Темноокая красотка криво улыбнулась:
– Потому что за тридцать секунд до этого мне позвонили из больницы и сказали, что, если я не прогарантирую им оплату в течение суток, они исключат маму из очереди на операцию на следующую неделю. Для неё это было равносильно смерти. Короче, я согласилась на кастинг через минуту, и топ-менеджер посмотрел на меня уже не как на капризное дерьмо, а как на продуманную и алчную грязную дрянь. Кастинг состоялся на следующий день, в столичном особняке банкира. И начался он с гинекологического осмотра. Папаша желал убедиться, что ему привели настоящую девственницу, а не восстановленную посредством операции специально ради удачной сделки. Потом меня показали будущему мужу и первой жене. Мужу я, конечно же, понравилась. Ни разу ещё не видела мужика, которому бы я не нравилась. А вот первой жене – наоборот.
Чикахуа тихо хихикнула:
– Ни разу ещё не видела женщину, которой бы я понравилась. Зависть душила всех, но та была уж совсем страшной. И старше муженька на семь лет. Позже я узнала нехитрую подоплёку: этот брак организовывали по расчёту, и папенькин отпрыск был против. Но его никто не спросил. В расстроенных чувствах он пустился во все тяжкие сразу после свадьбы и несколько раз крайне невыгодно блеснул в светских хрониках, подпортив семейную репутацию. Итогом всего этого было папенькино решение женить сынку второй раз на роскошном теле, чтобы меньше бегал по шлюхам. Я подписала кучу бумаг о всевозможном неразглашении и брачный контракт, согласно которому мне не светило никаких денег, если я разведусь с ним, не родив ребёнка. Мне было всё равно. Рожать от нелюбимого мужа я не собиралась, жить с ним – тоже… равно как и жить вообще. Перспективы мне были безразличны. В тот момент я хотела лишь вылечить мать и прямо поставила им это условие. Они согласились. Маме оплатили операцию, я вступила в брак, за институт мне тоже заплатили. В институте, узнав о моём замужестве, меня мгновенно полюбили. Предложили место на самой престижной кафедре, аспирантуру по окончании, лично ректора в научные руководители и должность вице-президента попечительского совета вместе со скромным списком на десять листов, где перечислялись чаяния института, на которые неплохо было бы выделить пожертвования.
Лицо Чикахуа исказилось, словно красотка упала в рвотную массу и вымазалась там целиком.
– Тяжелее всего было выдержать первые брачные ночи. Потом я приноровилась думать о лечении матери, которое стало возможным благодаря замужеству. В итоге почти привыкла. В конце концов, брак по расчёту гораздо лучше, чем проституция. Миллионы девушек с радостью бы поменялись со мной местами. Но милые и пушистые идиотские иллюзии о чистой любви оказались профессионалами в области пыток. Мою незамысловатую психику раздирало на части с такой болью, что очень быстро стало невмоготу. Я начала пить, хотя до этого не пила ни разу… Отец был против алкоголя, считал, что наша научная специализация обязывает вести здоровый образ жизни, дабы лучше понимать объект исследований… В общем, я начала спиваться. Это быстро привело к семейным скандалам. Муженёк оказался тряпкой и любителем стерв, выносящих ему мозг, его заткнуть мне проблем не составляло. Зато с первой женой мы разве только на ножах не сражались. Она ненавидела меня донельзя и всячески пыталась от меня избавиться. Особенно любила рассказать главе семейства о моём алкоголизме, скандальности и безответственности. Банкир с каждым разом был недоволен мною всё сильней, и мне всё чаще стали намекать, что тучи сгущаются над моей головой. Так продолжалось почти год, а потом у мамы внезапно случился второй приступ, и она умерла.
Обсидиановые глаза Чикахуа закрылись, и несколько секунд красотка молчала. Куохтли чуть крепче прижал её к себе, и ему показалось, что он ощущает, как тяжело и надрывно бьётся её сердце. Через аварийный скафандр такого, конечно, не услышать, но он был уверен, что дело тут не в звуке. Её душа испытывает боль, и он чувствует это. Просто чувствует. Чикахуа открыла глаза и безразличным тоном продолжила:
– В тот миг меня покинули последние силы и остатки терпения. Я решила, что мой час пришёл, напилась, влезла на крышу какой-то высотки, встала на самый край и собралась шагнуть со сто пятнадцатого этажа. Но сделать этот шаг оказалось совсем не так легко, как мне казалось. Я простояла там три часа, но так и не решилась. Я смотрела в бездну, на дне которой, словно термиты, копошились машины, пролетающие мимо аэромобили сигналили мне, их пилоты что-то кричали, но я не слышала. Я хотела шагнуть, но не могла. Сознание словно разделилось надвое, одно было моим, грязным, отчаявшимся и сломленным, оно твердило – шагай! У другой половины был голос отца, и оно ничего не требовало и не советовало. Оно почему-то читало мне выдержки из нашей незаконченной научной работы о Сияющих. Считается, что у Сияющих нет любви, и всё в супружеском союзе подчинено строгому расчёту и жёстким регламентам. Мы с отцом хотели показать, что это утверждение поверхностно и там всё совсем не просто. Я стояла на краю пропасти и слушала его голос, читающий легенду Сияющих о двух половинках единого целого и его собственное толкование расчёта их уравнения энергетического баланса супружеских пар… Прыгнуть я так и не смогла, стало ясно, что на самоубийство у меня не хватает сил. Потом появились спасатели, меня сняли с крыши и отправили в больницу в сопровождении эскорта из журналистов.
Чикахуа без всяких эмоций пожала плечами:
– Видео со мной в главной роли, стоящей на краю крыши небоскрёба, и последующий комментарий лечащего врача на тему депрессивного психоза, усугублённого алкоголизмом, стало последней каплей. Банкир негласно организовал развод, и меня тихо и без лишнего шума вышвырнули вон, предварительно напомнив обо всех подписанных бумагах и выплатив для гарантии отступных. Я вернулась в отцовскую квартиру и два дня просидела напротив бутылки, но впервые за год так к ней и не прикоснулась. Мне всё время слышался папин голос… И я решила, что должна закончить эту научную работу, как он хотел. За институт было уплачено, полученных отступных на поступление в аспирантуру хватало с лихвой. Если не транжирить, то вполне можно жить. Я спрятала бутылку, загрузила архив с отцовскими записями и принялась за работу.
Роскошная красотка тихо фыркнула, насмехаясь сама над собой:
– Но реальность оказалась иной. Как только в институте узнали о моём разводе, сразу же выперли отовсюду, разве что из самого института не смогли – плата-то внесена. С того момента я успела привыкнуть к тому, что всем вокруг плевать на мои личные качества и способности, за исключением внешности. Что в институте, что в шоу-агентстве, что вне этого, всё сводилось к примитивной формуле: хочешь получить выгодное предложение – ложись в постель. Не хочешь в постель – довольствуйся крохами. Девушкам с невзрачной внешностью такого никто не предлагал, по крайней мере на каждом шагу уж точно. Их жизнь была вполне обычной. Особенно тем, кому повезло родиться замухрышками. А моим красивым приятельницам из шоу-агентства повезло родиться без глупых иллюзий и идиотских внутренних метаний. По крайней мере они легко с ними справлялись. Я постоянно слышала от них что-то вроде, мол, чего ты заморачиваешься, страдать от отсутствия любви лучше в роскоши, чем на помойке. Все мы тут несчастные, глядим в бутылку, не ты одна, так что не выпендривайся и живи с нелюбимым, но состоятельным. Это не мы такие, это нас жизнь заставила. Так что лучше её не усложняй, она и без этого сложная.
Темноокая красотка философски вздохнула и в который раз усмехнулась:
– В общем, им проще. Они родились без психических отклонений и смогли приспособиться к жизни. А вот я не смогла. Меня от каждого такого предложения вгоняло в депрессию всё глубже, и я держалась только благодаря идее завершить научную работу. Завершить, конечно же, не удалось. Институт я закончила и даже поступила в аспирантуру, но дальше всё зашло в тупик. Из-за войны со Светлыми любые темы, выставляющие Сияющих не в дурном свете, были в опале. В итоге мне прямо сказали, что либо я даю немалую взятку, либо сплю с кем надо, либо никакой научной работы не будет. И лучше бы мне не дергаться по этому поводу, не то моя научная работа может оказаться очень похожей на предательство благородных идеалов Коалиции Низкоэнергетического Пространства. В шоу-бизнесе ситуация была схожей: или выгодно вложи свою внешность и тело, или зарабатывай копейки. И помни, что годы идут, подрастает следующее поколение красоток, и состоятельные люди не будут интересоваться тобой вечно. Зато снящаяся по ночам настоящая любовь так и не приходила. Даже наоборот, стало нарастать ощущение, что я упустила свой шанс, и её у меня никогда не будет. Тем более что все вокруг, едва меня завидев, сразу же делали однозначный вывод: красивая – значит, ищет больших денег. А если очень красивая – то очень больших денег. Состоятельные мужчины доставали кошельки, а когда слышали отказ, искренне считали, что я набиваю цену. И когда я отказывалась от предложений замужества от нелюбимых, но состоятельных людей, поражались степени моей алчности и заоблачным запросам. Те, у кого не было денег, и вовсе обходили меня стороной, заранее предпочитая не связываться, потому что идеалы очень красивых женщин известны всем слишком хорошо: деньги, большие деньги и очень большие деньги. Никто не верил, что я просто ищу свою любовь и не согласна на другое. Потому что все красотки так говорят, но в итоге всегда выходят замуж совсем не за батрака с тростниковой плантации. Потому что перетерпеть бедность в сто раз тяжелее, чем всего лишь нелюбимого, но богатого мужа. К тому же все знали, что я уже побывала замужем, а значит, сказочку «Я его люблю не за деньги и не за внешность, у него такая неповторимая душа!» мне самой себе рассказывать не привыкать. А раз так сильно выпендриваюсь, то наверняка только и жду варианта повыгоднее развестись, так что замуж такую брать себе дороже, проще держать в любовницах. Вот так я оказалась в пустоте, которую сама вокруг себя создала.
Чикахуа вяло сделала жест рукой, мол, всё это теперь не важно.
– Всё закончилось тем, что в один прекрасный момент я поняла простую истину: так будет всегда. Сколько бы образований у меня ни было. И меня вновь потянуло на край крыши. Вот только я уже знала, что сил сделать шаг мне не хватит, поэтому решила, что за меня это должен сделать кто-то другой. В смысле, кто-то другой должен меня прикончить и избавить от этих мучений. Но умирать от рук каких-нибудь извращенцев или маньяков в грязных трущобах не хотелось. Хотелось хотя бы умереть как-то благородно, раз уж благородно жить не удалось. И я решила, что пойду в армию, завербуюсь на войну со Светлыми, и там погибну в бою с Сияющими. А кто в армии всегда погибает красиво? Пилоты космофлота и робовоины. Их Сияющие убивают антивеществом, мгновенно распыляя на атомы. Даже трупа не остаётся, и не придётся гнить и кормить червей в какой-нибудь грязи. Меня это устроило.
На лице Чикахуа отразилась лёгкая гримаса досады.
– Но учиться на пилота боевого космофлота оказалось слишком долго, а поступать на обучение – слишком сложно. Зато на робовоина в связи с бумом наёмничества учат быстро и много где, только плати. Я продала квартиру и дорогие безделушки, скинула приятельницам по шоу-агентству гламурные шмотки в четверть цены, собрала все деньги и уехала на другой материк. Там и оплатила коммерческое обучение в школе робовоинов при какой-то очень большой воинской части. К исходу первого месяца обучения стало понятно, что в армии мне лучше не станет. Недвусмысленные предложения сыпались со всех сторон и от всех подряд, и такого количества неотёсанных примитивных болванов и таких же злобных завистливых крокодилов я прежде не видела. В первые дни мне казалось, что я среди самых грязных отбросов общества и до окончания обучения просто не доживу. Но потом интеллигентские чистоплюйские иллюзии рассеялись, зато опыт сожительства с первой женой бывшего мужа очень пригодился. Вскоре все узнали, что я та ещё дрянь и стерва. Грязных предложений от этого меньше не стало, даже наоборот, зато цепляться за меня языками желающих поубавилось. Я даже обзавелась парочкой приятельниц, которые за спиной поливали меня грязью, зато в лицо мило улыбались, и было хоть с кем разделить арендованную квартиру. Денег мне хватало, но жить одной было страшно, вдруг ещё вломятся среди ночи, вокруг одни отморозки в наколках… В конечном итоге так едва не произошло.
Темноокая красотка вперила безразличный взгляд в нависающий над операторским креслом потолок кабинной капсулы и обыденным тоном продолжила:
– За первый год обучения я отвергла штук пятьдесят предложений о замужестве и штук пятьсот менее притязательных предложений. Многие из желающих попользоваться мною в постели были посланы раз по двадцать. В итоге кое-кто из них обиделся. Десяток отморозков поймали меня средь бела дня прямо на выходе из школы робовоинов и поволокли в какую-то подворотню. У меня было с собой дамское оружие, я пыталась выстрелить, но меня схватили за руку, и выстрел ушёл мимо. Повезло, что его услышали на КПП воинской части. Военные выслали вооружённый патруль и нападающие разбежались, засветив мне пару раз по физиономии. Пришлось пропустить неделю занятий, пока проходил заплывший глаз и синяк под ним, а в остальном обошлось. Моим приятельницам с трудом удавалось скрывать радость, охватывающую их при взгляде на мою расквашенную физиономию, но нужно отдать им должное: они не только просидели со мной всё это время, но и дали ценный совет. Одна из них прямо сказала, что не понимает меня. О моей популярности можно только мечтать, я в один миг могла бы вступить в выгодный брак и забыть обо всём, но вместо этого я страдаю ерундой, а моя голова забита совершенно идиотскими глупостями. Потому что бешусь с жиру, а вот если бы ей досталась такая внешность, она бы уж точно не растерялась! Вторая подруга предрекла, что данное злоключение у меня первое, но вряд ли последнее. Особенно теперь, когда нападавших на меня отморозков выпрут из школы робовоинов без возмещения оплаты, а то и пришьют срок, если смогут доказать вину. Не они, так другие рано или поздно до меня точно доберутся. Я тогда просто лежала на кровати и смотрела в потолок, мне не хотелось ничего, только скорее закончить обучение, улететь на войну и разлететься на атомы в прекрасной и ослепительной вспышке чистой энергии. Пусть хоть что-то истинно чистое будет если не в моей жизни, то хотя бы в смерти.
Не несущий эмоций тихий голос Чикахуа только подчёркивал скопившуюся в её сердце боль, и Куохтли сжал её руку, стремясь поддержать хоть как-то. Темноокая красотка грустно улыбнулась в ответ и положила голову ему на грудь. Их шлемы соприкоснулись, и её голос зазвучал ближе, становясь более живым и от этого ещё более печальным:
– Последней точкой стал разговор с военным следователем. Школа робовоинов хоть и была коммерческой, но относилась к армейской дивизии боевых роботов, военные таким способом обеспечивали себе приработок. Весь парк боевых машин, учебные полигоны и преподавательский состав – всё было армейским, и потому расследованием случившегося со мной инцидента занялась военная полиция. Следователь оказалась пожилой дамой-офицером пышных форм, но даже в таком виде было заметно, что в молодости она была привлекательной женщиной. Я отказалась опознавать напавших на меня, сказала, что никого не узнала. Хотя все они учились со мной в одном дивизионе. Следователь была неглупа и всё поняла. И поговорила со мной начистоту, заявив, что я должна найти себе покровителя, потому что, во‑первых, везение не бывает вечным, а, во‑вторых, само по себе окончание школы ещё ничего не даёт. До формирования объединённого галактического флота остаётся несколько лет, которые мне предстоит ещё как-то прожить…
Дыхание Чикахуа замерло, словно темноокая красотка собиралась решиться на откровение, о котором позже придётся пожалеть, и она склонила голову так, чтобы Куохтли не видел её глаз.
– Наверное, я сломалась именно в тот день, – всё тем же бесцветным голосом продолжила Чикахуа. – Но пусковым моментом стало моё возвращение на занятия. Так как я никого не обвинила, полиция положила дело под сукно, и никого не арестовали. Половина наших отморозков была довольна моим поступком, многие даже заявляли, что я, мол, своя девчонка в доску. Зато другая половина уродов решила, что я никого не сдала потому, что на самом деле люблю жёсткий секс, и это мой намёк окружающим. Мол, если есть тут настоящие мачо, пусть доведут до конца начатое. Об этих шептаниях за моей спиной мне с превеликим удовольствием доложили мои любящие подруги. И тогда мне стало совсем всё равно. Я несколько дней провалялась дома, пьяная в стельку, после чего меня вызвали к начальнику школы, чтобы официально предупредить, что я на грани отчисления. Начальником школы был полковник, командир одного из дивизионов содержавшей школу дивизии. Не очень старый и очень неприятный тип с оплывшими щеками, из-за чего он постоянно напоминал мне большую экваториальную жабу. С той секунды я стала называть его про себя Жабой, хотя смелости назвать его этим прозвищем в лицо у меня так никогда и не хватило. В общем, плотоядный блеск в его глазах вспыхнул при первом же взгляде, хотя обвинять его в этом было бы несправедливо, потому что так со мной происходит всегда… Ну а дальше всё просто. Глупцом полковник не был, он провёл со мной долгую беседу и выяснил всё, что хотел. После чего прямо предложил мне покровительство, в чём я ни секунды не сомневалась с того самого момента, как только вошла в его кабинет.
Голос Чикахуа дрогнул, она слезла с Куохтли, села на край приборной панели, отвернулась и продолжила, не глядя на него:
– И я согласилась. С того дня всё изменилось. В школе все узнали, что я девушка полковника. Он объяснил это очень доходчиво: провёл показательные учения с боевой стрельбой между учениками и робовоинами своего дивизиона. Опытные армейские офицеры на глазах у всех в ходе учебного боя расстреляли всех моих обидчиков с завидной точностью. Последнего, который успел катапультироваться, убивать внутри кабинной капсулы не стали. Вместо этого его извлекли оттуда и увезли якобы в больницу. Через час его голова валялась в отхожем месте полевого туалета. На место проведения учений сразу же нагрянула военная полиция, которая провела расследование и к вечеру того же дня сообщила, что всё произошло в рамках боевой подготовки и не выходит за рамки страхового случая. Начальник следственной команды и полковник хлопнули друг друга по плечу и разъехались. А голова в сортире была объявлена муляжом. Типа, тот болван добровольно покинул школу и напоследок устроил такую вот дурацкую шутку. Посему страховая компания выплатит средства на ремонт школьных машин, а на освободившиеся места возьмут новых абитуриентов. После того случая никто не решался ко мне близко подходить, а я согласно графику раз в неделю ложилась в постель с полковником. Оставшиеся дни недели я пила. И если удавалось протрезветь к утру, то шла на занятия. В итоге мои навыки робовоина оказались далеки от максимально возможных для выпускника школы, но мне было уже глубоко наплевать. Добежать до точки боевого соприкосновения с Сияющими хватит – этого достаточно.