– Лестричество, – с гордостью произнесла миссис Геддс. – Ён завел собственную машину для получения света. Динамо-машина, так вот она прозывается. Хозяин сказывал, что у нас тута маловато освещения для хорошей хватографии, разве что летом в солнечный день, да и то, верно, токмо на улице.
Питт с интересом разглядывал новые светильники. Все очевиднее становилось то, что Кэткарт относился к своей работе исключительно трепетно, как к настоящему искусству. Не жалел, короче, ни времени, ни денег.
– И всем ентим он занимался, уж будьте покойны, самолично, – прибавила служанка. – Частенько запирался в особой комнате, той, что в самом подземелье. Тама у него как бы лаболатория, полно каких-то химичеств. Запашок у них, правда, мерзопакостный. Токмо он никогда меня туда не пущал, чтобы я ненароком не наделала себе беды. Упаси боже рассыпать там какой порошок, можно и умом тронуться!
– А он хранил здесь какие-то готовые фотографии? – спросил суперинтендант, с любопытством окидывая взглядом студию. – Те, что сделал недавно или в последние дни?
– Ну да, вон в тех ящщиках. – Женщина показала на большой застекленный шкаф, стоявший слева от Питта.
– Отлично, спасибо.
Полицейский открыл дверцы и, по очереди выдвигая ящики, занялся изучением снимков, внимательно разглядывая каждый. На первом была запечатлена изумительная особа в экзотичном наряде и с бусами на шее. Ее рука касалась красивой корзинки, сплетенной из пальмовых листьев рафии, из которой выползала на редкость натуральная змея. Эта фотография притягивала взгляд, причем даже не тем, что навевала воспоминания об эллинистическом периоде Египта, что, вероятно, входило в замысел заказчицы, а завораживающей игрой светотени на лице, подчеркивающей его властность и чувственность.
На второй фотографии стоял молодой мужчина в образе, как подумалось Питту, святого Георгия. Он был облачен в блестящие доспехи и вооружен мечом и щитом. Рядом с ним на столике гармонично поблескивал шлем. Лучи света играли на изгибах металлического нагрудника и отражались в его бледных глазах и белокурых волосах, увенчивая эту красивую шевелюру небесным ореолом. Изображение наводило на мысль не о воинственном рыцаре, но о мечтателе, готовом к сражению на духовном поприще.
Третья фотография подчеркивала внутреннее тщеславие личности изображенного на ней человека, четвертая – безмятежность и добродушие, пятая – своеобразное сибаритство, хотя все эти качества замечательно маскировались атрибутами фантазийных и богатых декораций, словно их стремились скрыть от менее восприимчивых глаз.
Томас проникся новым, более глубоким уважением к этому фотографу и осознанием того, что таким тонким пониманием человеческой натуры и отображением ее с поразительной выразительностью Кэткарт мог спровоцировать появление как врагов, так и друзей.
Закрыв шкаф, Питт повернулся к миссис Геддс, и в этот момент кто-то позвонил в дверь.
– Мож, мине лучше спустицца и открыть, – предложила женщина, глядя на полицейского в ожидании распоряжения. – Надо ль сказывать, шо мистер Кэткарт помер?
– Нет, пожалуйста, пока не говорите, – быстро сказал Томас. – Хотя я надеюсь, что это явился констебль из местного полицейского участка. По меньшей мере в порядке любезности я должен сообщить им о случившемся, а если убийство действительно произошло в этом доме, то им придется тоже расследовать преступление.
Если ему повезет, то местная полиция будет настаивать на передаче им этого дела. Теперь было вполне ясно, что французское посольство тут ни при чем, и поэтому у Питта не было причин самому искать виновных.
В дом действительно вошел местный констебль, невзрачный, но приятный мужчина средних лет по фамилии Баклер. Суперинтендант коротко изложил ему имевшиеся на настоящий момент сведения. Он описал даже более зловещие подробности, предварительно извинившись перед миссис Геддс. Если Баклер был способен помочь в дальнейшем расследовании, то он должен узнать все существенные детали.
– Да, сэр, потрясли вы меня некоторыми фактами, – промямлил тот, когда Питт закончил. – Мистер Кэткарт, конечно, был натурой творческой, несколько эксцентричен, понятно, но мы завсегда почитали его очень приличным джентльменом. Не то чтобы самых строгих правил, как священники или им подобные, но приличный, как уж большинство господ, даже получше многих. На редкость отвратительное дельце, тут уж ничего иного и не скажешь.
– Верно, – согласился Томас, не слишком, однако, уверенный в оценке констеблем степени приличности Кэткарта. – Миссис Геддс показала мне дом и сообщила, что всё в полном порядке и нет никаких свидетельств того, что здесь мог кто-то побывать, за исключением, возможно, Лили Мондрелл, которая, насколько я понял, могла быть любовницей убитого.
– Ну, он же вроде как из художественной братии… был, – с заминкой признал Баклер. – От них такого можно ожидать… – Он оглянулся вокруг. – Так вы думаете, значит, что его могли тут и убить? Хотя я не представляю, чтобы кто-то разгуливал по улицам в описанном вами наряде. Пусть даже ночью! Вполне вероятно, что все произошло прямо тут, что положили его, значит, в лодку и пустили в свободное плавание. И она легко могла прибиться к берегу в любом месте, отсюда и до самого Пула.
Питт провел констебля по дому к боковой двери в сад, оставив служанку в гостиной.
– Вы там поосторожнее с ковром, – заметила она им вслед. – Край у него так истрепался, что недолготь и навернуцца… Я давно твердила мистеру Кэткарту, шо пора бы сдать его в починку.
Томас глянул на пол. Гладкая отполированная поверхность выглядела совершенно чистой и голой.
– Миссис Геддс! – крикнул он женщине.
– Да, сэр? – отозвалась она.
– Тут нет никакого ковра.
– Так уж и нет, сэр, – вполне спокойно возразила служанка, – небольшой такой, зеленый, с красным узором. С разлохматившимся краем, как я и сказывала.
– Нет, миссис Геддс. Тут на полу вовсе ничего нет.
Послышался звук шаркающих шагов, и вскоре удивленная женщина возникла в дверях. Ее взгляд устремился на гладкий пол.
– Погодьте, дай-кось я проверю за лестницей… Должно, он там, сэр. Порванный!
– Когда вы в последний раз видели его? – уточнил суперинтендант.
– Погодьте-ка… щас скумекаем… – Теперь служанка выглядела озадаченной. – Ну да, за день, значицца, до того, как мистер Кэткарт не ночевал, за день до того… Он лежал туточки, потому я опять и завела песню о том, что пора его сдать в починку. Я даже сообчила хозяину имя одного мастера по починке ковров.
– А не мог ли мистер Кэткарт отвезти ковер к нему?
– Ой, не мог, сэр, – решительно заявила Геддс. – Куда там, сам ён ентими вещами не занимался! Если б решился, то поручил бы енто дело мине. Сдаецца, его просто стащили. Но черт мине подери, ежели я знаю, зачем кому-то спонадобилось такое старье…
Рассуждая, она изумленно оглядывалась по сторонам, сосредоточенно наморщив лоб, и взгляд ее вдруг остановился на белой фарфоровой вазе с синим узором, стоявшей на жардиньерке у стены.
– Что случилось, миссис Геддс? – спросил Томас.
– И там тож поставили другую вазу! Другого цвету. Мистер Кэткарт нипочем не поставил бы на енту жандиньерку сине-белую вазу, раз уж там красные шторы. Ведь у его имеется еще одна большая ваза, красная с золотом. В два раза больше ентой несуразной фитюльки. – Женщина расстроенно покачала головой. – Я тож енту вазу туда не ставила, мистер Питт. И кому могло понадобицца стащить такую огроменную дуру, а заместо нее поставить другую?
– Тому, кто хотел скрыть факт какой-то пропажи, – мягко ответил суперинтендант, – тому, кто не знал, какая у вас хорошая память, миссис Геддс.
Служанка просияла довольной улыбкой.
– Благодарствуйте… – начала она, но внезапно резко умолкла. Лицо ее побледнело, а глаза расширились. – Вы намекаете, шо его-таки прикончили прямо туточки? Ох, бо… – Она судорожно вздохнула. – Ох…
– Не более чем предполагаю, – сконфуженно произнес Питт. – Может, вам лучше пойти и поставить чайник… вы ведь еще так и не заварили чай.
Он опустился на колено на дощатый пол и осторожно пробежал пальцами по краю плинтуса. Вскоре, почувствовав легкий укол, полицейский поднял крошечный осколок фарфора и тщательно осмотрел находку. Одна ее гладкая сторона была ярко-красной.
– Та ваза? – спросил Баклер, тоже наклоняясь и разглядывая осколок.
– Да… – кивнул Томас.
– Вы полагаете, сэр, что его убили здесь?
– Вероятно.
– Но не видно же никаких следов крови, – заметил констебль. – Или тут всё вымыли? До единого пятнышка?
– Нет, вероятно, кровь осталась на пропавшем ковре.
Баклер огляделся.
– Куда его могли подевать? – пробормотал он. – Вы уже смотрели в саду? Или в мусорном ящике? Хотя, конечно, разумнее было бы забрать его с собой. Впрочем, зачем… непонятно. Какая разница? На ковре же не написано имя убийцы…
– Нет, сад я пока не осматривал, – ответил Питт, поднимаясь на ноги. – Хотел дождаться представителя местного участка на тот случай, если там обнаружится что-то ценное.
Баклер одернул форменную куртку и тихо выдохнул:
– Верно, сэр. Тогда, пожалуй, пора там осмотреться, не так ли?
Суперинтендант открыл боковую дверь и вышел из дома. Осенние деревья еще не начали ронять листву, но каштаны уже потихоньку желтели. Разномастные астры пламенели яркими пурпурными, фиолетовыми и красными оттенками, а последние бархатцы еще золотились по краю дорожки. Несколько цветущих роз румянились янтарно-розовыми лепестками, начиная увядать, – но сейчас, залитые солнцем, они выглядели ярче, чем летом.
На речной глади за вечнозелеными растениями играл свет, и когда полицейские прошли по газону, то с легкостью заметили, что стоявшая ярдах в двадцати от реки и нависающая над ней ива отбрасывает на воду темную тень.
Они пошли осторожнее, разглядывая землю в поисках отпечатков недавно оставленных следов обуви.
– Есть, сэр, – процедил Баклер. – Похоже, тут что-то тащили. Видите, вон растения примяты! И стебли кое-где сломаны.
Питт и сам все это видел. К реке точно волокли что-то тяжелое.
– Мне кажется, что поначалу кто-то нес Кэткарта на руках, а потом, вот здесь, уронил его и дальше остаток пути волочил по земле, – заметил суперинтендант и прошел вперед, подводя коллегу к кромке воды. – Здесь трава сильно примята, но за последние два дня вода поднималась и отступала четыре раза, так что приливы успели смыть четкие следы.
У берега темнел столб, к которому могла быть привязана лодка, и вид канавок на нем явно говорил именно о таком использовании деревянного кнехта.
Томас пристально вглядывался в волнистую гладь просвеченной солнцем темно-бурой торфяной воды. Лишь через несколько минут он заметил очередной осколок фарфора, а потом еще один, а Баклер обнаружил застрявший под ивой рулон ковра, уже полузатонувший и прикрытый ветвями. Сначала он показался прибившимся к берегу бревном, и констебль даже не обратил на него особого внимания.
Не желая заходить в реку или просить об этом коллегу, Питт сходил в садовый сарай и взял там грабли на длинной рукоятке, после чего полицейским удалось совместными усилиями вытянуть рулон на берег. Развернув находку, они тщательно осмотрели ковер, но тот долго пролежал в воде и испачкался в иле, поэтому отличить грязь от крови было невозможно.
– Его прикончили в доме, а уж потом приволокли сюда и сунули в лодку, – мрачно произнес Баклер. – И кем бы ни был убийца, он грохнул об него вазу да побросал осколки в реку и испачканный кровью ковер тоже запихнул под иву. Может, преступник старался скрыть то, что убийство случилось прямо в доме? Надеялся, что мы подумаем, будто бедняга помер где-то в другом месте…
Питт быстро ответил, что склонен согласиться с такой версией. Чем дольше затягивается расследование, тем труднее потом бывает обнаружить следы и сделать верные выводы. Но обнаруженные улики не решали вопрос о том, произошло ли убийство случайно, или его заранее спланировали; они говорили лишь, что убийце хватило ума предпринять некоторые шаги для самосохранения.
– Должно быть, орудовал здоровый парень, – неуверенно протянул Баклер, – ему же пришлось притащить его сюда из дома и загрузить в лодку.
– Либо у него имелся помощник, – предположил Томас, хотя сам в это не верил.
Слишком много в этом деле было страсти, слишком много извращенной ярости для соучастия в таком преступлении, если только не сошлись вдруг вместе двое одинаковых безумцев.
Больше на берегу полицейские не нашли никаких полезных следов. Питт окинул взглядом притихший сад и быстро бегущую реку. Пока они стояли там, вода успела подняться на несколько дюймов.
– Нам лучше зайти в ваш участок. Ведь этот дом в вашей юрисдикции, – сказал Томас своему коллеге.
Но суперинтендант Уорд, возглавлявший этот участок, не горел желанием браться за это дело и недвусмысленно заявил Питту о том, что раз тело обнаружили возле Лошадиной переправы и Томас уже начал расследование, то ему и продолжать его.
– Кроме того, – убедительно добавил Уорд, – Делберт Кэткарт считался выдающимся фотографом. Вращался в высшем обществе. И на самом деле это преступление попахивает отвратительным скандалом. Так что действовать тут надо крайне осторожно!
* * *Телман вернулся из Дувра возбужденный и усталый и, выпив чаю с сэндвичем на вокзале, прибыл на Боу-стрит и доложился Питту.
– В Дувре его уже и след простыл, – сообщил он, испытывая отчасти облегчение от того, что не надо брать под стражу французского дипломата, а отчасти – разочарование, поскольку не удалось продолжить расследование во Франции. – Хотя он там побывал. Заказал переправу в Кале, да так никуда и не поехал. Я уж все там выспросил досконально, но мне отвечали с полной уверенностью. Куда бы он ни укатил в отпуск, Англию Боннар, видимо, не покидал.
Откинувшись на спинку стула, суперинтендант взглянул на суровое лицо своего помощника и заметил его ревностное желание продолжить поиски француза.
– Покойник в лодке оказался вовсе не Боннаром, – сообщил Питт. – Это светский фотограф, Делберт Кэткарт. Он проживал в Баттерси, сразу за мостом, почти напротив Челси.
Он рассказал инспектору о том, как обнаружили место, где Кэткарта притащили в лодку, и отыскали рядом осколки вазы и испачканный ковер.
Нахмурившись, Телман опустился на стул.
– Тогда где же Боннар? – спросил он. – Почему он отправился в Дувр, а потом исчез? А вы не думаете, что он может быть тем самым, кто прикончил этого… как его… Кэткарта?
– Нет никаких причин думать, что они как-то связаны, – с кривой усмешкой заметил Томас, помня мнение Телмана о чужеземцах. – Ладно, надо сходить и повидаться сегодня вечером с Лили Мондрелл, – добавил он.
– Его любовницей? – В последнее слово инспектор вложил изрядное презрение.
В нем жило глубоко укоренившееся раздражение против подобного рода распущенности, незаслуженных привилегий, несправедливости, алчности, покровительства таким дамочкам или замалчивания их грешков. Сам он оставался человеком высоких моральных принципов и, хотя мог бы пылко отрицать это, имел консервативные взгляды на создание семьи, так же как и на поведение женщин.
– Надо же с чего-то начать, – бросил Питт. – Ведь, судя по всему, в дом к нему никто не вламывался, поэтому мы вынуждены предположить, что Кэткарт знал своего убийцу и сам впустил его. Причем он не видел никаких причин опасаться гостя. Миссис Геддс заявила, что понятия не имеет, кто бы это мог быть. Возможно, мисс Мондрелл известно больше.
– А другие слуги? – спросил Телман. – Неужели одна миссис Геддс справлялась в доме со всеми делами?
– Очевидно. Он редко питался дома – к чему ему заводить много слуг? Два раза в неделю кто-то приходил делать грязную работу, и еще у него работал садовник, но никто из них не знал Кэткарта лучше миссис Геддс.
– Тогда, видимо, нам лучше действительно навестить эту любовницу, – неохотно признал Сэмюэль, – но, может, сначала стоит хорошенько пообедать?
– Отличная идея, – с удовольствием согласился его начальник.
Перспектива поесть с Телманом в каком-нибудь теплом и шумном трактире радовала его гораздо больше, чем одинокая скудная трапеза за кухонным столом в пустом безмолвном доме на Кеппель-стрит. Вид домашней кухни с ее начищенной медной утварью, запахами чистого белья и отполированной до блеска мебелью лишь острее заставлял Томаса чувствовать отсутствие Шарлотты.
Его подчиненный уже мысленно представил себе мисс Мондрелл. Она принадлежала к тому сорту особ, с которыми мужчины предпочитают развлекаться, но женятся при этом на других. Наверняка она ужасно вульгарна, чувственна и алчна. Хотя должна быть красивой, иначе не преуспела бы в своих притязаниях, особенно у тех, кто имеет художественный вкус. Без всякой причины инспектор видел ее в образе пышнотелой блондинки, любившей вычурные крикливые наряды.
Когда их с Питтом проводили в гостиную ее дома в Челси, Сэмюэль пришел в непонятное ему самому замешательство. Не считая того, что хозяйка оказалась шатенкой, в остальном она вполне соответствовала представленному им образу. Мисс Мондрелл была исключительно красивой и могла похвастаться дерзким взглядом, большим чувственным ртом и шевелюрой темных блестящих волос. Обладая роскошной фигурой, она искусно пользовалась платьями, чтобы подчеркнуть все свои достоинства. Это выглядело немного хвастливо, но, возможно, только потому, что достоинств у нее было в изобилии. На более стройной особе такой наряд смотрелся бы скромнее.
Лишило Телмана самообладания то, что он нашел эту дамочку весьма привлекательной. Ее смешливое лицо лучилось радостью, словно она знала какую-то веселую историю, которой ей не терпелось поделиться. Едва полицейские вступили в теплую гостиную с затененными розовыми абажурами светильниками, Лили начала флиртовать с Томасом.