Сэмюэль все еще пристально взирал на миссис Филдинг.
– Моего отца звали Эдмунд Эллисон из Кингс Лэнгли в Хартфордшире… – начал он.
Кэролайн прочистила горло.
– Так звали отца моего первого мужа, – откликнулась она. – Должно быть, вы с ним… сводные братья.
Ее новый знакомый просиял подлинным восторгом.
– Как чудесно! Я проехал полмира из самого Нью-Йорка, прибыл наконец в этот крупнейший город мира, но не прошло и месяца, как мне повезло столкнуться с вами, и не где-нибудь, а в столичном театре… – Он сверкнул глазами, мельком глянув на зал. – Ну скажите на милость, разве это не рука судьбы? Я невыразимо счастлив познакомиться с вами, мэм. Надеюсь, мне будет оказана честь продолжить знакомство должным образом, а мои манеры позволят нам стать друзьями. Родственники порой бывают чертовски занудны, но разве может быть у кого-то в мире слишком много добрых друзей?
Кэролайн невольно улыбнулась. Его воодушевление могло растопить любой лед. А элементарная вежливость требовала, чтобы она выразила Сэмюэлю одобрение.
– Надеюсь, мы подружимся, мистер Эллисон, – сказала она. – Надолго ли вы планируете остаться в Лондоне?
– Я не строю планов, мэм, – беззаботно ответил американец. – Я сам себе хозяин и буду жить согласно своим желаниям, не упуская приятных возможностей. Пока жизнь моя здесь идет так прекрасно, что я и думать не могу об отъезде, – и вновь его рассеянный взгляд устремился на театральную публику. – У меня такое чувство, будто здесь сосредоточены все ценности нашего земного мира, все его знаменитые деятели и их идеи, и при известном терпении они рано или поздно откроются мне в своей изысканной полноте.
– Говорят, – с улыбкой заметила Кэролайн, – что если достаточно долго стоять на площади Пиккадилли, можно встретиться с кем угодно.
– Охотно верю, – согласился Сэмюэль. – Но меня, вероятно, могут арестовать за праздношатание. И вообще я предпочел бы сам путешествовать и знакомиться с новыми людьми, а не ждать, пока они столкнутся со мной.
– А вы, мистер Эллисон, постоянно живете в самом Нью-Йорке? – поинтересовался Джошуа, отступая в сторону, чтобы пришедшие в ложу мужчины чувствовали себя более раскованно, и любезно предложив Сэмюэлю свое кресло.
– Я жил в самых разных краях, – весело ответил Сэмюэль, удобно усевшись в кресло и скрестив ноги. – Родился я в Нью-Йорке. Моя матушка сошла там с корабля, и поначалу ей пришлось несладко. Трудно придется любому, кто в одиночестве прибыл в чужую страну, да еще в преддверии рождения ребенка. Но она была храброй и привлекательной особой и нашла друзей, которые проявили щедрость и великодушие, позаботившись о ней после того, как я родился.
Кэролайн попыталась представить себя в такой ситуации и не смогла этого сделать. Она подумала о том, что, в сущности, ничего не знала о своем покойном свекре. Почему мать Сэмюэля оставила его? Порывшись в памяти, миссис Филдинг не нашла ни единого упоминания о ней. Естественно, не вызывало вопросов то, почему свекровь ни разу не упоминала о первой жене своего мужа. Неужели та сбежала с другим мужчиной?
Но, судя по словам Сэмюэля, она приехала в Нью-Йорк одна. Неужели он развелся с нею? Мог ли Эдмунд Эллисон бросить первую жену из-за какого-то непростительного проступка?
– Это, должно быть, ужасное положение, – искренне сказала женщина. – Как же она справилась? Неужели не было никого…
– Вы имеете в виду родню, родственников? – Сэмюэль, казалось, порадовался ее интересу и, успокоившись, слегка откинулся на спинку кресла. – Увы, нет, поначалу никого не было, но в Америке оказалось так много людей, стремившихся начать новую жизнь, буквально с нуля, что ее положение не выглядело странным. Зато открывались новые возможности. Она была красива и хотела добиться успеха, готовая к любой работе.
– Какой работе? – спросила Кэролайн и вдруг покраснела от собственной бестактности, подумав, что, возможно, новому знакомому не слишком удобно обсуждать эту тему. – То есть… как же она могла работать, имея на руках маленького ребенка…
– Ах, меня передавали из рук в руки, – охотно ответил Сэмюэль. – К двум годам я умел говорить «мама» или «хочу есть» на множестве языков.
– Какая поразительная смелость! – тихо заметил Джошуа. – Вам, мистер Эллисон, должно быть, довелось стать свидетелем многих замечательных событий?
– Вы правы, – пылко произнес американец. – Даже тех, что вошли в историю. Но меня влекли опасности, так же как и вас. Я внимал великим идеям и видел массу прекрасных вещей, которых у меня тогда не было. – Он огляделся по сторонам. – В этом городе мужчина может осуществить все мыслимые желания. Сюда сходятся дороги всех земных стран. Я даже почувствовал себя ребенком, приехавшим из какой-то глуши. И после всех наших приключений я подумал, что жизнь в Нью-Йорке слишком сложна и изысканна.
– Приключений? – спросила Кэролайн с приличествующей хорошим манерам любознательностью.
– Ах, послевоенный Нью-Йорк, мэм, представляет собой нечто совершенно особенное! – усмехнулся Эллисон. – Уверен, что вы никогда в жизни не видели такого города! Это не место для леди, но сейчас там живут вполне цивилизованно… по сравнению с прошлым, конечно. Нет, серьезно, приличных людей вы нашли бы, возможно, скорее, в Бостоне.
– А вы путешествовали дальше на Запад, мистер Эллисон? – впервые обратился к нему Питт.
Сэмюэль взглянул на него с интересом.
– Я побывал в тех краях, которые у вас принято называть «страной индейцев». И мог бы рассказать несколько историй, но большинство из них, на мой взгляд, весьма печальны. Хотя, вероятно, не каждый согласится со мной.
– И кто же мог бы не согласиться? – заинтересованно спросил Джошуа.
По лицу Эллисона пробежало мрачное облачко.
– Марш прогрессивных завоеваний не всегда сопровождается прекрасными картинами, сэр, и после него остается чертовски много покойников, иногда лучших людей наций, а их мечты втаптывают в грязь. Полагаю, верно, что побеждает сильнейший, но те, кто слабее, бывают удивительно красивы, и их уход оставляет в душе невосполнимую пустоту.
Миссис Филдинг взглянула на своего зятя. Он сидел, отвернувшись от света, и тени смягчили суровые черты его лица. Слова Сэмюэля живо напомнили ему о некоторых тяжелых утратах, ясно отразившихся в его глазах.
– Вы говорите так проникновенно, мистер Эллисон, – спокойно сказал Джошуа, – что у нас возникает желание услышать и понять то, что так глубоко трогает вас. Надеюсь, мы продолжим наше знакомство.
– Вы очень великодушны, мистер Филдинг, – сказал американец, поднимаясь с кресла. – Я с удовольствием готов разделить ваши надежды. Но полагаю, пока еще не приглушили свет, мне пора дать реплику о возвращении в свою ложу, поэтому, дабы не причинить никому неудобств, я лучше своевременно займу свое место. Даже если не говорить о манере исполнения, нам, по-моему, ни в коем случае нельзя пропустить окончание этой драмы. Думаю, что за всю свою жизнь я еще не встречал женщину, которая превзошла бы актрису, исполняющую роль героини. Она способна разжечь огонь, просто взглянув на сухую растопку! – Он повернулся к Кэролайн: – Мэм, я счастлив, что познакомился с вами. Человек может выбирать себе друзей, но родственников не выбирают. Редко выпадает счастье найти в семье родственную душу.
Он пожелал всем приятного вечера, и они с Чарльзом Ли вышли из ложи в фойе и тихо прикрыли за собой дверь.
Джошуа пристально посмотрел на жену.
– Это может быть правдой? – поинтересовался он.
– О да! – без колебаний воскликнула миссис Филдинг.
Она повернулась к Томасу, хотя, похоже, не искала в его лице подтверждения.
Полицейский поддержал ее.
– Он поразительно похож на Эдварда Эллисона. Такое сходство не может быть простым совпадением. – Он слегка нахмурился. – А вы знали о том, что у вашего свекра была раньше другая жена?
– Нет! Я потрясена, – призналась женщина. – Никогда не слышала ни единого слова о ней. Я даже не уверена, знает ли о ней старая миссис Эллисон.
В памяти у нее живо всплыли годы тайного противостояния свекрови, все ее критические замечания, сравнения нынешних недостатков с блаженными старыми временами, вечное порицание Кэролайн и ее дочерей… И, помимо ее воли, в душе у миссис Филдинг поднялась волна удовлетворения, когда она обратила взор на сцену, готовая досмотреть близкую к трагической развязке драму.
Третье действие мгновенно захватило все ее внимание. Антрим играла свою героиню с той страстью, что никого не оставляла равнодушным. Даже появление Сэмюэля Эллисона и его откровения забылись, когда Кэролайн, захваченная бурными страстями героини, почувствовала ее боль и нужду в такой полноте, словно это была ее собственная жизнь.
Отчасти она негодовала, видя столь откровенное выражение чувств, которые сама предпочла бы скрыть. Но с другой стороны, миссис Филдинг сочла благотворным то, что их не надо больше скрывать, и порадовалась, осознав, что она в них не одинока. Другие женщины испытывали такую же жажду жизни, разочарования, их мечты также разбивались, но, осознавая, что жизнь горько обманула их ожидания, они предпочитали скрывать разочарование, не зная, как иначе с ним справиться.
Отчасти она негодовала, видя столь откровенное выражение чувств, которые сама предпочла бы скрыть. Но с другой стороны, миссис Филдинг сочла благотворным то, что их не надо больше скрывать, и порадовалась, осознав, что она в них не одинока. Другие женщины испытывали такую же жажду жизни, разочарования, их мечты также разбивались, но, осознавая, что жизнь горько обманула их ожидания, они предпочитали скрывать разочарование, не зная, как иначе с ним справиться.
Следует ли говорить о таких вещах? Есть ли нечто непристойное в выставлении напоказ столь интимных чувств? Одно дело – понимать их самой, но совершенно другое – осознавать, что окружающие тоже понимают их. Словно твоя интимная нагота открылась для публичного обозрения.
Обычно, когда Кэролайн ходила в театр с Джошуа, она часто поглядывала на него, желая разделить с ним радость или печаль от спектакля, и такое сопереживание составляло львиную долю ее удовольствия. Но сегодня вечером ей хотелось бы переживать в одиночестве. Женщина боялась того, что могла увидеть на лице мужа, и еще больше того, что он мог увидеть в ней. Она была еще не готова к такой откровенности и, возможно, никогда не будет готова. Даже при самой глубокой любви должно оставаться нечто сокровенное, какие-то нераскрытые тайны, какие-то события, которыми никто не желает делиться. И это вопрос уважения к личности, к возможности уединения, сохранения цельности натуры.
Когда трагедия завершилась и опустился финальный занавес, Кэролайн вдруг осознала, что по щекам ее текут слезы, а в горле стоит комок, не давая ей возможности произнести ни слова. Продолжая сидеть в оцепенении, она взирала на складки занавеса. После многочисленных вызовов на поклоны, когда пылкие театралы уже подарили актерам все цветы, аплодисменты наконец затихли.
– С вами всё в порядке? – тихо спросил Питт, склонившись к ее плечу.
Миссис Филдинг повернулась и, улыбнувшись, взглянула на него, после чего зажмурилась, чувствуя, как слезы скатываются у нее из глаз. Кэролайн обрадовалась, что спросил ее именно Томас, а не Джошуа. Лишь на мгновение она почувствовала свою отстраненность от театрального мира, от актеров, способных профессионально оценить такой род искусства. Оно оказалось слишком реальным, слишком близко затрагивало проблемы жизни…
– Да… да, спасибо, Томас. Разумеется, всё в порядке, – ответила дама. – Я просто… разволновалась.
Ее зять улыбнулся. И хотя больше он ничего не сказал, она прочла по его глазам, что он также понимает затронутые в пьесе идеи и испытывает те же сомнения и замешательство, которые еще не один день будут тревожить всем зрителям душу.
– Великолепно, – со вздохом произнес Джошуа, раскрасневшись от переживаний. – Клянусь, она никогда не играла сильнее! Даже Бернар не могла бы сыграть лучше. Кэролайн, Томас, нам следует пройти за кулисы и выразить ей восхищение. Я не могу упустить такую возможность. Пойдемте.
Не дожидаясь ответа, он направился к выходу из ложи, так поглощенный своим воодушевлением, что ему даже не пришло в голову, что кто-то может думать иначе.
Его жена взглянула на Питта. Тот улыбнулся, еле заметно пожав плечами. И они вдвоем последовали за удаляющейся фигурой Филдинга.
Он без колебаний открыл перед ними дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен», после чего все они миновали пустой коридор, спустились по лестнице, освещенной лишь одним газовым рожком, и вышли на очередную лестничную площадку, где находились двери нескольких гримерных с означенными на них именами артистов. Одна приоткрытая дверь, как гласила вывеска, вела во владения «СЕСИЛЬ АНТРИМ», и оттуда доносился нестройный хор восторженных голосов.
Постучав для приличия, Джошуа вошел в гримерку, ведя за собой Кэролайн и Томаса.
Сесиль стояла возле трехстворчатого зеркала со столиком, заполненным множеством склянок с разнообразными кремами, гримом и пудрой. Она еще не переоделась, оставаясь в сценическом платье последнего акта, а ее собственные роскошные волосы не нуждались ни в каком парике. Будучи очень высокой для женщины – одного роста с Филдингом, – эта актриса отличалась также девичьей стройностью, и если на сцене она выглядела лет на тридцать, то сейчас стало заметно, что она явно уже разменяла пятый десяток. С первого взгляда Кэролайн догадалась, что Сесиль относится к тем счастливым женщинам, для которых возраст не играет никакой роли. Красота будет неизменно жить в ее идеальной фигуре, великолепных глазах, а главное, в горевшем в ней вдохновении.
– Джошуа! Милый! – восторженно воскликнула Антрим, раскрывая руки для объятий.
Филдинг приблизился и обнял ее, поцеловав в обе щеки.
– Вы превзошли саму себя! – пылко сказал он. – Заставили нас почувствовать всю полноту страсти и безмерно сопереживать вашей героине. У нас просто не осталось выбора, кроме как предаться тяжким размышлениям…
Артистка отстранилась, продолжая обнимать его шею. Лицо ее озарилось лучистой улыбкой.
– Неужели? Вы говорите серьезно? По-вашему, мы можем иметь успех?
– Естественно, – ответил ее коллега, – разве я когда-то обманывал вас? Если б это было просто прилично, я так и сказал бы… – Он игриво усмехнулся. – И тогда мне пришлось бы изощряться в оценках, подпуская тумана. Мол, одному Богу известно, будет успех или нет…
Сесиль рассмеялась:
– Извините, милый. Мне не следовало сомневаться в вас. Но я ужасно переживаю. Если б только нам удалось заставить людей понять сложности женской жизни… – Она порывисто сделала широкий жест. – Возможно, тогда Фредди удастся склонить парламент к рассмотрению его билля. Изменить общественное мнение, а потом и закон. Ибсен уже сотворил чудо. И нам надо ярко представить его драматургию. Люди поймут, что у женщин тоже должно быть право на развод. Разве не чудесно жить в столетие, когда надлежаще сыгранная драма, давая начало новой борьбе, открывает счастливые перспективы?
– Поистине, – согласился Джошуа, по-прежнему не сводя взгляда с актрисы.
И вдруг он, видимо, вспомнил о своих спутниках.
– Сесиль, вы еще не знакомы с моей женой, Кэролайн, и ее зятем, Томасом Питтом.
Антрим обворожительно улыбнулась, оценивая представленных ей людей. Не вызывало сомнения, что взгляд ее задержался чуть дольше на Питте, а не на Кэролайн. После чего она вновь глянула на Джошуа.
Миссис Филдинг пригляделась к другим людям, набившимся в эту тесную комнатку. За спиной актрисы маячил джентльмен, которого она назвала Фредди. Его выразительное лицо украшали чувственные губы и крупный нос. Он выглядел вполне спокойным и даже веселым. На другом стуле вальяжно устроился молодой человек, которого Кэролайн приметила еще среди актеров на сцене. Вблизи он имел явное сходство с Сесиль, и миссис Филдинг не удивилась, когда чуть позже его представили как Орландо Антрима: судя по их сходству, подумала она, он приходится актрисе сыном.
Еще пару присутствующих звали Харрисом и Лидией, но ближе всех к Сесиль находился лорд Фредерик Уорринер. Его присутствие в гримерной отчасти объясняло упоминание о законопроекте, внесенном на рассмотрение парламента группой его членов, очевидно, стремящихся снять ограничения с процедуры развода для женщин.
Джошуа и Сесиль продолжали разговор, по-прежнему лишь изредка поглядывая на остальных. Может, они и не намеревались вести столь личный диалог, но бурное обсуждение завело их в профессиональную сферу, недоступную пониманию простых зрителей.
– Я пыталась сыграть эту сцену как минимум в трех разных стилях! – пылко заявила Антрим. – Вы понимаете, мы могли сыграть ее в истеричном варианте, с бурным взрывом чувств, на повышенных тонах, с резкими телодвижениями и нервным заламыванием рук… – И она живо продемонстрировала это, вынудив Кэролайн и Питта слегка посторониться, просто потому, что они оказались слишком близко к воображаемой сцене. – Или в трагедийном напряжении, – продолжила женщина, – словно в глубине души она уже осознавала неизбежность конца. Как вам кажется, Джошуа, что для нее ближе? Какой вариант кажется вам более достоверным?
– Она не осознавала, – мгновенно ответил актер. – Подобные размышления были не в ее натуре. Я уверен, если б вы спросили драматурга, то он сказал бы, что она слишком чувственна, слишком искренна в своих эмоциях, чтобы осознавать, чем это в итоге может закончиться.
– Вы правы, – согласилась Сесиль, разворачиваясь к Орландо.
Тот усмехнулся:
– И не мечтай, что я буду спорить, мамуля. Моя роль достойна большего!
Исполнительница главной роли глянула на него с притворным гневом, а потом взмахнула руками и рассмеялась. Ее внимание переключилось на миссис Филдинг:
– А вам понравилась пьеса… Кэролайн? Точно, Кэролайн. Что вы думаете о ней? – Ее большие серо-голубые глаза, опушенные темными ресницами, взирали с такой непоколебимой искренностью, что казалось, им невозможно солгать.