Лукан и его братья опасны. Не для себя, но для всех остальных. Где-то там притаилось великое зло, и оно ждет, чтобы использовать их.
Больше двухсот лет заточения в замке. Но что еще им остается? Нельзя, чтобы их видели такими, какие они есть, чудовищами, которыми они стали. Как средний сын, он всегда был поддержкой для своих братьев. Скала, твердая и надежная, скрепляющая их всех вместе, как говорила их мать. Лукан не позволял себе думать, во что превращаются он и его душа.
Фэллон, старший брат, серьезно воспринимал роль наследника клана. Все, что он делал, все, о чем он думал, было только ради клана. А когда его не стало, он не знал, что с собой делать. Имея внутри себя зверя, который постоянно требовал укрощения, и не в силах изменить то, что произошло, он стал топить свое горе в вине.
Что касается Куина, младшего брата, то зверь едва не отнял его у них. Лукан фыркнул. «Зверь» — не совсем правильное слово. Внутри их нет никакого чудовища. Это первобытный злой дух, изгнанный в преисподнюю. Аподату, дух мести, живет в каждом из трех братьев Маклауд — настолько древний, что о нем не сохранилось ни записей, ни преданий. И он страшнее любого зверя.
Всякий раз, когда Луканом овладевало подобное уныние, как бывало часто в дождливую погоду, он уединялся в своей комнате. У братьев и без того тревог хватает. Не надо им видеть, как он сражается со своими демонами. Конечно, можно целый день вот так хандрить и упиваться жалостью к себе, но нельзя. Он нужен братьям.
Лукан сделал глубокий вдох и начал было отворачиваться от окна, когда что-то внезапно привлекло его взгляд. Он прищурился, когда заметил нечто такое, от чего захватило дух. Это была женщина, точнее, юная девушка с изумительной фигурой, которая осмелилась подойти настолько близко к замку, что он мог видеть прелестные черты ее хорошенького личика. Хотелось бы ему разглядеть цвет глаз девушки, но достаточно и того, что он видел ее полные губы, которые молили о поцелуях, высокие скулы, порозовевшие от ветра.
И толстую темную косу, спускающуюся до талии. Что бы он только не отдал, чтобы увидеть эти волосы распущенными и рассыпавшимися по плечам. Лукан стиснул руки в кулаки, представив, как его пальцы проходят сквозь густые пряди.
Платье ее было простым и поношенным, но оно не скрывало тонкой талии и высокой груди. Она двигалась свободно, явно привычная к таким вот прогулкам на природе. Мягкий изгиб губ, когда она смотрела на море, затронул что-то в его душе. Казалось, незнакомке хотелось полететь на крыльях ветра.
Она собирала грибы не спеша, осторожно и бережно укладывая их в корзинку. Когда же устремила взгляд на замок, во взоре ее была печаль, словно она знала, что здесь произошло.
Что-то в сердце у Лукана сдвинулось, сместилось, призывая его узнать эту девушку. Чем дольше он наблюдал за ней, тем сильнее она его интриговала.
Никто не осмеливался подходить так близко к крепости, тем более смотреть на нее с таким любопытством. Если бы Лукан знал, что рядом живет такая красотка, то мог бы оставить замок, чтобы отыскать ее.
Не обращая внимания на порывы ветра, он прищурился и увидел, как она внезапно вскрикнула, выронила корзинку и погналась за чем-то в сторону обрыва. Грянул гром, и зигзаг молнии осветил потемневшее небо. Снова гроза, снова дождь.
— Что ты делаешь? — спросил младший брат Куин, входя в комнату и вставая рядом с Луканом. Он выглянул в окно. — Господи помилуй. Она что, ненормальная?
Тот покачал головой.
— Она собирала грибы. Потом зачем-то побежала к обрыву.
Куин зарычал, ибо его ярость всегда была где-то поблизости, наготове:
— Глупая девка. Она же упадет и убьется!
Лукан не стал мешкать, когда его обостренный слух уловил смещение в земле. Он проскочил мимо брата, выскочил из комнаты, промчался по коридору и, перемахнув через перила, оказался сразу на первом этаже. Приземлился в большом зале, согнув колени и упершись руками в пол для равновесия. Кожу его покалывало, когда живущий в нем дух стал набирать силу.
— Лукан, ты куда?
Не было времени объяснять Фэллону, старшему из них, что у него на уме. Жизнь девушки в опасности. Он выбежал из замка, не обращая внимания на дождь и ветер, и проскочил под тем, что осталось от замковых ворот, когда услышал ее панический крик. Земля под ней стала оползать и осыпаться. Он подпрыгнул в воздух и приземлился в нескольких шагах от нее ровно в то мгновение, когда рука ее схватила ожерелье и земля начала уходить из-под ног.
Лукан нырнул вперед и ухватил ее за запястье, прежде чем она чуть не полетела на камни внизу. Ноги ее повисли над обрывом, и она заморгала, глядя на него своими темными, расширенными от страха глазами.
— Держись! — прокричал он сквозь грохот бури.
Ее грязная и мокрая рука выскальзывала из его руки, ноги лихорадочно пытались отыскать опору в скале. Она вскрикнула, ее слезы смешались с дождем.
— Пожалуйста! — закричала она. — Не отпускайте меня!
Лукан, собрав все силы, начал вытаскивать ее, когда земля снова стала оползать, и продолжал держать, хотя сам уже скользил к краю. Еще секунда, и они оба полетят вниз, но тут его пальцы ухватились за камень.
Он заглянул через край на девушку. Ему придется подбросить ее вверх, это единственный способ ее спасти, но если он так сделает… она сразу поймет, кто он такой.
— Я падаю!
Невозможно было ухватиться лучше, не уронив ее, но если он сейчас же что-то не предпримет, она выскользнет из его рук. Он схватился покрепче, но чем больше боролся за то, чтобы не выпустить ее, тем больше та соскальзывала.
А в следующий миг его рука уже держала пустоту.
Ее крик эхом отозвался в нем, скрутив внутренности в узел. Не раздумывая ни секунды, он отпустил в себе духа, чудовище, которое держал взаперти. Два прыжка вниз по обрыву, и вот он уже внизу, среди камней, подставляет руки, чтобы поймать ее.
Он ждал, что она в ужасе закричит, как только увидит его лицо, но, посмотрев, обнаружил, что глаза ее закрыты. Она лишилась чувств.
Лукан облегченно выдохнул. Он не задумывался ни о чем, кроме спасения девушки, но теперь, когда она была в его руках, нисколько не жалел об этом. Сколько лет прошло с тех пор, как он в последний раз обнимал женщину, и сейчас от ощущения ее мягкого тела, прижимающегося к нему, его естество мгновенно затвердело и воспылало страстью.
Дождь все лил и лил, но Лукан никак не мог оторвать глаз от ее прелестного лица, от нежного изгиба шеи и склоненной к нему головки.
— Проклятие, — проворчал он и запрыгнул обратно на скалу.
Лукан приземлился как можно мягче, чтобы не потревожить девушку, и обнаружил Куина, наблюдающего за ним сузившимися глазами, полными злобы и ненависти. За три сотни лет он уже привык к этому взгляду.
— Так-так, братец, — процедил тот сквозь зубы. — Что ты от нас скрываешь?
Лукан прошел мимо него и зашагал к замку под проливным дождем. Все вопросы потом.
Куин быстро нагнал его.
— Что, скажи на милость, ты делаешь? Ты не можешь принести ее в замок!
— Но и оставить здесь в такую погоду тоже не могу, — возразил Лукан. — Считаешь, что надо отнести ее в деревню? Она без сознания, и я не знаю, где она живет.
— Это ошибка, Лукан. Попомни мои слова.
Может, они и чудовища, но это вовсе не значит, что он должен вести себя как изверг. Слишком долго они прятались в замке, глядя на мир из окон своего разрушающегося дома. Это его единственный шанс сделать что-нибудь хорошее, и он не намерен его упустить.
«Особенно когда так приятно держать ее в своих руках».
Проклиная свое тело, Лукан усилием воли попытался пресечь все мысли о пышной женской груди, прижимающейся к нему, или исходящему от его ноши запаху вереска. Мокрая ткань платья облепляла тело как вторая кожа, предлагая его жадному взору затвердевшие соски.
Он сглотнул, желая сомкнуть губы вокруг крошечного бутона и втянуть плоть в рот. В паху у него напряглось, кровь вскипела, дрожь неукротимой жажды телесной любви прошла по телу.
Пинком распахнув дверь замка, он вошел в большой холл. Фэллон, который лежал на скамье посреди зала, сел и вопросительно вскинул черную бровь.
— Лукан, я пьян, но не настолько, чтобы не заметить, что у тебя в руках женщина. Здесь. В замке. Что не дозволяется, должен добавить.
Лукан, не обращая внимания на слова брата, помчался по лестнице, перескакивая через две ступеньки, в свою комнату. Помещение — одно из немногих в довольно приличном состоянии, чтобы поместить туда девушку. Фэллон своей комнатой никогда не пользуется, а Куин разгромил свою во время одного из своих частых припадков ярости. Все остальные помещения в замке давно заброшены.
В них не было надобности.
Положив девушку на кровать, Лукан развел огонь в очаге, чтобы согреть ее, и попытался утихомирить свое не на шутку распалившееся тело. Неукротимая плотская жажда, вожделение, которое он испытывал к ней, встревожило его. Когда он выпрямился, то не удивился, обнаружив Фэллона и Куина, которые стояли в дверях.
В них не было надобности.
Положив девушку на кровать, Лукан развел огонь в очаге, чтобы согреть ее, и попытался утихомирить свое не на шутку распалившееся тело. Неукротимая плотская жажда, вожделение, которое он испытывал к ней, встревожило его. Когда он выпрямился, то не удивился, обнаружив Фэллона и Куина, которые стояли в дверях.
— Может, ее раздеть? — спросил старший брат, устремив взгляд на девушку. — Она, похоже, промокла насквозь.
— Да. — Но Лукан не собирался подвергать себя подобному испытанию. По крайней мере пока не укротит свою плоть. Руки его сжались в кулаки от одной лишь мысли о том, чтобы стащить мокрые тряпки с ее тела и насладиться зрелищем нежной кожи. Интересно, соски у нее такие же темные, как и волосы?
Младший брат шагнул вперед и удлинил свои когти:
— Я сниму с нее платье.
С молниеносной скоростью Лукан метнулся вперед и встал между ним и кроватью у противоположной стены. Девушка — его находка, он несет за нее ответственность. Если оставит ее Куину, тот с присущей ему яростью скорее всего разорвет ее на части, а Фэллон тут же забудет о ней, как только руки его сомкнутся вокруг горлышка очередной бутылки.
— Предоставьте ее мне, — твердо сказал Лукан.
Губы Куина растянулись в ухмылке.
— Все эти годы ты выговаривал мне за то, что я даю волю сидящему во мне духу. А ведь ты, брат, делаешь сейчас то же самое.
Фэллон провел ладонью по лицу и заморгал своими покрасневшими глазами.
— О чем ты толкуешь, Куин?
— Если бы ты время от времени просыхал хотя бы ненадолго, то понял бы, — огрызнулся тот.
Взгляд темно-зеленых глаз старшего брата, так похожих на отцовские, остановился на Куине.
— По мне, лучше уж пить, чем стать таким, как ты.
Младший брат рассмеялся глухим невеселым смехом.
— По крайней мере я знаю хотя бы, какой сегодня день. Скажи мне, Фэллон, ты помнишь, что было вчера? Нет, постой. Вчера было то же самое, что и позавчера, и неделю назад.
— А что делаешь ты, кроме того, что крушишь все, что строит Лукан? — В глазах Фэллона полыхнуло пламя, и мускул на скуле задергался от гнева. — Ты не в состоянии даже помочиться, чтобы не дать волю своему зверю.
Куин ухмыльнулся:
— Проверим?
— Хватит! — рявкнул Лукан, когда братья шагнули друг к другу. — Убирайтесь отсюда, если собрались драться.
Фэллон безрадостно усмехнулся:
— Ты же знаешь, что я пальцем его не трону.
— Совершенно верно, — презрительно бросил Куин. — Мы же не хотим, чтобы великий Фэллон Маклауд искушал своего духа.
Фэллон закрыл глаза и отвернулся, но Лукан успел заметить отчаяние во взгляде брата.
— Мы все носим свои проклятия, Куин. Оставь Фэллона в покое.
— Я сам в состоянии позаботиться о себе. — Старший брат решительно повернулся к Лукану. Потом перевел взгляд на девушку. — О чем ты только думал, притащив ее сюда? Знаешь ведь, что смертному в наши владения вход воспрещен.
Девушка на кровати пошевелилась, и все трое замерли, ожидая, что та вот-вот очнется. Когда она вновь затихла, Лукан облегченно выдохнул и махнул им, чтобы уходили.
— Я спущусь через минуту, — пообещал он.
Как только братья ушли, он стащил с нее промокшие башмаки. Надо было бы снять и платье, чтобы она не простудилась, но Лукан не доверял своему телу — или своим рукам, — что не поддадутся соблазну.
Ее изумительные каштановые волосы потемнели от дождя. Он убрал прилипшую к щеке прядь, и ему безумно захотелось продлить это восхитительное ощущение прикосновения к гладкой нежной коже. Лицо ее, красивое, без изъянов, с высоким лбом и тонкими, изящными чертами, зачаровывало его. И хотя Лукану довелось лишь на короткий миг заглянуть в ее глаза, широко раскрытые от страха, он помнил, что такого орехового цвета ему видеть еще не приходилось. А эти длинные густые черные ресницы, веерами лежащие на щеках.
Лукан не осмеливался дотронуться до женщины с того самого рокового дня почти триста лет назад. И вот теперь в его постели лежит незнакомка, настолько восхитительная, что у него обмирает сердце. Соблазн дотронуться до нее был слишком непреодолим, чтобы можно было устоять.
Он провел пальцем вниз по лицу к полным, пухлым губам незнакомки. Запах вереска окутал его. Ее запах. Боже, он уже забыл, какой мягкой может быть женская кожа, как сладостно она пахнет.
Не в силах остановить себя, он очертил большим пальцем рог. Как отчаянно ему хотелось наклониться и прильнуть губами к ее губам, скользнуть языком в рот и услышать стон удовольствия, вкусить райского наслаждения.
Пусть миновали столетия с тех пор, как он держал в своих руках женщину, но Лукан все еще помнил ощущение мягких грудей в его руках, вскрики наслаждения от слияния тел. Не смог забыть, как это приятно, когда женская ладошка гладит его плечи, когда пальцы ласкают его волосы.
Он помнил слишком многое и слишком хорошо.
Тело Лукана запульсировало от острого желания, когда он представил, как снимает с девушки одежду, накрывает ладонями груди и перекатывает соски между пальцами. Он отшатнулся от нее, испугавшись, что уступит этой жажде, охватившей его. Тогда-то он и заметил, что губы ее начали синеть.
Лукан обозвал себя трижды дураком. Он-то, может, и бессмертный, но она уж точно нет. Он удлинил один из своих когтей и разрезал ее платье до талии. Стянув его с девушки, отшвырнул в сторону и поспешил снять мокрые чулки.
Руки его дрожали, когда соприкасались с кожей, именно такой шелковистой, какой он себе ее и представлял.
Сорочку он не тронул и протянул руку за одеялом. Потребовалась вся его сила воли, чтобы не сорвать с нее остатки одежды и не полюбоваться вдоволь изгибами роскошного тела.
Начав накрывать ее одеялом, он обратил внимание на сжатую в кулачок руку и свисающий из нее кожаный ремешок. Должно быть, это та вещица, за которой она подбежала к обрыву. Он нахмурился, почувствовав какое-то знакомое убаюкивающее ощущение. Потребовалось несколько секунд, чтобы узнать в нем магию.
— Кто же ты? — пробормотал он.
Лукан позволил себе лишь один разок взглянуть на ее тело. Стройные ноги, крутые бедра, талия настолько тоненькая, что он мог обхватить ее двумя руками, и пышные груди с затвердевшими сосками.
Ладони и губы покалывало от стремления прикоснуться к ней.
Он проглотил это желание, бушующее у него в крови. Плоть напряглась в сладком предвкушении, но Лукан не собирался уступать. Не мог. Он укутал ее в одеяло и повернулся, чтобы уходить. Девушка была в опасности, и он спас ее.
Вот и все.
И ничего больше.
Глава 2
Лукан стоял, повернувшись к очагу в большом холле. Им не требовалось тепло огня, но Фэллону нравилось напоминание о том, какой была их жизнь до того, как все изменилось.
Оранжево-красное пламя пожирало дерево, как злой дух Куина. Лукан потер ладонью челюсть и вздохнул. У него есть женщина. В замке. Это против всех установленных ими правил, но, да простит ему Бог, он не жалеет об этом. Несмотря на то, кто он есть, что внутри его, он по-прежнему мужчина. Разве не так?
— Лукан, очнись!
Он вздрогнул при звуке голоса Фэллона.
— Я думал, ты отключился.
— Еще нет. — Старший брат всегда был самым серьезным из них, но по крайней мере еще не разучился улыбаться. Когда-то в его зеленых глазах мерцали искры смеха и надежды. Теперь во взгляде не было ничего, кроме пустоты. Как же Лукану хотелось, чтобы Фэллон нашел средство, которое искал, но, обнаружив, что невозможно изменить то, что было с ними сделано, старший брат утратил всякую надежду.
— Расскажи ему, — проскрипел Куин, появившись из кухни.
Лукан вздохнул и повернулся к братьям. Когда-то большой зал замка Маклаудов был полон людей. Канделябры давали яркий свет, а оружие предков и роскошные гобелены украшали стены. Все, что осталось от него теперь, — это грубо сколоченный стол с двумя скамьями и тремя стульями, сбитыми им самим, которые сейчас стояли перед очагом.
Сделав замок своим обиталищем, они с Фэллоном починили крышу, чтобы их не заливал дождь. Но это было еще до того, как старший брат пристрастился к выпивке. Лукан посмотрел на него и в который раз горько пожалел о том, что ничем не может ему помочь. Да и всем им!
Лицо Куина потемнело, кожа сделалась черной, когда дух внутри его стал рваться на свободу.
— Расскажи ему!
— Бога ради, Лукан, не молчи, — устало пробормотал Фэллон и взъерошил рукой свои и без того растрепанные волосы. Раньше они отливали на солнце золотом. Теперь у них был тот же темно-каштановый цвет, что и у их матери, а глаза у старшего брата зеленые, как у отца, но немного темнее.
Лукан выдохнул.
— Я выпустил своего духа.
Если что и могло прояснить сознание Фэллона, так как раз эти слова. Братья уже давно узнали, что злой дух, живущий в них, готов на все, чтобы освободиться, и гнев лишь делает его еще сильнее. Они не в состоянии контролировать себя, когда он выпущен на волю, и именно по этой причине, помимо многих прочих, Фэллон и запил.