«Акали, Акали!» – забормотала Киона.
Она не почувствовала ничего – ни недомогания, ни головокружения, ни ощущения легкости, которые обычно предшествовали ее билокации – одновременному присутствию в двух разных местах. Киона попыталась представить себе свою подругу в одежде послушницы, мысленно оказаться с ней рядом, однако ее усилия были тщетными. Словно бы пытаясь найти этому объяснение, Киона обратила лицо к бескрайнему бледно-голубому небу, по которому плыли розоватые облака.
«Меня наказали! – подумала она. – В конце концов, только у ангелов имеются крылья!»
Роберваль, вечер, дом семьи Шарденов
Эрмин ходила взад-вперед по гостиной, скрестив руки на груди и тем самым как бы пытаясь защититься от терзающих ее волнений. Лора, сидя за пианино, нервно нажимала на клавиши.
– Дорогая моя, ты причиняешь мне боль. Присядь и выпей бокальчик хереса, – сказала Лора своей дочери.
– Мама, уже больше шести часов, и Тошан должен был бы находиться здесь, рядом со мной. Самолет, на котором он летел, наверное, разбился. Такое иногда случается.
– А ты не забыла о том, что Квебек и Франция находятся в разных часовых поясах? – спросил Жослин, куривший свою трубку.
– Нет, папа, не забыла. Согласитесь, что это странно! Вчера вечером он так и не позвонил. Я заждалась этого проклятого звонка. Сегодня уже понедельник – то есть тот день, в который, как он мне обещал, он должен сюда вернуться. Он, возможно, передумал, или же у него возникли какие-то проблемы в аэропорту. Но, что бы ни случилось, ему следовало бы мне позвонить. Он ведь, в конце концов, знает, как сильно я переживаю из-за Кионы.
Лора встала и положила на клавиши накидку из черного бархата, защищающую музыкальный инструмент от пыли.
– Но он ведь знает еще не все, – сокрушенно покачала головой она. – Того парня – печально известного Делсена – обнаружили с разбитым черепом… Боже мой, когда вы сообщили мне эту новость, я была просто в шоке!
– Эти господа из полиции что-то больше не появляются, и нам пока неизвестно, кто едва не убил этого проходимца, – сказал Жослин. – Меня никто не заставит поверить, что это сделала Киона! Я не могу больше заснуть, и…
Его голос дрогнул, и он замолчал. Закрыв себе глаза ладонью, несчастный отец отчаянно всхлипнул.
– Папа, ты видишь все в черном цвете, – запротестовала Эрмин. – Только ты один делаешь различные жуткие предположения. Не говори мне больше об этом, пощади меня!
Жослин и в самом деле провел весь этот день, выдвигая ужасные предположения: на Делсена напали или же он подрался с таким же, как и он сам, бандитом, а тот, убив Делсена, мог изнасиловать, убить и закопать в землю Киону. Эрмин и Лора, с испугом и негодованием выслушав эту версию, категорически ее отвергли.
– Жосс, надейся на лучшее! – вздохнула Лора. – Не забывай о том, что под дверь кабинета бригадира сунули записку и что у китайцев, которые наняли Киону, украли велосипед. Лично я уверена в том, что Делсен попытался наброситься на Киону и что твоя дочь сумела себя защитить. Я ее с этим даже поздравлю, когда мы снова увидимся. А увидимся мы уже скоро – в этом я не сомневаюсь.
Эрмин, наклонившись к Жослину, поцеловала его в лоб и ласково погладила его седеющие волосы.
– Два раза – это уж слишком много, – ответил Жослин. – Когда какой-то мерзкий тип похитил нашего Луи, мне показалось, что я схожу с ума. А теперь еще исчезла Киона. Это все равно как если бы с неба навсегда исчезло солнце!
Эрмин так растрогало то отчаяние, которое охватило ее отца, что у нее потекли слезы. Быстренько вытерев их, она возобновила свое хождение взад-вперед. «Господи, сделай так, чтобы Тошан приехал. Господи, не оставляй нас наедине с нашими опасениями и нашими горестями. Господи, сделай так, чтобы мой муж, мой возлюбленный остался жив, а не разбился в какой-нибудь летающей железке». Она ходила от одного окна к другому в надежде увидеть, как подъезжает такси или к дому подходит человек, держащий в руке чемодан. Но ничего такого она не увидела.
Ее мать с наступлением теплого сезона установила на окна москитные сетки, и это позволяло держать окна открытыми, не опасаясь, что залетят какие-нибудь насекомые. Ветер, дующий с озера, небрежно теребил эти тонкие сетки и наполнял комнаты свежим воздухом.
– А Лоранс? – вдруг поинтересовался Жослин. – В котором часу ее привезет Овид? В сложившейся ситуации, Эрмин, тебе не следовало бы разрешать своей дочери даже приближаться к Пуэнт-Блё.
– Папа, я полностью доверяю Овиду. И не нужно считать опасными всех индейцев, живущих в резервации. Делсен – это ведь особый случай. Всем это понятно.
– Дорогая моя, не говори о нем в прошедшем времени, он ведь – слава Богу – жив! – укоризненно покачала головой Лора. – Крайне необходимо, чтобы этот парень выжил, чтобы мог дать показания и чтобы его осудили, если он совершил что-либо противоправное по отношению к Кионе. Вы понимаете, что я имею в виду?..
Она замолчала, потому что со стороны кухни донеслись шаркающие шаги. Вскоре появилась Мирей. Она держала в руках поднос, на котором стояли стаканы.
– Мадам, я принесла то, что можно выпить в качестве аперитива. Если Тошан приедет, он тоже с удовольствием это выпьет. Ой, Мимин, ты плакала?
– Это все нервы, Мирей. Мне очень хочется увидеть, как мой муж заходит в калитку. Без него я чувствую себя брошенной на произвол судьбы, а особенно в такой ситуации, какая сложилась сейчас.
– Он не позвонил ни вчера вечером, ни сегодня. Вот беда! – посетовала старая служанка. – А ведь обещал… Ты так разоделась!
Лора подняла глаза к потолку: ее раздражали причитания Мирей, произносимые к тому же еще и с дрожью в голосе.
– Прошу тебя, Мирей, я уже больше не могу! – сказала Лора тихо. – Иди-ка лучше приготовь ужин для детей, раз уж ты теперь снова можешь ходить. Мадлен повела их на прогулку, и они вернутся с нее проголодавшимися. Нам нужно не терять надежды. Все в конце концов уладится.
– Хорошо, мадам, я возвращаюсь на кухню.
Мирей, сутулясь, ушла. Лора протянула руки к Эрмин.
– Иди сюда, моя дорогая, дай я тебя обниму. Уж что я знаю совершенно точно, так это то, что ты в этом платье и с распущенными волосами выглядишь великолепно.
Эрмин позволила себя приласкать, но затем снова стала ходить от пианино к камину, от камина – к окнам, от окон – к пианино. Комплимент, сделанный матерью, не принес ей никакой радости, ибо ее внешность в данный момент для нее значила мало. Начиная со второй половины дня она без особого энтузиазма готовилась к приезду Тошана: приняла горячую ванну, нанесла легкий макияж, надела одно из платьев, купленных по совету ее мужа в Париже. Верхняя часть этого платья, с вырезом в форме буквы V, подчеркивала очертания ее груди и ее размеры. Лиф был сшит из легкой атласной ткани и на талии соединялся с юбкой из более плотной двойной шелковой ткани.
«Мне нравится, когда ты носишь одежду голубого цвета, – говорил ей Тошан. – Твои глаза от этого кажутся еще более голубыми. Вообще-то ты одеваешься зачастую уж слишком скромно. А в этом платье твои плечи и спина будут открыты».
Эрмин вспомнился тот вечер, когда Тошан произнес эти слова. Они тогда поужинали на террасе ресторана, с которой был виден Лувр, прогулялись, держась за руки, по набережным и, вернувшись в отель, вдруг почувствовали неудержимое взаимное физическое влечение и провели добрую половину ночи в любовных забавах.
Воспоминание об этом приободрило Эрмин. Они ведь так сильно друг друга любили! Ничто не могло их разлучить.
«Люди никогда не наслаждаются в полной мере теми моментами настоящего счастья, которых немало в их жизни, – подумала она. – И поэтому они никогда не чувствуют себя по-настоящему счастливыми. Я только что получила тому доказательство… Отсутствие Кионы и ее молчание приносит мне не только душевные, но и физические страдания. Возможно, опасения папы вполне обоснованны. А вдруг она уже мертва?!» Разозлившись на саму себя за то, что ей в голову пришли такие мысли, она сердито покачала головой.
– Что с тобой? – удивилась Лора.
– Я уже больше не могу, мама, – вот что! Думаю, Тошан задержал свой отъезд из Парижа. Я вообще-то уже приготовила дорожную сумку, потому что хотела выехать сегодня вечером или же завтра рано утром в Онтарио, чтобы разыскать там мою сестру. Без нее я, наверное, сойду с ума.
– Муки небесные, мы сойдем с ума оба! – пробурчал ее отец. – Ой, прислушайся, какой-то автомобиль притормаживает на бульваре. Хоть бы это приехали Лафлер и Лоранс! Мы пригласим учителя на ужин. В прошлый раз он обыграл меня в шахматы, а потому должен дать мне возможность взять у него реванш. Игра в шахматы отвлекает меня от мрачных мыслей.
Эрмин его уже не слушала: она бросилась в прихожую и сбежала по ступенькам крыльца. На улице ее встретили золотистый свет заходящего солнца, сладкий запах розовых кустов и свежий ветерок. И вдруг она прислушалась: из-за ограды донесся мужской голос. Это был голос Тошана. Да, именно Тошана, она не могла ошибиться. Нужно было побежать к нему, броситься ему на шею, обнять и поцеловать. Ее повелитель лесов, как его прозвала их подруга Бадетта, был уже совсем рядом. Вдвоем они разыщут Киону, и весь этот кошмар закончится.
Эрмин его уже не слушала: она бросилась в прихожую и сбежала по ступенькам крыльца. На улице ее встретили золотистый свет заходящего солнца, сладкий запах розовых кустов и свежий ветерок. И вдруг она прислушалась: из-за ограды донесся мужской голос. Это был голос Тошана. Да, именно Тошана, она не могла ошибиться. Нужно было побежать к нему, броситься ему на шею, обнять и поцеловать. Ее повелитель лесов, как его прозвала их подруга Бадетта, был уже совсем рядом. Вдвоем они разыщут Киону, и весь этот кошмар закончится.
Поддавшись охватывающему ее страстному порыву, она выбежала за калитку. Какой-то автомобиль уезжал прочь. Тошан и в самом деле стоял на тротуаре, а рядом с ним – его чемодан. Однако Тошан был не один: возле него Эрмин увидела красивую темноглазую женщину, черные волосы которой ниспадали на ее хрупкие плечи. Эта женщина выглядела очень элегантно в своем сером льняном дамском костюме с красными вставками и улыбалась, однако улыбка ее была какой-то сконфуженной.
– Тошан, что происходит? – пробормотала Эрмин.
– Я тебе все расскажу, – ласково ответил Тошан. – Мин, дорогая, мне жаль, но я так и не смог поговорить с тобой по телефону. На линии был ужасный треск и шипение. Но я, как видишь, приехал.
Он раскрыл свои объятия. Если бы в этот самый момент не появилась Лора, Эрмин позволила бы себя обнять и отложила бы все объяснения на потом, ибо для нее сейчас было вполне достаточно и того, что она почувствовала сильное облегчение. А вот ее мать повернула ход событий совсем в другое русло.
– Мой зять! Ну наконец-то! – воскликнула она. – Мы уже начали переживать, не случилось ли с вами чего-нибудь. А кто эта дама?
– Познакомьтесь: это Эстер Штернберг. Она устроилась работать медсестрой в санатории в Робервале. Мы приехали вдвоем. Мин, я хотел с тобой о ней поговорить, но мне не представилось такой возможности. Эстер – сестра Симоны. Мы встретились в Монпоне.
Провинция Онтарио, тот же вечер
Киона только что вселилась в выделенную ей комнату, представляющую собой квадратное помещение размером три на три метра, расположенное над складом седел в конюшне. Мебель – узкая кровать с потрепанным матрасом, шкаф без дверец, но с полками, маленький шкафчик и табурет. Еще тут имелись спиртовка на железной подставке, маленький умывальник и прикрепленное над ним маленькое зеркало. Такая незатейливая обстановка Киону вполне устраивала. Она поставила свой рюкзак на пол, сняла кепку и пошла поглазеть на себя в зеркало.
– О-о, меня прямо-таки трудно узнать!
Ее волосы, подрезанные при помощи ножа и довольно грязные, торчали короткими прядями. С такой странной прической, распухшей губой, синяком на подбородке и еще одним синяком на лбу она показалась самой себе просто ужасной. «Я и вправду похожа теперь на парня – бестолкового парня, который свалился то ли с велосипеда, то ли откуда-то еще», – с облегчением подумала она.
Она открыла окно, довольно узкое, и растянулась на сероватом матрасе. В шкафу лежали две простыни и одеяло, но Кионе не хотелось приводить в порядок свою постель: для нее было намного важнее привести в порядок свои мысли.
Календарь, который она увидела в кабинете мистера Джонсона, дал ей возможность узнать, какое сейчас число и какой день недели. «Сейчас понедельник, вечер. Получается, что я проспала больше суток. Я, наверное, была в трансе, когда крутила педали, потому что озеро Онтарио находится в сорока милях отсюда. Интересно, это достаточно далеко?» – мысленно спросила она себя.
Ей вспомнился ее разговор, проходивший на английском, с отцом Эбби – джентльменом, выглядевшим элегантно даже в одежде фермера. Он представлял собой мужчину высокого роста, с коротко подстриженными светлыми волосами, с суровыми чертами лица, с тонкими губами. Киона, конечно же, стала ему врать, стараясь при этом говорить низким голосом.
– Ты вроде бы из Ошавы, да? – спросил Джонсон. – Чем занимаются твои родители?
– Они погибли от несчастного случая. Я живу у своих дяди и тети. Летом я нахожу себе какую-нибудь работу, чтобы поддержать их. Денег у них совсем не много.
– А сколько тебе лет? И как твоя фамилия?
– Меня зовут Боб Тэйлор. Мне скоро исполнится восемнадцать лет.
Патрик Джонсон внимательно разглядывал Киону – так, как хищная птица разглядывает свою потенциальную жертву.
– Мне вообще-то очень нужен третий конюх. Его обязанностью будет чистить стойла и подметать конюшни. Моя дочь сказала верно: это немного разгрузит старого Джека, который работает у нас уже сорок лет. Однако эта работа – только на лето. Понятно? У нас еще есть Моррис, он работает на полную ставку. Но живет не здесь, а со своей семьей в деревне неподалеку. Кстати, никакого алкоголя и никаких сигарет! Я также требую внимательности и послушания. Надеюсь, ты не соврал моей дочери, когда сказал, что упал с велосипеда. Если выяснится, что ты забияка и драчун, я тебя сразу же уволю. Впрочем, ты такой тощий, что мне трудно даже представить, чтобы ты полез на кого-то с кулаками…
– Я все понял, сэр.
– Вот и хорошо. Джек отведет тебя в твою комнату. А скажи-ка мне, мальчик мой, тебя что, не научили снимать головной убор, когда это требуется правилами вежливости?
– Простите, сэр. В следующий раз я обязательно это сделаю.
Разговаривая с этим богатым землевладельцем и главой семейства, Киона сумела вести себя хладнокровно. Когда она подъехала вслед за Эбби к конюшням, то увидела луга, огороженные забором из досок, покрашенных в белый цвет, и племенных кобыл с жеребятами, которые щипали красивую густую траву. Чтобы убедить Джонсона в своем намерении работать добросовестно, она заявила:
– Я люблю лошадей. Да, я их очень люблю.
Патрик Джонсон в ответ лишь с рассеянным видом кивнул. Он сказал своему новому конюху, какая у того будет зарплата, и отвел его в одну из своих двух конюшен, представлявших собой длинные строения, отличающиеся просто образцовой чистотой. Один из коней – черный со светлой полосой на морде – заржал, когда Киона проходила мимо него. Киона тайком погладила его морду кончиками пальцев.
«Он мучается! – констатировала она. – У него начинаются колики».
На табличке, прикрепленной к дверце стойла, было написано его имя: «Винтернайт». «Зимняя ночь», – мысленно перевела Киона это имя с английского языка на свой родной. Ее удивило то, как отчетливо она ощутила, что этот конь чувствует себя плохо. Впрочем, животные всегда очень быстро проникались к ней доверием и симпатией. Она еще с детских лет могла общаться с ними телепатически, однако это относилось чаще всего к тем животным, которых она хорошо знала, – к ее собственному коню и к собакам Тошана. Здесь же, на конюшне, произошло нечто совсем иное.
Киона раздумывала над этим, лежа на матрасе и уставившись своими янтарными глазами в потолок. «Он позвал меня, когда я проходила перед его стойлом, как будто бы почувствовал, что я его понимаю. Это для меня нечто новенькое!»
Она сконцентрировала свои мысли на настоящем моменте, на Эбби и ее отце, на конюшнях, на своей роли Боба Тэйлора. Ей не хотелось даже думать о той трагедии, которую она совсем недавно пережила. Она напрягала все свои душевные силы для того, чтобы не взвыть от ужаса и не начать терзать себя мрачными мыслями и раскаянием, чтобы не осуждать себя. Если бы она не занимала свой рассудок безобидными мыслями, к ней снова вернулись бы подробные воспоминания о полученных ею ударах, об оскорблениях, о боли, причиненной ее никудышным возлюбленным, вдруг превратившимся в какого-то изверга, жаждущего быть жестоким и насильничать. Она еще не решалась оценивать, насколько сильно пострадала, потому что была уверена, что утратила свою чистоту и те невидимые крылья, которые, как считалось, у нее есть в силу того, что она обладает удивительными способностями.
«Винтернайт! – мысленно повторила она, стараясь думать о чем-нибудь безобидном. – Интересно, кто дал ему такое красивое имя? Его наверняка так назвали потому, что он черный, но с белым пятном на морде, которое похоже на луну».
Джек, пожилой конюх, сообщил Кионе, что работники могут ужинать на кухне, расположенной в полуподвальном этаже. Туда можно было попасть через дверь, находящуюся с тыльной стороны хозяйского дома.
– Я вполне могу поужинать и в своей комнате, – сказала в ответ Киона. – На сегодняшний вечер у меня есть все, что нужно. А затем я, наверное, буду ходить есть в деревню. Я стесняюсь…
– Ешь где хочешь, хозяевам на это наплевать. Они не станут интересоваться, приходишь ли ты на их кухню или нет. Я два раза в неделю беру грузовик и еду в бакалейный магазин покупать себе сладости. Я, паренек, могу свозить тебя туда завтра.
– Договорились! – пробормотала в ответ Киона.
Джек – низкорослый и щуплый мужчина – уставился на нее пристальным взглядом, и это вызвало у нее дурные предчувствия. Долго ли она сможет водить его за нос? Этот вопрос вызывал у нее немалое беспокойство. «Я в любой момент могу себя случайно выдать. Так что необходимо играть свою роль идеально. Мне хочется остаться здесь, с лошадьми», – мысленно сказала себе Киона, приподнимаясь и садясь на своей постели.