее ногти стали абсолютно черными. С этими руками она не могла появляться в общественном месте – тут же от нее шарахались. Женщина ходила в перчатках. Это продолжалось несколько лет, пока она не сходила на прием к врачу. Теперь у нее совершенно нормальные ногти. Она живет, радуется жизни, ищет работу.
– Причем тут наращивание ногтей? – спрашивает мальчик-педант.
– А причем тут трупное окоченение? – спрашивает Брина.
Она красит еще один ноготь. Дует на него. Просит дать ей пару синтетических чипсов.
– Соли ртути и муравьиной кислоты вызывают почернение ногтей, – говорит мальчик-педант. Он кладет желтые чипсы на розовый язык Брины. Накрашенные помадой губы обхватывают его палец. – Ленточные черви, – говорит мальчик-педант. – Они поселяются в твоем пищеварительном тракте, поглощают пищу, которую ты потребляешь, и выделяют отравляющие вещества.
– Как интересно, – говорит Брина и красит еще один ноготь. Синтетические чипсы хрустят у нее на зубах. Помада блестит на пальце мальчика-педанта.
– Фелляция впервые упоминается в древнеегипетских трактатах, – говорит он. – А самой известной поклонницей фелляции считается Клеопатра Египетская.
– Да, ваш палец в рот не клади, – говорит Брина и красит еще один ноготь.
– Тысячу лет назад архиепископ Германии объявил фелляцию происками дьявола, и за это начали судить и сжигать на костре, – говорит мальчик-педант и смотрит на свой палец.
Брина улыбается. Он рассказывает о минералах, цинке и калии. Рассказывает об эстрогене. О заболеваниях рака молочной железы. О липидах и аминокислотах. Рассказывает о Джованни Джакомо Казанове, издавшем мемуары в двенадцати томах, где описал все прелести фелляции…
«Все мы заложники своих знаний, – думает Бирс. – Все мы заложники своих фантазий».
«Все мы заложники своих жизней, – думает Брина. – Все мы заложники своих капиталовложений».
И новые мысли. Новые журналы…
Три вида секса: полезный, неизбежный и повседневно практикуемый. Последний писк моды – это первые колонки популярных журналов. И плевать, что журналы просрочены на пару столетий – других все равно нет. Анджелина Джоли берет советы у порнозвезды. Меган Фокс рассказала о лесбийском опыте в «GQ». Обнаженная Летиция Каста во французском «Elle». Дочь президента «YAHOO!» призналась в лесбийской связи с Линдсей Лохан. Кейт Уинслет разденется для «Playboy»… Брина это читает. Брина в это верит. Брина это любит…
Глава девятая
Ханна заходит в типографию и спрашивает Бирса, как он устроился на новом месте. Она улыбается. Такая неестественно-светлая, воздушная. Бирс невольно поворачивается к окну, где стоит стол Брины.
– Я правильно сделала, что дождалась, когда она уйдет? – спрашивает Ханна. Бирс кивает. – Говорят, у тебя вчера был не самый удачный перенос отпечатка воспоминаний?
– Я предупреждал, что не занимаюсь этим… – Бирс смущается, вспоминая детали прошлой ночи, особенно пятно на своих штанах.
– Ничего страшного, – Ханна снова улыбается, давая понять, что знает о конфузе.
– Что еще рассказала Брина? – став вдруг безразличным, спрашивает Бирс.
– Ничего нового… – Ханна пожимает плечами. – Лишь жаловалась, что в твоей голове слишком много работы.
– Жаль, не могу сказать этого о ней. – Бирс вздрагивает, слыша смех Ханны. – Что-то не так?
– Нет. – Она заставляет себя успокоиться, предлагает сделать перерыв и пообедать в местном кафе. – Там варят очень хороший синтетический кофе. Ты ведь любишь кофе?
– Любил настоящий.
– Синтетический тоже неплох. Особенно с сигаретой.
– С синтетической сигаретой?
– Говорят, они не причиняют нам вреда, как настоящие.
– Это все равно что сравнить настоящий секс и мастурбацию.
– А как тогда назвать то, что было у тебя вчера с Бриной?
– Я не знаю.
– Но у тебя ведь был оргазм.
– Не помню.
– Брина сказала…
– Ладно! Пусть будут синтетические сигареты и кофе, – сдается Бирс.
Он закрывает типографию, оставляет для Брины записку, что задержится. За обедом Ханна рассказывает о работе, бывшем муже, ребенке.
– Ну а ты? – спрашивает она, пытливо вглядываясь Бирсу в глаза. – Брина говорит, что видела в твоих воспоминаниях много женщин, но не одна из них не была той самой. Это правда или же Брина просто не знала, куда смотреть?
– Всего понемногу.
– Я так и подумала, – Ханна снова улыбается.
– Что-то не так? – спрашивает Бирс. Она качает головой. – Тогда почему ты смеешься?
– Дело не в тебе.
– Вот как?
– Брина. Думаешь, жить в ее доме – это хорошая идея?
– Не знаю. Я не собираюсь жить в ее доме.
– Хорошо.
– Почему?
– Потому что ты мне нравишься. – Ханна смотрит Бирсу в глаза, спрашивает о планах на вечер.
– Хочешь, чтобы я пригласил тебя на свидание?
– Нет. Хочу сама пригласить тебя на свидание. Если, конечно, ты не слишком старомоден для этого. – Она смеется, желая показать, что это шутка. Бирс кивает. – Сегодня вечером у меня дома.
– А как же твой ребенок?
– Я могу отправить ребенка к маме. – Ханна затягивается синтетической сигаретой, делает глоток кофе. – Я могу приготовить синтетический ужин и достать на десерт пару настоящих сигарет.