– Не припомню… – задумался Савелий. – Нет, кажется.
– Это я вам как практик, – ответил Федор. – И логик. Лично я люблю гулять под дождем: никого нет, пахнет трава, шуршит в листьях…
– Шуршит! – фыркнул капитан. – По-твоему, в любви есть логика?
– Прекрасный философский вопрос! – обрадовался Федор. – Молодец, капитан. Предложу как тему для семинара своим учням. А тебе отвечу: да, в любви есть логика. Тут скорее вопрос в другом: какая?
– Федька, ты не на семинаре, отзынь!
– Ты сказал, Федя, что она не любила мужа, – напомнил Савелий. – Почему ты так решил?
– Сказал. И могу повторить. Они обе его не любили – обе жены. Ни первая, ни вторая. Эта девочка… Представьте себе девочку, господа. Социально неразвитую, не знающую жизни, выросшую без отца, затюканную активной мамой, которая все время учит ее жить. И тут вдруг богатый мужик с положением, которое им и не снилось, влюбляется и делает ей предложение! Это как выигрыш в лотерее, в сто миллионов! Как по-вашему, что ей сказала мама? И что чувствовала сама девочка? Страх и неуверенность, господа. Не забывайте, что она росла без отца и что такое взрослый мужчина, не имела ни малейшего понятия. Знаешь, Савелий, она в своем доме чужая. Она все время говорила: «машина мужа», «квартира мужа», кода от сейфа у нее нет, что лежит в письменном столе мужа, она не знает, деньги на расходы он ей выдавал – не удивлюсь, если окажется, что требовал отчета, – работать не пускал… Она поражает невзрослостью и незрелостью, она как вещь перешла из одних рук в другие. Знаете, что будет дальше? – Он обвел друзей взглядом. – Мама переселится к ней и будет руководить, в силу собственного разумения, а девочка будет покорно внимать. И никогда ничего в своей жизни она не изменит.
– Почему?
– Планида такая. Не бунтарь. Сплошной пассив. Работать не пойдет, будет жить на деньги мужа, сидеть дома, читать и смотреть телевизор. Сериалы. Еще ходить по лавкам, покупать дешевые пацанские одежки с блестками и кушать чипсы. И никогда не повзрослеет. Вот так. Дикси[7]. – Он уронил голову на грудь и замер.
– Господа присяжные заседатели, только что вы прослушали речь защитника и философа, который ни хрена не понимает в бабах! – ухмыльнулся капитан и издевательски зааплодировал.
– А ты понимаешь? – спросил Федор.
– И я не понимаю! Но я хоть не делаю вид, что понимаю. Никто не понимает. Они все разные. Так что кончай фигней заниматься. И девочки сейчас такие, что не дай бог встретиться с ними в темном переулке. И не надо мне заливать, что выдали бедняжку насильно, пассивная, недоразвитая… Развел тут бодягу, понимаешь. Тьфу! Прекрасно она знала, на что идет! Сериалы смотрит – значит, знает. Это еще та школа жизни, хоть и дурацкая. Деньги, господа, деньги! А ты, Федька, как с Марса упал, честное слово! Тебе кликуху Пришелец еще не припаяли? И вообще, я давно заметил, что ты у нас…
Звонок мобильника прервал обличительную речь капитана; он достал трубку из кармана. Бросил нетерпеливо: «Да!» – и вдруг сказал страшным голосом: «Что?!! Когда? Вчера вечером? Кто обнаружил? Гапочка? Высылайте машину, я в «Тутси», это по Проспекту…»
– Светлану Овручеву обнаружили мертвой, огнестрел, похоже, около суток назад, – сообщил он, пряча телефон в карман. – Обнаружил ее Гапочка, час назад.
Савелий ахнул.
– Позвони, что там… – попросил Федор. – Кстати, дай запись разговора с первой супругой Гетманчука, прослушаю еще раз на досуге.
– Держи! – Капитан уже на ходу бросил Федору крошечный магнитофон, который тот ловко поймал. – Не потеряй! Всем привет, я позвоню!
Он поспешно выскочил из бара. А Савелий с Федором остались.
– Господи… – простонал Савелий. – Что это, Федя? Зачем?
– Не знаю, Савелий. – Федор потер лоб. – Знаешь, было у меня предчувствие, что это не конец, было… Понимаешь, что-то носится в воздухе, недосказанность какая-то… Или, наоборот, что-то было сказано, а я… не внял. Не увидел логики, не понял, не обратил внимания… А ведь она есть, логика. Не может не быть. Есть!
– А эта девочка, жена Гетманчука, нужно ей рассказать! Ей же угрожает опасность. Ты говоришь, Федя, что нет логики… Как же нет? Есть! Сначала убивают таксиста, потом чиновника, потом жену таксиста…
Он ошалело смотрел на Федора, взволнованный, с красными пятнами на скулах, такой некрасивый, с пегими прядками жидких волос и торчащими ушами, трогательный в своем испуге.
– Это не логика, Савелий. Это схема. Логика – это когда есть смысл. А смысла мы пока не видим. Не переживай, кто предупрежден, тот вооружен, Савелий. Я поговорю с Еленой, попрошу пока не выходить из дома. С ней сейчас мама. Коля что-нибудь придумает. Все будет хорошо, – Федор положил руку на плечо Савелия, сжал…
Глава 15 Пустота
Ирина вставала по звонку будильника, принимала душ, варила кофе, одевалась и выходила из дома. Шла на работу, делая крюк, чтобы пройти мимо дома Гетмана, – такова была потребность ее души, разрушительная, нерациональная, ненужная, но вот поди ж ты! Когда она смотрела на его окна, испытывая боль и тоску, ей казалось, что он все еще там, а она по-прежнему молоденькая глупая счастливая девчонка, студентка, что еще вчера, нет, позавчера, в ту субботу, они были вместе – сидели, обнявшись, на диване. Дни шли, отсчитывая минуты и часы, и та суббота неторопливо и неотвратимо погружалась в водоворот прошлого…
– Посмотри на себя! – кричала неугомонная Лидка Кулик. – Ничего уже не исправишь! Он же не любил тебя! Где твоя гордость? Когда ты начнешь, наконец, жить?
«Зачем мне жизнь без него?» – думала Ирина, понимая в то же время, что Лида права – нужно встряхнуться и идти дальше. Но сил идти дальше не было. Однажды она поняла, что ждала Гетмана всю жизнь. Ждала и надеялась, несмотря ни на что – и когда выходила замуж за Игоря, и потом… Их встреча была как точка в конце предложения. Итог. Завершение цикла. Они снова были вместе, и все возвратилось на круги своя. А чем была его смерть? Тоже итогом? Завершением цикла? Да! Только тот, первый цикл принадлежал им обоим, а этот – только ему. Он снова ушел, и ничего уже не будет. Ни надежды, ни встречи. И зачем ей жить?
– Звонила Регина Чумарова! Зазывает! – соблазняла Лидка. – Пойдем? Пока они с Киркой не сговорились насчет цены. Пожалеешь! Ты меня слышишь, мать?
– Слышу, – отвечала Ирина. – Не хочется, сходи сама. Потом расскажешь.
– Ага, щас! – злилась Лидка. – Пойдешь как миленькая. Вставай немедленно! Ну!
Ирина не отвечала. Она лежала на диване, вся погруженная в воспоминания… На столе, в высокой вазе, торчали засохшие бурые розы, бывшие палевые. Окно было распахнуто, покачивалась на легком сквознячке прозрачная гардина, с улицы долетал невнятный шум – бесконечный шорох шагов бесконечно текущей куда-то толпы, голоса, далекий вой автомобильной сирены…
– Если ты сию минуту не встанешь, я уйду навсегда! – кричала Лидка. – Надоело! Твоя постная рожа надоела! Он что, сглазил тебя? Это же не любовь! Это черт знает что! Это смерть… Наваждение! Это фигня, наконец! Он же тебя бросил! Очнись!
Она бежала в спальню, с треском распахивала шкаф, выхватывала первое попавшееся платье, неслась обратно и швыряла платьем в Ирину. Ирина оставалась безучастной. Платье соскальзывало на пол.
– Зла не хватает с тобой! – Лидка поднимала с пола платье. – Идем, пожрешь хоть раз в неделю! Я сделала бутерброды и кофе!
Вчера она позвонила знакомому психиатру, доктору Лембергу, которому муж Кирка в прошлом году делал ремонт, и доктор Лемберг остался очень доволен и сказал, что в случае психического расстройства кого-нибудь из членов семьи он с удовольствием готов проконсультировать безгонорарно, да!
Доктор Лемберг мгновенно ухватил ситуацию с «сестрой» уважаемой Лидии Аркадьевны и сказал, что это реактивный психоз в результате потрясения. В итоге – отсутствие мотивации и интереса к жизни и апатия. Можно подсадить пациента на антидепрессанты, но лично он не советует. Подобные состояния естественны, и выходить из них пациент должен своими силами. И он глубоко не одобряет сегодняшнее повальное увлечение психотропными препаратами. Отнюдь. Да.
«Если только пациент останется жив, – угрюмо подумала Лидка и вспомнила доктора… как его? Из «Приключений Буратино», который говорил: «Пациент скорее жив, чем мертв, и наоборот».
– Холодный душ, прогулки на свежем воздухе, долгие беседы с друзьями, положительные эмоции, – благодушно продолжал доктор Лемберг. – Музыка. Исключить алкоголь и кофе. По возможности исключить.
«Это как – по возможности? Не больше литра в сутки, как в том дурацком анекдоте?» – подумала Лидка. И еще подумала, что психиатры всегда благодушны, довольны жизнью и еще рассеянны… почему-то. Неужели неврастеники и психи благотворно влияют на нервы? Тогда почему ее так бесит Ирина? Со своей коровьей преданностью Гетману?
Она поблагодарила благодушного доктора Лемберга и, вздохнув, поняла, что ничем, кроме ядовитых пилюль, наука ей не поможет. Может, травы? Она обзвонила всех приятельниц и, наконец, вышла на ведьму-целительницу, снимающую сглаз и порчу.
«Порча! – осенило Лидку. – Это же самая настоящая порча! Сглаз, пусть даже невольный, который Гетман учинил Ирине… И ушел! И теперь она с этим сглазом – как девушка с ребенком – застряла, и ни туда ни сюда».
Она позвонила ведьме и назначила сеанс ведьмотерапии. Не помогают ангелы – обратимся к чертям. А потом покаемся и поставим свечку, успокоила она себя. Она приготовилась к долгим уговорам, но, к ее удивлению, Ирина согласилась.
Ведьма оказалась громоздкой женщиной с усами и утробным голосом, а ведьмино логово – маленькой комнатой без окон, со снопами сухих цветов, запыленными бронзовыми шандалами, магическими кристаллами на нитке и чучелом совы с желтыми стеклянными глазами. Помещение, видимо, не проветривалось, воздух был спертым, пахло тлением и сухой травой – так пахнет обычно в кладовке со старым ненужным хламом.
Потом Лидка сидела в пустом предбаннике, а магическое действо происходило за закрытой дверью. Минут через пятнадцать появилась Ирина и, не глядя на Лидку, не сказав ни слова, открыла дверь и ушла.
Ведьма выплыла следом и произнесла басом:
– Очень сложный случай! Похоже, порча от соперницы. Одним-двумя сеансами не обойтись, вы меня понимаете. Можем назначить прямо сейчас!
Лидка пробормотала, что позвонит, и поспешила за Ириной. Догнала она ее только на улице и подумала испуганно: «В ступоре она, что ли? Под колдовскими чарами?»
Она взяла подругу за руку. Ирина рассмеялась:
– Я в порядке. Спасибо, Лидусь.
– Помогло?
– Помогло, еще как!
– Правда? – обрадовалась Лидка. – Она сказала, одним-двумя сеансами не обойдешься, записать тебя?
Ирина снова рассмеялась и махнула рукой. Лидка почуяла неладное.
– Иришка, ты как?
– Хорошо! Пошли, посидим где-нибудь…
– «Неужели помогло? – подумала оторопевшая Лидка. – Невероятно!»
Они побродили по парку, посидели в кафе с видом на реку… Луга и далекий лес за рекой были еще зелены, но это была не буйная зелень лета, а спокойная блеклая и утомленная зелень близкой уже осени, и было в ней что-то мудрое и умиротворяющее… Зелень словно говорила, как тот древний философ: все проходит… и это пройдет.
– Так и в жизни, – печально сказала Ирина, – все проходит. Сик транзит глория мунди…[8]
– Чего?
– Так проходит слава земная, – перевела Ирина.
– Одна проходит, другая приходит! – беспечно возразила Лидка. – Пока мы живы, всегда приходит другая, поняла? Главное – подольше удержаться здесь!
Ирина рассмеялась, чем окончательно перепугала впечатлительную подругу – Лидка подумала, что у нее произошел непоправимый сдвиг по фазе, и крыша если и не поехала, то здорово покачнулась.
Глава 16 Убийство барменши
– Будь здоров, капитан, – поприветствовал капитана Астахова бывший прокурор Гапочка. Он сидел на крыльце дома убитой барменши Светланы в привычном камуфляже, но на сей раз добавилась куртка – по случаю прохладного вечера; правда, без ружья. – Видишь, как оно получается… И Свету тоже…
– Когда вы ее нашли, Глеб Северинович?
– Час-полтора… Решил зайти проверить, как она. На похоронах была совсем плохая. Вчера с ней возилась подруга, я думал, останется на ночь, не хотел беспокоить. А сегодня – дай, думаю, загляну… Прихожу, а дверь открыта. Знаешь, капитан, я как чувствовал что-то, весь день давление прыгало, прихожу, а дверь открыта. Я стучу – не отвечает. Я зашел, думал, может, плохо стало… Шагнул в сенцы – темно, нашарил свет… И в комнату, и там включил люстру. А Света на полу, холодная уже. И шторы задернуты.
Перед капитаном Астаховым сидел сломленный, очень старый человек, так непохожий на бравого рейнджера с ружьем; от былого прокурора остался лишь пятнистый камуфляж.
– Может, вам лучше прилечь, Глеб Северинович? Или валерьянки?
– Не нужно. Я пойду, пожалуй, капитан. Вряд ли я чем смогу… Все на виду, увидишь сам. Заходи, приводи друга… Не забывайте старика.
– Вас отвезти?
Прокурор махнул рукой, с трудом поднялся и побрел шаркающей старческой походкой по кирпичной дорожке…
Капитан Астахов постоял на крыльце, глядя старику вслед, испытывая жалость, ему не свойственную, и не зная хорошенько, что сказать. Ночь вокруг стояла какая-то невнятная, светлая, с красноватым, подсвеченным городскими огнями, небом. Он вздохнул и вошел в дом, в котором уже занималась своей работой следственная группа. Навстречу капитану поднялся судмедэксперт Лисица, маленький, седенький, неизменно в приятном расположении духа.
– Привет, Коля! Оперативненько ты… Меня доставили прямо из гостей, жена осталась, а я – сюда! Огнестрел, один выстрел, прямо в сердце. Она умерла сразу. Примерно сутки назад, то есть вчера в… – он отвернул рукав, взглянул на часы на запястье, – между десятью вечера и двумя ночи. Точнее, сам понимаешь, после вскрытия. Замок цел, кстати, она открыла убийце сама. Вместе пили кофе, чашки еще на столе…
Капитан Астахов кивнул и шагнул в глубь комнаты. Барменша Светлана лежала на полу около дивана, в неловкой позе, подогнув под себя правую руку, и капитан подумал, что во время выстрела она сидела или лежала на диване, а потом соскользнула на пол. Рядом с ней на полу лежали две пестрые диванные подушки. На кофейном столике возле дивана стояли две чашки с остывшей еще вчера бурой жидкостью – обе нетронутые; чайные ложечки, сахарница. Видимо, желания пить кофе не было ни у гостя, ни у хозяйки.
На женщине был синий с белым распахнутый халат, под ним – розовая ночная сорочка, на которой раплылось бурое пятно. На голове – несколько розовых трубочек бигуди. Похоже, она никого не ожидала, но в дверь позвонили – гость, видимо, пришел без предварительного телефонного звонка, – и она открыла, пригласила войти, предложила кофе. Гость согласился, они сели на диван… А почему она не пошла переодеться? Почему женщина, открывшая позднему гостю в халате, не извинилась и не побежала накинуть что-нибудь поприличнее? Не то состояние души? Или это был добрый знакомый, которого можно принять по-домашнему? Или… женщина? То, что она осталась в халате и в бигуди, говорит о неожиданности визита – она, скорее всего, была уже в постели. Гость не позвонил, а просто пришел. Она открыла, он вошел. Она приготовила кофе. Они разговаривали, но никто из них к кофе не притронулся. О чем они говорили? Выясняли отношения? Потому никто и не стал пить кофе? А потом он выстрелил… Значит, принес пистолет с собой. Она не ожидала выстрела, не боялась, спокойно открыла знакомому человеку, и они сидели на диване…
Коля прошелся по комнате, разглядывая мебель, вышитые крестиком картины на стене, цветы в горшках. Заглянул в спальню – у него возникла мысль, что она была в постели не одна. Но ошибся – она была там одна. И подушка была одна – с ее стороны, мужнину она убрала. Он вспомнил, как она укладывала в черные мешки одежду мужа, когда пришли они с Федором. Сводила счеты? С глаз долой – из сердца вон? Значит, убивалась не по мужу, а совсем по другой причине? И прав Федор, когда сказал, что было это, возможно, чувство вины…
Горел ночник; на тумбочке лежала упаковка какого-то лекарства и книга. Он нагнулся, рассмотрел название: «Любовь как роза красная…» На обложке – красотка с нахальным личиком, в купальнике.
Капитан открыл один за другим ящики комода, осторожно приподнимая белье, шарфы, какие-то цветные дамские штучки. Наткнулся на паспорт Светланы Овручевой, косметичку с золотыми украшениями, новый мобильный телефон. Подивился, что телефон в таком месте…
Между сложенных простыней, жестких как фольга, он заметил вмятину, оставленную небольшим тяжелым предметом, и желтое пятно, похожее на жировое.
Такое же пятно было обнаружено на халате Светланы, на правом кармане. Судя по слабому запаху смазки, это было ружейное масло. Барменша прятала оружие – пистолет – в комоде, в постельном белье. Напрашивался вывод, что она сунула пистолет в карман, когда пошла открывать позднему гостю. Зачем? Боялась? А что было дальше? Может, она попыталась воспользоваться пистолем, а пришедший попытался вырвать его и пистолет выстрелил? Или она намеревалась убить его, а он… А перед этим она сварила кофе и они, мирно беседуя, сидели на диване?..
Убийца не подобрал гильзу, она лежала на виду, поблескивая в свете люстры. Это была уже знакомая капитану Астахову гильза швейцарского производства. Почему убийца не подобрал ее? Это что – почерк? Глупость? Если те, другие, он мог просто не заметить в темноте, то эту не заметить было невозможно. И тем не менее он ее оставил.