Когда мы вошли, главврач очень подозрительно на нас посмотрела, всем видом говорила: «Что вам, своих в Москве не хватает?» Но мы объяснили, что приехали конкретно за этой малышкой. Очень хорошая женщина оказалась. И воспитатели хорошие. А еще, судя по всему, там департамент внимательно смотрит за этим делом – чтобы в Доме ребенка дети были одеты, обуты, накормлены, причем кормят очень даже неплохо. Единственное и главное, чего не хватает и чего в принципе не может быть в Доме ребенка, – это ласки. Человеческую ласку, тепло, которые доставались бы каждому ребенку, невозможно дать всем.
Мы неделю жили в Новокузнецке, пока улаживали все вопросы. Прилетели в понедельник, получили направление на знакомство. Стандартно во всех опеках приемные дни два раза в неделю. Здесь следующий был в четверг. Пока мы приехали в Дом ребенка, познакомились, приняли решение, в опеку уже было возвращаться поздно – у них рабочий день закончился. Подписать согласие и отдать его в итоге получилось только в четверг. Документы нам, спасибо, быстро оформили – не пришлось ждать понедельника. Мы ребенка забрали, а в понедельник улетели домой. Прежде чем забрать Таню, мы виделись с ней всю неделю, по два раза в день. Утром приходили и потом после тихого часа. Первая встреча, кстати, прошла еще до официального знакомства. Мы только зашли на территорию Дома ребенка, там свободный проход, ничего не закрывается, и увидели детей на прогулке. Смотрим, идет – лицо такое серьезное, широко шагает. Я ее увидел и Татьяне говорю: «Смотри, вон она, наша Таня, идет». Она прошла мимо, и все. А мы идем, с сумками, с баулами – памперсы для малышей, кое-какие игрушки – воспитатели сразу поняли, к кому, ждали нас там целую неделю. С момента, как мы сказали, что приедем конкретно за этой девочкой и документы у нас на руках, нас попросили дать им неделю для подготовки документов с их стороны. Чтобы нам там все быстро оформить и сразу забрать. А кроме того, на той неделе у них там ГТО было, последнее новшество правительства. И все чиновники не работают, выезжают сдавать ГТО. Но все равно эта неделя нужна была, потому что воспитатели должны были еще и Таню успеть подготовить. Ей сказали, что к ней приедут гости. Только после нашей встречи, когда уже стало ясно, что с ребенком у нас получился контакт, ей сказали, что это мама и папа.
Нам показали медицинскую карту Тани, рассказали все, что знали. Она отказница, у нее по документам ни папы, ни мамы, в свидетельстве о рождении стоят прочерки. Маму привезли на «Скорой» без документов. Она ее родила, написала отказ и тем же вечером ушла, от нее остались только фамилия и отчество, записанные с ее слов. И все равно мы знаем фамилию мамы и место жительства, нам сказали в Доме ребенка на тот случай, если Таня, когда подрастет, захочет что-то узнать про кровную маму. Получилась Татьяна Викторовна. Имя как у моей жены, и отчество мое. Прямо судьба.
Первая встреча у нас была совсем короткой, минут семь. Таня насупилась – все-таки люди совсем незнакомые – и пошла к двери. Но когда она собиралась уходить, главврач ее спрашивает: «Хочешь, чтобы эти дядя с тетей пришли к тебе снова?» Она согласилась. Потом мы уже общались в игровой комнате, и все стало проще. Там шарики пластмассовые, игрушки, мы с ней поиграли. Все гладко получилось. Снова Таню спросила воспитатель: «Ну что, приходить им?» Она сказала: «Да, приходить». И на следующий день мы снова пришли. Все неделю продолжалось наше знакомство – мы снимали квартиру неподалеку от Дома ребенка.
Таня все четыре свои года провела фактически в стенах Дома ребенка. Помещение и двор – вот и все жизненное пространство. С ними даже гуляли там как в тюрьме – строили парами и водили по кругу вокруг здания. Ни игр, ни беготни, ни обычной детской возни. Дети живут и ничего не видят, их никуда не пускают. Только когда мы гуляли вместе, я показал Тане детишек из детского сада – он рядом совсем, буквально за забором. И вот я ее на руки взял и поднял над забором, чтобы она на других детей из детского садика посмотрела. Она увидела, как детишки играют, и очень удивленно спросила: «А почему они кричат?» В Доме ребенка всегда тихо, никаких звуков, и на прогулке дети просто шагают молча. Они вообще ничего в жизни не знают – только детей из своей группы и воспитателей. Таня поначалу даже бабушку от женщины не могла отличить. Она девочка умная, смышленая, просто у нее нет обычного жизненного опыта, который есть у каждого семейного ребенка. В Доме ребенка было всего три группы. Одна для малышей и две с ребятами постарше. Среди них было около пяти-семи детей, имеющих родителей. То есть родители пришли, заявление написали и отдали детей временно в детский дом. Таких малышей ни усыновлять нельзя, ни опекунов невозможно назначить. Получается такой детский сад на длительный срок. Мы таких родителей видели, они приходят через день, играют с детьми. Но не забирают. Ну и другие дети есть, у которых вопрос со статусом решен. Нам с Татьяной понравилась еще одна девочка, такая хорошая, и если бы позволяли жилищные условия, то мы взяли бы двоих. В этом Доме ребенка дети золото, все хорошие. А теперь вот мы думаем о мальчике. Если все, как задумано, сложится, на следующий год решили ехать за ребенком еще раз. Татьяна нашла мальчика на Сахалине. Такой классный! Она мне показывала видео, мне он очень понравился. Но это же край света. Столько всего надо решить, чтобы полететь за ним. Если дождется нас, значит, наш парень. Хорошо, что у нас с женой совпадают теперь понятия о том, с какими детьми мы могли бы справиться, кого могли бы принять. Поначалу Татьяна хотела маленькую девочку, но я постоянно говорил: «Таня, ты пойми, я немолодой и брать совсем маленького ребенка неправильно. Да и у тебя нет опыта с младенцами». Нам лучше принимать детей немного постарше, 3–5 лет, когда малышка уже многое может выразить словами или жестами, чтобы родителям не приходилось по плачу обо всем догадываться.
22 апреля 2015 года мы привезли Таню домой. В самолете она летела, конечно, первый раз в жизни, но дорогу перенесла отлично и очень спокойно. Во время учебы в ШПР нас пугали, что будет адаптация, и это страшно – дети травмированные, с депривацией и что они только не делают. Прошло четыре месяца, как Таня дома, а я не увидел никакой адаптации, почти. Думаю, в ШПР все-таки запугивают, и это правильно! Если попадется человек слабый и физически, и морально, то он откажется. Причем сам. С нами учились в группе 13 человек. Одна пара решила пока отложить окончательное решение. Там муж был настроен не очень хорошо: «Жена хочет – я пошел». Они много раз пытались забеременеть, но ничего не получалось. У этого мужчины вообще приоритет немножко другой – работа. Ему и без детей отлично. Посмотрим, как у них сложится – мы и сейчас общаемся. Были у нас в школе и другие люди со странной, на мой взгляд, мотивацией. Пара взрослая, кровной дочке 18 лет. Она отличница чуть ли не круглая, в институте уже на первом курсе учится, юный гений. Они хотели взять ребенка постарше, школьного возраста, девочку, но обязательно отличницу, желательно, чтобы шла на золотую медаль и еще в совершенстве знала иностранный язык. Кто знает, как себя чувствуют дети в детском доме, понимает, что это желание практически из области фантастики. Желаю, конечно, чтобы все у них получилось, не знаю, как дальше сложилась их судьба. Но люди разные, у всех свои иллюзии и собственные странности. Долго можно рассказывать про тех, кто там был вместе с нами, но не будем уходить от главной темы.
В общем, самолет мы перенесли отлично. Таня вообще ни качелей не боится, ни каруселей, ее не укачивает. Но на такси ехали так долго, что ее укачало. Пришли домой после дороги уставшие. И вот тут неожиданно для нас началось. Когда мы ехали знакомиться с Таней, мы сделали для нее специальный альбом с фотографиями – бабушка, кошки наши, собаки, квартира. Чтобы она заранее посмотрела. Приехали к нам, заходим в подъезд, говорим: «Вот, это твой дом». Поднимаемся, слышу, собаки гавкают – одна моя, вторая бабушкина. И вот идем, а Таня трясется. Я говорю: «Ты же не боишься кошек и собак». И тут включается такая сирена, такая истерика! В итоге первое время животных мы в туалете запирали. Постепенно Таня привыкла – через неделю примерно. Дома мы ей все показали – вот полочка твоя, вот кроватка твоя. Она говорит: «А у нас в группе не так». Но все равно в первые дни было даже слишком просто: ни отказов, ни истерик. Говоришь: «Ешь». Она ест. Предлагаешь: «Попей». Она пьет. «Ложись спать» – через пять минут уже спит. Но постепенно, по мере привыкания, становилось сложнее. Она почувствовала себя дома, и началось обычное детское: «не хочу», «не буду», «мне это не нравится».
Еще в ШПР, когда нас спрашивали, кто будет в семье заниматься ребенком, я отвечал, что я «в декрет» ухожу. Сразу сказал Татьяне, еще до того, как приняли решение по конкретному ребенку, что с удовольствием буду сидеть с ребенком. Во-первых, мне самому этого очень хотелось, а во-вторых, пришлось подойти логически к нашей ситуации. Даже если бы я круглосуточно работал, без перерыва на сон, мне не заработать тех денег, которые зарабатывает жена. Она работает в большой известной компании. И если бы я работал, а она ушла в декрет, мы бы просто перебивались с хлеба на воду. Денег в семье было бы в четыре раза меньше, чем при раскладе, когда я занимаюсь ребенком. В общем, мы решили, и пока я неплохо справляюсь. Вообще-то я не очень такой спокойный, меня легко вывести из себя. Но с дочкой этого не происходит – она такая забавная, удивительная. Конечно, очень активная, любопытная. Таня спрашивает иногда: «Ну как, справляешься?» А мне нормально. Недавно купил ей детский телефон, и она носит теперь его с собой. Телефон с датчиком, рукой над ним проводишь, и он трезвонит. И вот она очень смешно с мамой разговаривает, когда телефон звонит. Я один раз даже на видео записал. Она мультики смотрела, когда телефон зазвонил. И вот отвечает: «Мама, привет! Не звони мне пока, я сейчас занята». Аудио я сохранил. Татьяна посмотрела, потом у Тани спрашивает: «Это ты мне так говорила? Почему ты на меня так ругалась?» И дочка отвечает: «Ну как, я же мультики смотрела, а ты мне звонишь». Так смешно она разговаривает, с такой умильной интонацией. И вообще Таня девочка замечательная, жена говорит «подарочная». У нее много хороших черт. Даже в мелочах. Не ест фастфуд, например. Не пьет газировку ни в каком виде, ей это не вкусно и горько. Когда привезли домой, домашнюю еду ела всю. Потом оказалось, что не любит мясо, и стала отказываться. В Доме ребенка ее не научили жевать, так что вообще тяжело с твердой пищей. Сейчас приучаем. Она спорит, сопротивляется. Уже понимает, что она дома и можно больше не ходить строем, не делать всего, что ей говорят. Оттаивает и привыкает к обычной детской жизни.
Еще в ШПР, когда нас спрашивали, кто будет в семье заниматься ребенком, я отвечал, что я «в декрет» ухожу. Сразу сказал Татьяне, еще до того, как приняли решение по конкретному ребенку, что с удовольствием буду сидеть с ребенком. Во-первых, мне самому этого очень хотелось, а во-вторых, пришлось подойти логически к нашей ситуации. Даже если бы я круглосуточно работал, без перерыва на сон, мне не заработать тех денег, которые зарабатывает жена. Она работает в большой известной компании. И если бы я работал, а она ушла в декрет, мы бы просто перебивались с хлеба на воду. Денег в семье было бы в четыре раза меньше, чем при раскладе, когда я занимаюсь ребенком. В общем, мы решили, и пока я неплохо справляюсь. Вообще-то я не очень такой спокойный, меня легко вывести из себя. Но с дочкой этого не происходит – она такая забавная, удивительная. Конечно, очень активная, любопытная. Таня спрашивает иногда: «Ну как, справляешься?» А мне нормально. Недавно купил ей детский телефон, и она носит теперь его с собой. Телефон с датчиком, рукой над ним проводишь, и он трезвонит. И вот она очень смешно с мамой разговаривает, когда телефон звонит. Я один раз даже на видео записал. Она мультики смотрела, когда телефон зазвонил. И вот отвечает: «Мама, привет! Не звони мне пока, я сейчас занята». Аудио я сохранил. Татьяна посмотрела, потом у Тани спрашивает: «Это ты мне так говорила? Почему ты на меня так ругалась?» И дочка отвечает: «Ну как, я же мультики смотрела, а ты мне звонишь». Так смешно она разговаривает, с такой умильной интонацией. И вообще Таня девочка замечательная, жена говорит «подарочная». У нее много хороших черт. Даже в мелочах. Не ест фастфуд, например. Не пьет газировку ни в каком виде, ей это не вкусно и горько. Когда привезли домой, домашнюю еду ела всю. Потом оказалось, что не любит мясо, и стала отказываться. В Доме ребенка ее не научили жевать, так что вообще тяжело с твердой пищей. Сейчас приучаем. Она спорит, сопротивляется. Уже понимает, что она дома и можно больше не ходить строем, не делать всего, что ей говорят. Оттаивает и привыкает к обычной детской жизни.
Семья Конюшковых-Беленьких
Не врет, а фантазирует!
Кристина Беленькая, учредитель и руководитель благотворительного фонда «С днем рождения!», обладательница титулов «Миссис Москва – 2013», «Миссис Россия – 2014», мама пятерых детей, один из которых усыновленный.
Наверное, все началось с того, что я была единственным ребенком в семье, и мне всегда хотелось брата или сестру. Поэтому для себя я решила, что, когда вырасту, у меня будет большая семья. И еще почему-то я всегда знала, что в усыновлении нет ничего удивительного – это должно быть наряду с рождением, вот и все. Причем примеров усыновителей перед глазами не было, родители никаких таких мыслей не высказывали, а с ситуациями, когда дети лишались кровных родителей и приходили в другую семью, я сталкивалась только в литературе и кино. Но я всегда считала, что усыновление – это нормально и правильно. Главное, чтобы рядом был человек, который поддержит, потому что принятие ребенка в семью – это непростой путь, и супруги должны пройти его вместе.
Я рано вышла замуж, и у нас с мужем один за другим родились сыновья. Но, к сожалению, жизнь повернулась таким образом, что обстановка в семье стала ухудшаться, и в конце концов мы расстались.
Спустя время я встретила другого человека, мы поженились, и поначалу об усыновлении мыслей не было. Впервые идея об этом возникла в семье, когда у меня родился третий сын – мой муж тогда шутя сказал: «Ну не переживай, девочку удочерим». И вот тогда я вспомнила свои прежние размышления и подумала, что теперь рядом со мной человек, которому эта идея, наверное, не чужда. Если он готов сам это предложить – пусть даже в шутку, – значит, можно на эту тему говорить. И я действительно стала серьезно думать о том, что если вдруг у меня не получится родить дочку, то я ее удочерю. Это сейчас мне уже понятно, что мотив все-таки должен быть иным. Нельзя подходить к выбору ребенка по половому принципу, равно как и не совсем правильно идти усыновлять, если нет вовсе своих детей или если, не дай бог, умер свой. Главным мотивом должно быть искреннее желание помочь брошенному ребенку. Но в тот момент я так не думала. И вот после рождения своего четвертого сына я поняла, что совершенно точно пойду по этому пути. Но одно дело понимать и хотеть, даже заручившись поддержкой супруга, который разделяет твои желания, и совсем другое – взять и начать действовать, пойти собирать документы. К этому сложно подступиться, но нам помог случай.
Когда младшему сыну был годик с небольшим, нас пригласил на свой день рождения один очень влиятельный человек. И встал вопрос о необычном подарке – я не хотела дарить какие-то тривиальные вещи, потому что, во-первых, этот человек мой давний и близкий друг, а во-вторых, он очень обеспеченный, и удивить его нечем. Тогда мне в голову пришла идея о том, что лучшим подарком будет некое доброе дело от его имени. Просто надо взять и кому-то помочь. В первую очередь, как это обычно бывает, я подумала о детских домах и стала искать в Интернете координаты таких учреждений, чтобы сделать денежный перевод. Но разумеется, ничего подобного не нашла – сейчас, занимаясь этим плотно, конечно, уже знаю, что у детских домов нет расчетных счетов для благотворителей и они не имеют права принимать спонсорские деньги.
Зато в процессе своих поисков я наткнулась на сайт, где увидела анкеты детей, и приняла решение сделать перевод от имени юбиляра именно в эту организацию. Я поняла, что она занимается нужным делом. Сумму, которая предназначалась на подарок в день рождения, я перевела в один известный фонд. И там же, на сайте, совершенно случайно увидела фотографию девочки. Ей тогда было 8 месяцев, совершенно чудный ребенок. Меня поразил ее взгляд – даже на фотографии было видно, какая глубокая у маленького ребенка внутренняя боль, какое огромное горе она пережила. Пройти мимо было невозможно, эта девочка меня потрясла. В тот момент у меня не было мысли удочерить именно ее, но я понимала, что срочно должна для нее что-то сделать. Этой девочке явно требовалась помощь, и я не могла дальше жить, ничего не предпринимая. В анкете о ней были самые скудные сведения: зовут Яной; третья группа здоровья; Калужская область. Все. Больше никакой информации. Я распечатала фотографию и с тех пор постоянно таскала ее с собой в сумке, размышляя, что делать. В опеку Калужской области я даже не пыталась звонить, потому что понимала – без готовых документов на руках никто не будет давать мне информацию о ребенке и в принципе разговаривать. И вот я постоянно ходила и думала-думала, что можно сделать в этой ситуации. Первым мое состояние заметил муж, спросил, о чем я так напряженно размышляю в последнее время – замкнулась, не делюсь своими переживаниями, что на меня совсем не похоже. И я ему все рассказала: о том, что нашла на сайте девочку и никак не могу расстаться с мыслью о ней. И вот тогда он мне сказал одну гениальную вещь: «Ну, послушай, мы же всегда хотели удочерить. Может, это и есть наша дочь? Что же мы тогда сидим?! Давай поедем и все выясним». Для меня это стало очередным подтверждением того, что рядом со мной потрясающий человек. Несмотря на то что наш младший сын был еще крохой, муж все равно сказал: «Давай начнем». Я объяснила, что нас сейчас не пустят даже на порог Дома ребенка, потому что документов никаких нет. Но мужа это не остановило. Алексей тут же предложил: «Давай позвоним им и спросим, может, им нужно что-то, мы купим, привезем, и у нас будет возможность хоть с кем-то там поговорить».
Так мы и сделали. К счастью, на другом конце провода оказалась чуткая женщина, она разрешила нам приехать, и нас приняли в Доме ребенка. Конечно, директор Дома ребенка не позволила нам пообщаться с Яной, но кое-что она прояснила. Сказала, что если мы серьезно настроены, то можем начинать собирать документы, писать заявление на усыновление. Но скорее всего опека нам этого ребенка не отдаст. Девочке нужна особая семья и постоянный уход. Дело в том, что, когда мама ждала Яну, а точнее, не ждала, она пыталась вытравить ее из организма разными химическими препаратами, в результате чего девочка родилась с глубокой внутренней патологией, практически несовместимой с жизнью. Ее буквально вытащили с того света. И там такой набор заболеваний, который не позволит ей много времени проводить дома, в семье, придется часто и подолгу лежать в больницах. А у нас уже есть четверо кровных детей, и вряд ли опека одобрит такое решение – маме придется месяцами пропадать в клиниках вместе с Яной, забыв об остальных детях. Это не значит, что ребенок не может быть усыновлен, просто ей нужна другая семья, в которой ей одной будет уделяться стопроцентное внимание. Забегая вперед, скажу, что именно так, к счастью, и вышло – Яну забрала одинокая женщина, которая посвящает ей все свое время, в этом плане я могу быть спокойна. Но в тот момент я не сдалась – выписала диагнозы из больничной карты девочки и пошла по врачам. К сожалению, опасения калужских докторов подтвердили все знакомые медики и несколько независимых, которые не знали ни меня, ни моей семьи. Действительно, у ребенка были очень серьезные органические поражения внутренних органов и множество проблем со здоровьем. Нам говорили: «Вы, конечно, можете ее удочерить, но постоянное лечение и пребывание в больницах будет иметь место. Вы к этому готовы?» Мы поняли, что нет.