– О, господи! – воскликнула Фрося, поняв, что по возрасту ехать позади водителя придется ей.
Но не успела она так подумать, как Люсьен уже взгромоздилась за спину Василия и прижалась к нему всем своим тощим телом.
– Давно я не держала в объятиях красивого молодого парня, – вздохнула недавняя обитательница ночлежки.
Пришлось Фросе лезть в коляску, где она моментально стукнулась подбородком о колени.
«Как же неудобно, – подумала девушка. – Словно меня во взрослом состоянии запихнули в детскую люльку».
Люсьен же размышляла иначе:
– Тебе там безопаснее с твоей раной!
– Ага, – буркнула Фрося. – Только нам всем не хватает шлемов с рогами, какие я на байкерах видела.
Василий тронулся в путь по указанию Люсьен. Двигатель работал с тревожащим душу звуком. А уж трясло раритетное средство передвижения так, что Фрося испугалась обломать себе зубы один о другой или прикусить язык. Оно и понятно – в Кракове очень много улиц, покрытых не асфальтом, а брусчаткой.
С каждым толчком мозги у девушки как бы вставали на место, мысли выстраивались в весьма логичную цепочку.
«Я еще удивляюсь, почему все время куда-то влипаю. Ларчик-то просто открывается – зря меня мама отпустила. Не приспособлена я к самостоятельной жизни! Совсем! Ведь прекрасно знаю, что Вася несколько не в себе, а потащилась с ним куда-то на мотоцикле… Интересно, парень просто странный или совсем «ку-ку». С памятью, похоже, у него тоже не очень. Не может же быть, чтобы он, проводя чуть ли не сутки в цирке, в его пространстве, на его «кухне», не слышал о происшествии с ней. Нервный фокусник утверждал, что с ним такое приключилось впервые. Да и многочисленные свидетели, цирковые артисты, это подтвердили. Значит, фокусник на самом деле чист. Кто же погнул лезвия? Ой, а ведь нож мог попасть и в любую другую часть моего тела… Страшно подумать! А сейчас я с ранением в неудобной люльке со странным парнем-водителем мчусь навстречу новым приключениям. Надеюсь, что не до первого столба!»
– А к-ку-д-да едем? – выкрикнула Фрося.
– Увидишь! – загадочно ответила Люсьен, припавшая на плечо молодого человека и вконец потерявшая голову.
Ефросинья поняла, что спорить с ней сейчас бессмысленно. Они въехали на территорию исторического центра Кракова, и тут дорогу преградил полицейский.
– Что такое? – напряглась Кактусова.
– Пешеходная зона, дальше на своих двоих пойдем, – ответил Василий.
– А ты молодец, быстро домчал! – похвалила его Люсьен.
– Я люблю свою колымагу. Мотоцикл списали когда-то, а я подремонтировал и пользуюсь. Люлька отстегивается, его вполне можно перевозить с собой. Так что везде могу прокатиться с ветерком и ознакомиться с окрестностями, – похвастался Вася.
Троица двинулась по не очень широкой, но весьма красочной пешеходной улице. У Фроси все время голова была повернута в сторону витрин. Она понимала, что нехорошо транжирить чужие деньги, так непредусмотрительно предложенные ей Владом, но уж очень хотелось. Витрины, словно магнитом, приманивали к себе туристов, особенно женщин всех возрастов, с интересом разглядывавших выставленные товары.
– А мы куда? – спросила Ефросинья, которой все казалось, что ее продолжало трясти.
– В пиццерию! – с размахом в голосе ответила Люсьен.
– Только что же ели! – ужаснулась Фрося.
Ее спутница лишь загадочно улыбнулась.
Они свернули в узенький проход между двумя старинными домами и оказались в очень уютном дворике, утопающем в цветах, которые здесь были повсюду – в корзинках и горшках, на клумбах. Проход в виде арки, увитой плющом, приглашал войти внутрь заведения. Там, в приятной прохладе и при услаждающей слух музыке, сидели за трапезой люди и разговаривали.
Фрося с обреченным видом опустилась на стул возле просторного деревянного стола и вздохнула. Вася сел рядом, а Люсьен устроилась напротив, спиной к проходу. К ним уже спешила очень полная, почти круглая, пожилая женщина в фартуке и белом чепце.
– Здравствуйте, гости дорогие!
Она протянула новым посетителям меню, тоже очень оригинального дизайна – на круглых картонных «лепешках» диаметром сантиметров в тридцать. И тут Люсьен напугала даже своих спутников – резко развернулась и рявкнула громко и резко. Толстушка ойкнула и прижала меню-пиццу к груди в области сердца. Не успела Ефросинья подумать, что странен не только Василий, но и иные люди, как полная женщина расплылась в улыбке и запричитала на чистом русском языке.
– Боже же мой… Люся! Моя Люська, бродячая душа! Я же тут вспоминала тебя, думала, где ты, что с тобой…
– Как видишь, жива-здорова. Жизнь потрепала меня, но держусь на плаву. Бросила вредные привычки, многое переосмыслила, хотя, может, и поздно.
Люсьен встала и обняла сотрудницу пиццерии.
– Никогда не поздно признать свои ошибки и промахи!
Затем полная женщина отодвинула стул, причем на огромное расстояние, потому что только так она могла влезть за стол, и плюхнулась на него.
– Маргоша, – мягко обратилась толстушка, весьма миловидно выглядевшая, несмотря на комплекцию, к проходившей мимо девушке-официантке.
– Да? – замерла удивленно та.
Женщина набрала в легкие побольше воздуха и выпалила на английском языке:
– Пир горой! Все для дорогих гостей!
Лишь на секунду девушка замешкалась, но потом решительно кивнула головой и удалилась твердой походкой.
– Ефросинья, Василий… – представила спутников Люсьен. – А это Валентина, именно та женщина, которая работала в доме, где сейчас проживаешь ты, Фрося, – победоносно сверкнула она глазами и прекрасно сохранившимися для ее возраста и образа жизни зубами.
Лицо толстушки расплылось в умопомрачительно доброй улыбке. Она и сама походила на сладкий воздушный пончик. Есть такая категория полных людей, всецело притягивающих к себе своей «аппетитной» аурой, просто светящихся добротой и пониманием. Похоже, что Валентина принадлежала именно к этой категории.
– Так вот оно что, знакомая Влада! Мне очень и очень приятно! Владислав – один из тех людей, о которых остаются только положительные воспоминания. Он мне очень помог! Я много лет работала у пана Людвига и его дочери Розалинды. Не одна, конечно, но хозяин меня выделял.
– Еще бы! Она готовит, как бог! – прервала подругу Люсьен и многозначительно подняла указательный палец вверх.
– Да, пан любил мою стряпню. А вот Розалинда очень плохо кушала, все на диетах сидела. Пан Людвиг хозяин строгий был, но справедливый, платил мне не очень много, но всегда в срок. За несколько лет у меня скопился небольшой капитал. Потом в семью пришел Владислав. Очень он радовался, что по-русски со мной можно поговорить. А позднее начались у хозяев какие-то разлады, проблемы, и я захотела уйти. Моей мечтой была покупка маленького кафе. Вкусно покормить людей я всегда любила…
– У тебя классно получалось! – не удержалась от замечания Люсьен.
– Ну, может быть… – зарумянилась Валентина. – И вот я стала искать… Этот ресторанчик продавался по самым низким расценкам на то время – место хоть и туристическое, но спрятанное от глаз. Вот только всех моих сбережений хватало только на половину ресторанчика. О, как же я горевала, как горевала! Ведь и остатка жизни мне не хватило бы, чтобы скопить на вторую половину. Мое состояние и заплаканные глаза заметил Влад, расспросил меня и добавил нужную сумму денег. Причем безвозмездно! Я, конечно, была в шоке. Обещала ему отдать долг, хотела оформить ресторан в долевой собственности, но он был непреклонен. Так и сказал, что я это заслужила своим трудом и своей преданностью семье его тестя. Чудо-человек! Сначала дела у меня тут шли не очень хорошо, но потом постепенно все наладилось.
– Конечно, твоей еды отведаешь – и обязательно вернешься, – явно зная, о чем говорит, сказала Люсьен.
– Да, моя кухня людям нравится, у меня много постоянных клиентов, – согласилась Валентина, довольно потирая руки.
Словно в подтверждение ее слов, девушка-официантка принялась выставлять с подноса еду. Центральное место занимали пиццы на тоненьком тесте, но с богатой и ароматной начинкой из мяса, ветчины, грибов, зелени и овощей. Также принесли изысканные салаты. Запах над столом витал прямо умопомрачительный.
– Кушайте на здоровье! – улыбнулась Валентина и сама с удовольствием приступила к делу, ловко орудуя ножом для пиццы. А заодно продолжая рассказывать: – Я и готовила, и была официанткой, но очень скоро поняла, что совместить все невозможно. Клиентов становилось больше, я элементарно не успевала… Пришлось взять повара и помощника на кухню, сама же каталась шариком по залу. Меня, кстати, так и прозвали – пани Пицца. Меню у меня не обширное, но самое главное – качество. А залог этого что? – спросила женщина с прищуром.
– Что? – переспросила Фрося.
– Проверенный поставщик хороших продуктов. А таких поставщиков я знала еще со времен работы в доме пана Людвига, мне не пришлось искать методом проб и ошибок, экспериментируя над желудками посетителей ресторана. И второе. Пиццу всегда надо готовить с любовью, с душой, не как на конвейере, а с мыслями о конкретном человеке, кто заказал это блюдо и сидит в томительном ожидании. Такого повара я тоже не сразу нашла. Потом в зале стало столько посетителей, что я наняла эту милую девушку, Маргошу.
– Проверенный поставщик хороших продуктов. А таких поставщиков я знала еще со времен работы в доме пана Людвига, мне не пришлось искать методом проб и ошибок, экспериментируя над желудками посетителей ресторана. И второе. Пиццу всегда надо готовить с любовью, с душой, не как на конвейере, а с мыслями о конкретном человеке, кто заказал это блюдо и сидит в томительном ожидании. Такого повара я тоже не сразу нашла. Потом в зале стало столько посетителей, что я наняла эту милую девушку, Маргошу.
Все с аппетитом уплетали пиццу. Даже Ефросинья.
– Очень вкусно, – похвалил Вася.
– Я рада, что вам нравится. Так мы теперь и работаем – нашим дружным маленьким коллективом.
– У вас очень мило, по-домашнему, – оторвалась от еды Фрося.
– Это именно то, что я всегда желала услышать! Спасибо! – разулыбалась Валентина. И сама, как хозяйка, разлила всем в бокалы красное вино, пояснив: – Покупаем у небольшой фирмы, занимающейся выращиванием винограда и производством вина в ограниченном количестве, про которую тоже можно сказать, что у них все мило и по-домашнему. Вино очень хорошее. Я к своим посетителям отношусь, как к родным!
«Любит женщина себя похвалить, – невольно отметила про себя Ефросинья. – Хотя есть за что!»
– А вот на тебя, подруга, я сильно обиделась, – обратилась Валентина к Люсьен.
– Что так? – подняла глаза та. Она как-то подобрела, попробовав действительно хорошее вино.
– Ведь знала, где я обитаю, а не приходила. Я тебя искала, волновалась, не знала, где ты.
– Она в местном приюте жила, – сказала Фрося.
– Эх, Люсьен, Люсьен… – покачала головой Валентина.
– А что? Мне там нормально было. Крыша над головой, работа. А к тебе идти неудобно – ты ж кормить будешь, а я уж достаточно поела за твой счет, стыдно уже. Свой кусок хлеба имею, не жалуюсь!
Между тем девушка-официантка принесла еще вина и какие-то сладости.
– Спешишь, – обронила вскользь Валентина, не убирая улыбки с лица.
– А вспомнила про тебя вот почему… – начала Люсьен.
– Так я и знала! Ничего просто так не сделаешь! И что тебе потребовалось?
– Расскажи, что там у тебя вышло, – попросила вдруг Люся.
– С чем?
– Не с чем, а с кем. Почему ты так некрасиво, со скандалом, ушла от пана Людвига? Столько лет работала… Непонятно, что у вас там вышло?
– Ну, ты вспомнила! Вообще-то мне не хотелось бы об этом… Я предпочитаю хранить хорошие воспоминания.
– Но это важно! Я же помню, в последнюю нашу встречу ты даже плакала от какой-то несправедливости, допущенной по отношению к тебе. И еще говорила про какой-то листок с цифрами, – напомнила Люсьен.
– Да, да, вспомните, пожалуйста! – попросила и Фрося, как только услышала о пресловутом листке.
– Да чего вспоминать? Я прекрасно все помню… – вздохнула Валентина. – Я прибиралась, как всегда, в кабинете пана Людвига. Я делала это много раз и знала все правила и условия.
– Условия? – переспросила Люсьен.
– Пан был известным ученым, он все время что-то писал, что-то записывал, делал какие-то заметки, расчеты. Домашние строго охраняли его покой. Все соблюдали это правило, так как понимали – человек работает. А в последнее время дела у пана Людвига явно шли не в гору. Я, конечно, не лезла в дела хозяев, но все равно события происходили у меня на глазах. И я замечала… невольно, но замечала…
– Да ты не оправдывайся! Мы же ни в чем тебя не обвиняем! – успокоила женщину Люсьен и снова разлила всем вина.
Василий слушал их, но в разговор из-за непонимания темы не встревал, а только пил и ел. Причем тарелка его опустошалась с приличной скоростью.
– Так вот, я замечала, что продукты в холодильнике все хуже и хуже, дешевле и дешевле. Сам хозяин стал выглядеть как-то странно, неопрятно – глаза отсутствующие, волосы дыбом… Он подолгу закрывался у себя в кабинете, что-то там все писал, писал… А дом постепенно приходил в запустение. Я видела нарастающее недовольство дочери. В глазах же пана появилось какое-то сумасшествие. Ему стало все равно, как он выглядит, хозяин мог, полностью погруженный в свои мысли, пройти мимо меня и не поздороваться. Мог ни с того ни с сего начать кричать, что я зашла без стука в его кабинет для уборки, что кофе слишком горяч или остыл, хотя он был абсолютно такой же, как всегда. Несколько раз своими перепадами настроения пан Людвиг доводил меня до слез, а потом просил прощения. Мотивировал он это тем, что в последнее время у него очень много работы, он что-то не успевает, но скоро все наладится.
– Бедная моя Валентина! – покачала головой Люсьен. – Понятно, почему ты ушла и почему не хотела об этом вспоминать.
– Все это продолжалось довольно долго. Я думаю, что бедный пан от своей математики, от своих цифр сошел с ума… Потом Розалинда вышла замуж, и жизнь в доме стала налаживаться. Владислав взял все в свои руки. Вскоре в холодильнике опять появились хорошие продукты. Ну, вы понимаете… Только я все равно иногда слышала, как пан с дочерью ссорились. Розалинда кричала, что отец совсем ею не занимается, не желает ей личного счастья. Пан Людвиг все время проклинал какого-то «старого черта», своего друга, воткнувшего ему нож в спину. Дочь умоляла отдать ей какой-то расчет, какую-то его работу. Мол, за нее можно получить миллионы, и она будет жить со своим любимым, который тогда точно уйдет от жены, они купят остров в океане, вдали от человеческих глаз, укроются там и будут жить в свое удовольствие, собирая только… как это… проценты. А пан отвечал ей, что все так спрятал, что «старый козел» ничего не расшифрует, так что жить счастливо на его страданиях и крови они не будут. Не смотрите на меня так, говорю, что помню.
Валентина обвела печальным взглядом сидевших с открытыми ртами слушателей.
– Очень неприятная история! Такое мирное благополучное семейство просто разваливалось от того, что из каждого шкафа в доме вываливалось по скелету. Не зная конкретно, о чем они говорят, что имеют в виду, я понимала: Розалинда увязла в какой-то грязной истории с любовником много старше ее и к тому же другом пана Людвига. То есть бывшим другом. И вроде бы пан Людвиг сделал какое-то открытие и хотел заработать на нем деньги, а она уговаривала отца отдать первенство открытия ее любовнику, для которого это единственный шанс получить мировую известность, деньги и вырваться из своей страны.
Фрося опустила взгляд в свою тарелку. Трудно было поверить, но она прекрасно понимала, о ком идет речь.
– А пан Людвиг кричал дочери в ответ, что кто и заслуживает любви и денег, так только ее муж. Вот уж чистая правда! На Владиславе ведь все и держалось. Совершенно открытый, трудолюбивый и спокойный человек. Время шло, пан Людвиг становился все агрессивнее и агрессивнее…
– Валентина, – прервала ее Фрося. – Вы думаете, что листок с цифрами и есть какой-то расчет Людвига?
– Я не знаю. Но выражение «листок с цифрами» слышала и запомнила. Как-то раз я убиралась в кабинете пана Людвига, и вдруг ворвался он и начал кричать: «Ты что тут делаешь? Что выискиваешь? Что вынюхиваешь?» Я обиделась, сказала, что ничего не вынюхиваю, а навожу порядок, впрочем, как всегда. И тут хозяин заорал жутким голосом: «Какого черта ты тут творишь? Куда ты дела мою работу?» Вид у него при этом был совершенно безумный – глаза навыкате, лицо катастрофически красное, слюна брызжет… Я подумала, что сейчас его удар хватит. Спрашиваю – что за работа? Оказывается, на столе лежал какой-то важный листок с цифрами. И тут пан Людвиг схватил меня за шиворот и принялся трясти, как грушу. Я клялась и божилась, что ничего не трогала, выбрасывала только то, что лежало в корзине для мусора, отродясь не брала ничего у него со стола. Но хозяин просто бесновался! Именно тогда я и ушла от них, а Влад мне помог. Я уже говорила, что больше ничего не хотела знать об этой семье, в которой проработала столько лет, хотя слухи все равно доходили. Вроде украли у пана что-то. Может, тот листок и украли, что сильно подкосило его пошатнувшееся здоровье.
За столом воцарилась тишина.
– Мороженое! – радостно возвестила девушка-официантка.
– Очень кстати! Подсластить пилюлю… – смахнула слезу Валентина.
Чувствовался определенный нерв в ее рассказе, заметно было, что ее до сих пор трогает давняя история. Так всегда бывает, когда с честным человеком поступают несправедливо.
– Шоколадное, клубничное, ванильное, банановое… – продолжала улыбаться девушка, не понимая, какой серьезный разговор прервала.
Она поставила перед каждым вазочки и разложила ложки.
– Приятного аппетита!
– Спасибо, – кивнула Люсьен.
Фрося мрачно подняла бокал с вином.
– Я предполагаю, что именно произошло. Дочь пыталась договориться с отцом по-хорошему – не получилось. Тогда пошла другим путем – украла его расчеты, решив, что таким образом поможет любовнику, и передала листок моему отцу. Да, именно он являлся ее любовником, теперь я спокойно могу говорить об этом… Скандалы между отцом и дочерью продолжались. Затем последовали ее гибель, его смерть. Видимо, мой отец не сумел расшифровать записи и, терзаемый сомнениями и остатками совести, захотел вернуть украденное. Но отношений у отца со старым другом не было, он даже не знал, что тот тоже умер, поэтому попросил меня отвезти его в Польшу. Затем я и приехала в Краков. Сейчас листок у Влада, но он пока не разобрал, что там зашифровано. А может, те цифры и не скрывают ничего ценного? И стоящее баснословных денег открытие – всего лишь плод больного воображения сошедшего с ума ученого?