Бриллиантовый крест медвежатника - Евгений Сухов 18 стр.


Она замолчала, пуская в потолок дымные кольца.

— Ну и что? — спросил Петр Иванович.

— Что — что ? — удивленно посмотрела на Щенятова Зизи.

— Что дальше-то?

— А ничего, все, — усмехнулась проститутка.

— Как все?

— Ну, какой же ты непонятливый, — закинула ногу на ногу Зизи. — Эта горилла была точь-в-точь как тот, что сидел с Референтом. Руки до колен и брылы вот такие, — вытянула она губы. — Словом, чистая обезьяна.

* * *

Савелий уже стал терять всяческую надежду, как дверь все же открылась, и из нее вылетела дородная женщина, едва не сбив его с ног. Стремглав пронесясь по коридору несколько саженей, она скрылась в одном из нумеров. Затем в дверном проеме показалась широкоскулая физия Мамая. Он довольно улыбался.

— Ну, наконис-тэ, хузяин, — сузил он глаза до узких щелочек. — А ту я весь извелся издесь адын.

— Да, я вижу, как ты извелся, — сыронизировал Савелий. — Изошел прямо-таки весь от скуки и печали. Потому, верно, и дамочку пригласил. От скуки.

— Тушнэ, говоришь, хузяин, скущнэ и пищальнэ, — подтвердил Мамай, пропуская Савелия в комнату.

— Ну что, Мамай, — войдя в нумер, сказал Родионов. — Отдых твой закончился.

— На дило идем, хузяин? — довольно осклабился Мамай.

— Идем, только не сегодня, а в субботу ночью, — немного остудил горячего татарина Савелий. — Ежели все сделаем чисто, пропажи хватятся только в понедельник утром. А мы к этому времени будем уже к Москве подъезжать… Слушай, чего тебе надлежит сделать.

Родионов на мгновение смолк, как бы удостоверяясь, внимательно ли слушает его Мамай. Тот был весь внимание.

— Значит, так, — продолжил Савелий. — Перво-наперво ты сегодня сходишь на вокзал и купишь билеты на двадцать седьмое число до Москвы на ночной поезд. Нам с Лизаветой — первый класс. Сам поедешь вторым классом. Наши билеты отдашь Лизавете.

Родионов снова на мгновение замолчал, внимательно глядя в глаза Мамая.

— Теперь же, немедля, найди по объявлениям в газетах, кто продает собственный выезд. Что угодно: пролетка, дрожки, шарабан, лишь бы лошади были хорошие. Купи, не торгуясь, и схорони до субботы на постоялом дворе. Дай денег хозяину двора, чтоб охранял. И сам присматривай. Головой отвечаешь. А двадцать седьмого, часиков в десять вечера мы с тобой должны вот что сделать…

Родионов понизил голос, и более четверти часа они беседовали почти шепотом. Говорил преимущественно Савелий. Когда он закончил, Мамай поднял на него восхищенный взор:

— А и хитырый же ты, хузяин, хуже татарина, клянусь Всевышним, да продлит он дыхание твое. Какую обманкэ пыридумал! — восторженно воскликнул он.

— Ладно, не хвали меня раньше времени, — усмехнулся Родионов. — Так ты все понял, Мамай?

— Высе, хузяин.

— Послушай, когда ты, в конце концов, перестанешь звать меня хозяином? — в который уже раз спросил Савелий.

— Латны, больше не буду.

— Тогда, до встречи.

— До встырещи, хузяин…

Глава 23 ПОД УГРОЗОЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ БАНК

Сегодня к Васильеву в Управление Савинский пришел сам. Не позвонил, не дотянул, покуда за ним пришлют или придет сам полицеймейстер, — пожаловал собственной персоной. Да еще надзирателя Щенятова с собой прихватил, ибо сведений имелось полный короб и требовали они скорых и безотлагательных решений.

Полицмейстер Васильев восседал за большим письменным столом и был весьма удивлен появлением начальника сыскного отделения живьем. Подобное случалось крайне редко, да еще по инициативе самого Николая Ивановича. Полицмейстер не стал всплескивать руками и иронизировать по поводу столь необычного явления — понял сразу, что в данный момент это неуместно и что Савинский пришел не с пустыми руками.

Николай Иванович сначала попросил полицмейстера выслушать Щенятова. Тот обстоятельно изложил весь ход своего дознания и замер, ожидая вопросов, которые не заставили себя долго ждать.

— Значит, вы полагаете, что этот высокий с длинными руками не причастен к убийству Введенского? — спросил Васильев.

— Полагаю, что нет. Даже уверен, — ответил Щенятов. — Но именно он вручил тому деньги или что-то ценное, что и послужило поводом для нападения на Введенского. Он, очевидно, стал сопротивляться, и его зарезали. Убийц, как я уже докладывал, видела выходящими из сада Введенского маленькая девочка.

— А за что высокий мог дать Введенскому, скажем, деньги? — вышел из-за стола Васильев.

— На этот вопрос я не могу ответить определенно, господин полицмейстер, — ответил Щенятов. — Вероятно, Введенский оказал высокому какую-то услугу.

— Ну, это понятно, — согласно кивнул Васильев и обернулся к Савинскому. — Мне кажется, здесь весь вопрос в том, что этот Введенский служил не так давно референтом управляющего не Алафузовской фабрикой и не заводом братьев Крестовниковых, а управляющего отделением Государственного банка. И этот факт, в связи с появлением в Казани медвежатника-аса, наводит на размышления, что…

Договорить полицмейстеру не дал звонок телефонного аппарата.

— Извините, господа, — вернулся за стол Алексей Иванович. — Полицмейстер Васильев слушает.

* * *

Соломон Фельзер решил позвонить с почты. Посетителей не было, и разговаривать он мог спокойно.

— Барышня, — поднял он трубку, — будьте так любезны, дайте мне нумер двенадцать.

— Полицмейстер Васильев слушает, — раздалось в трубке через некоторое время.

— Здравствуйте, господин полицмейстер, — начал Заноза-Фельзер, придав голосу некую взволнованность. — Я имею вам кое-что сообщить по поводу убийства в Подлужной улице.

— Кто говорит? — отозвался Алексей Иванович.

— Доброжелатель, — сказал Заноза.

— Хорошо, слушаю вас.

— Не поймите меня превратно, господин полицмейстер, но люди, совершившие убийство господина Введенского, очень страшные люди, очень…

— Слушаю, слушаю вас, — нетерпеливо буркнул Васильев в раструб телефонного аппарата.

— Я совершенно уверен, господин полицмейстер, что люди, убившие господина Введенского, а их двое, некие Сеня Мохов и Терешка Рябов, наверняка известные вам громилы. Ведь так?

— Допустим, — ответили в трубке. — И все же назовите, пожалуйста, ваше имя.

— Да боже мой, господин полицмейстер, шо ви из-под меня хочите? Чтобы меня тоже зарезали?

— А откуда вы знаете, что это именно они убили Введенского? — осторожно спросил Васильев.

— Так все очень просто, господин полицмейстер. Я совсем случайно слышал их разговор. И я могу сказать вам, где они есть в данный момент.

— Где же?

— Они второй день находятся в публичном заведении мадам Жлобовской, — ответил Заноза. — Ви знаете, где есть это заведение? — придавая своему голосу побольше бердичевских тенорков, добавил он.

— Знаю, — ответил Васильев.

— Ну, тогда я закончил, господин полицмейстер. Желаю всяческих благ.

Заноза положил трубку и улыбнулся. Задание Родионова было выполнено.

* * *

— Вот такие пироги, — посмотрел на Щенятова Васильев. — Сообщили имена этих ваших убивцев.

— Кто? — спросил Савинский.

— Он не назвался.

— Значит, звонок анонимный?

— Ну и что, — сказал Васильев. — Человек просто боится этих бандюганов. Да и все равно, анонимный звонок или не анонимный, а проверить-то надо.

Полицмейстер снова снял трубку:

— Дайте мне один-четыре. Алло! Кто это? Сиротин? Слушай, Александр Ильич. В Суконке на улице Мостовой есть некое развеселое заведение вдовы Жлобовской. Знаешь такое? Хорошо. Возьми наряд человек восемь и дуй туда. По моим сведениям, там Мохнатый с Рябым залегли. Да, взять. Они подозреваются в убийстве на Подлужной. Да. Потом сообщи мне.

— А полезная, надо признать, эта штука — телефон, — раздумчиво сказал Савинский, когда Васильев положил трубку. — Время здорово экономит.

— Так о чем я тебе уже полгода толкую! — воскликнул полицмейстер. — Проводишь телефон и экономишь время и ноги. Ладно, продолжим. — Васильев посмотрел на полицейских, сидящих по ту сторону стола. — Значит, если звонок доброжелателя верный, убийство референта никоим образом не связано с приездом Родионова. Просто двое бандитов узнали про деньги, появившиеся у Введенского, и убили его с целью их завладения. А вот этот загадочный с длинными руками… Он что-то не дает мне покоя.

— Я думаю, Родионову не управиться одному, — подал голос Савинский.

Васильев бросил на него быстрый взгляд.

— Ты хочешь сказать, что он приехал не один?

Николай Иванович утвердительно кивнул.

— У него есть подручные, — твердо заявил он. — И этот долгий с длинными руками вполне может им быть.

— Но тогда его цель — отделение Государственного банка? — вскинул брови Васильев.

— У него есть подручные, — твердо заявил он. — И этот долгий с длинными руками вполне может им быть.

— Но тогда его цель — отделение Государственного банка? — вскинул брови Васильев.

— М-м, не знаю, — как-то неопределенно сказал Савинский.

— Не понял, — очень удивился Васильев. — Это ты сказал: «М-м, не знаю»?

— Я, Алексей Иванович.

— Признаться, впервые от тебя это слышу.

— А я, может, впервые и говорю такое, — буркнул Савинский. — Дело уж больно сложное. Тут много чего, что «впервые». По крайней мере, для меня.

Он полез во внутренний карман сюртука, достал небольшой листок и протянул полицмейстеру.

— Вот, прочтите.

— Что это?

— Это записка, которую Родионов оставил вчера в дупле дерева в Панаевском саду.

Васильев обвел взглядом Савинского и Щенятова и прочел вслух:

Двадцать восьмого ночью. Волжско-Камский. Детали при встрече.

— Значит, все-таки Волжско-Камский! — воскликнул он. — А у Купеческого банка он крутился так, для отвода глаз. Хитер бобер, нечего сказать.

— Я бы не стал сбрасывать со счетов ни Купеческий, ни Государственный банки, — заявил Савинский. — Может, эта записка тоже для отвода глаз.

— Брось, Николай Иванович, — откинулся на спинку кресла Васильев. — Вечно ты все усложняешь. В конце концов, Родионов не шпион, а простой вор.

— Савелий Родионов не простой вор, господин полицмейстер, — невольно перешел на официальный тон Савинский. — В том-то и дело, что не простой.

Снова затрещал звонок телефонного аппарата. Васильев поднял трубку и глянул на Савинского с Щенятовым:

— Это Сиротин…. Да, слушаю. Уже взяли? Прямо из постелек с девицами, совсем тепленькими? Молодцы! Полно денег? Сколько? Около девяти сотен? Как раз то, что надо. Да, думаю, это они. А что говорят про деньги? Нашли? Ну конечно, нашли, у нас ведь под каждым кустом по тысяче лежит. Ладно, ты, Сиротин, их коли, покуда не очухались. Да не забудь сказать им, что у следствия есть свидетель, который видел, как они выходили из сада покойного… Да, есть. И он их запросто опознает. Да, так и скажи. Благодарю за службу, Сиротин. Завтра же доложу об этом губернатору.

Васильев положил трубку и довольно улыбнулся:

— У вас ко мне еще что-нибудь есть, господа?

— Вы не забыли, господин полицмейстер, что этот свидетель, единственный и неповторимый, маленькая девочка? — внимательно посмотрел на Васильева Савинский. — И суд не сможет учесть ее показания, — добавил он.

— Конечно, не сможет, — охотно согласился Васильев. — Но он примет признательные показания громил, которые они напишут после очной ставки.

— Ну, может, вы и правы, — пожал плечами Савинский. — Значит, мы ставим капкан двадцать восьмого в Волжско-Камском банке?

— Конечно, — потер ладонь о ладонь Васильев, что означало принятие какого-то решения. — Ваши люди должны быть готовы еще до наступления вечера. Брать Родионова только на выходе, когда у него на руках будет куш. А иначе…

— А иначе всего лишь несколько месяцев арестантского дома за незаконное вторжение в частное учреждение, — закончил за полицмейстера Савинский.

— Или штраф, — добавил Васильев, — что этому Родионову будет как комариный укус. Все свободны.

Всю дорогу до отделения Савинский был задумчив. Щенятов тоже молчал, не решаясь прерывать начальнические думы. Так они и доехали до сыскного отделения. Молчком.

Глава 24 СЕКРЕТНЫЙ СЕЙФ

В кожаном саквояже, похожем на докторский, было все, что должно и могло пригодиться в деле: разной толщины и загнутости хромированные крючочки, смахивающие на вязальные спицы, стамески; особо твердого сплава сверла, отвертки, молоток с заостренным концом, несколько масленок, небольшой керосиновый фонарь. Инструменты лежали в особых кармашках или ячейках. Кожаными ремешками были пристегнуты дрель и небольшая фомка, а в специальном чехле покоился самый что ни на есть настоящий докторский стетоскоп. План здания и схему сигнализации Савелий положил во внутренний карман сюртука; он хоть и изучил их так, что мог с закрытыми глазами найти и кабинет управляющего, и главный узел с заветным тумблером, да ведь не зря говорят: береженого Бог бережет. Последнее, что он сделал, — сунул в жилетный карман подаренный Занозой хромированный пистолетик, опять-таки исходя из известной поговорки про береженого.

Покончив с приготовлениями, он присел в кресло. Елизавета уже собралась: оба упакованных чемодана стояли на ворсистом ковре посередине гостиной, будто их только что принес коридорный.

— Ты все поняла? — в который уже раз спросил Савелий, заглядывая ей в глаза.

— Да, милый.

Она через силу улыбнулась.

— Я беру извозчика, еду на вокзал, сажусь в вагон и спокойно дожидаюсь тебя.

— Верно.

— И я уезжаю, даже если ты не придешь.

— Все правильно.

— Но ты ведь придешь? — спросила Лизавета с надеждой.

— Обязательно, — заверил ее Савелий.

В десять тридцать вечера, когда уже село солнце, к отелю «Франция» подъехала крытая пролетка. Она остановилась возле стоявшей напротив отеля городской закрытой коляски с неплотно прикрытыми шторками, в проеме которых можно было заметить пару любопытных глаз, не спускающих взора с дверей отеля, освещенных газовыми фонарями. С козел пролетки слез татарин-возница в полосатом азиатском чекмене и тюбетейке, прикрывающей темечко голой, как коленка, головы. Обойдя коляску с тылу, татарин решительно стукнул в дверцу.

— Гаспадын, эй, гаспадын!

— Ну, чего тебе? — распахнулась дверца.

Татарин вдруг неожиданно бросил свое тело внутрь коляски, навалившись на седока. Через несколько мгновений он так же ловко выскочил из нее, огляделся и аккуратно прикрыл дверцу. Пары глаз в проеме меж шторками уже не наблюдалось. И ежели бы нашелся какой-нибудь любопытствующий гражданин, позволивший себе заглянуть в эту коляску, то он бы, несомненно, почувствовал в ней стойкий запах очищенного хлороформа и увидел бы сползшего с кожаного сиденья средних лет господина, уронившего с головы котелок и забывшегося крепким и покуда беспробудным сном. А далее, покинув странную коляску, любопытствующий гражданин увидел бы, как в пролетку к полосатому татарину в тюбетейке сел приятной внешности господин при аккуратных усах и бородке с докторским саквояжем в руке. Затем сей любопытствующий мог бы видеть, как господин ткнул тростью в полосатую спину возницы, и пролетка тронулась вдоль по Воскресенской в сторону Императорского университета. Однако такого любопытствующего не нашлось, и Савелий с Мамаем поехали на дело совершенно никем не замеченные.

* * *

Он оставил пролетку за квартал до здания банка. Уже заметно стемнело, и у парадных подъездов домов фонарщики с лестницами через плечо зажигали фонари.

— Ты ждешь меня до половины первого, — наставительно сказал Савелий, принимая из рук Мамая саквояж. — А затем уезжаешь и садишься в поезд.

— А как же вы, хузяин? — сморгнул Мамай.

— Приду я или не приду, ты в половине первого уезжаешь и садишься в поезд, — настойчиво и твердо повторил Савелий. — Дальше я сам. Не забывай, что тебе надобно будет еще присмотреть за Лизаветой. Все, до встречи.

— До встырещи, — эхом повторил Мамай и добавил уже в спину Савелия: — Удащи.

Со стороны Черноозерского сада была слышна музыка — то в развеселой ресторации Ожегова наяривал дамский оркестр, возбуждая у посетителей желание веселиться, а главное, выпивать и угощать шампанским своих дам.

Эта музыка весьма раздражала городового. Вот ведь — люди пьют, закусывают, ведут разные беседы друг с другом, вокруг много нарядных дам, а ему, только заступившему в наряд, всю ночь мыкаться возле этого здания. Нет, положительно, собачья жизнь служить в полиции в нижних чинах. Всякий тобой командует, кому не лень. Даже этот сопля Милашевский, без году неделя в полиции, и тот ему начальник, потому как коллежский регистратор. Какой-никакой, а чин. Когда же ему обломится повышение или хотя бы какая медная медалька за выслугу или беспорочную службу?

Городовой в сердцах сплюнул и оперся спиной о холодный фонарный столб. Ну и чего тут выстаивать всю ночь, скажите на милость? Тем более что внутри банка — сигнализация, телефон и двое здоровенных охранников. Кому при таком раскладе взбредет в голову забраться в этот чертов банк?

В ресторации заиграл раздухаристый канкан. Послышались повизгивания танцовщиц, задирающих перед публикой ножки в ажурных чулках и обнажающих кружавчики и рюши шелковых панталон. Городовой никогда не видел, как пляшут канкан, но знал, что сей танец — ого-го! — весьма и весьма смелый. Воображение, которое, скорее на беду, чем на пользу, имелось у нижнего чина, стало услужливо вызывать в его мозгу картинки с танцующими девицами. Смех, музыка, приватные кабинеты, куда можно при желании пригласить понравившуюся плясунью и провести с ней незабываемый вечер. Вот жизнь! Городовой вздохнул и сглотнул слюну.

Назад Дальше