«Все-таки в театре даже костюмеры не лишены своеобразного актерского дарования», — усмехнулся про себя Андрей. А костюмерша торжествующе закончила:
— Ну а он с собой эту чертову девицу привел, очевидно, как символ эпохи Возрождения.
Андрей кивнул, а дверь внезапно распахнулась, и на пороге появился высокий худой юноша с длинным лицом.
— Майя Александровна! — начал он и осекся, увидев Андрея.
— А вот и он. Явился, не запылился! — краем рта сообщила костюмерша Андрею и расплылась в медовой улыбке: — Алексей Валерьевич, тут следователь пришел, с Петровки. По поводу убийства нашей Алисочки.
— Старший оперуполномоченный капитан Яковлев, — поправил ее Андрей. — Где мы могли бы с вами побеседовать?
Ираклий
«Все-таки, — думал Ираклий, паркуя машину, — странная история».
Странный звонок. Странный голос — то писклявый, то басовитый. Будто кто-то неумело пытается его, голос, изменить. И то, что этот человек знает про Ираклия, тоже странно. Зря он согласился на встречу. Он замер на секунду, прежде чем открыть дверцу машины, посмотрел на кусочек блеклого, не налившегося еще синевой неба, едва видного из-за небоскребов Москва-Сити. «Да еще и такая рань несусветная…» Ираклий зевнул, вынул себя из низкого спортивного автомобиля, сладко потянулся. На улице было свежо, даже воздух еще не пах, как обычно, бензином. — Да ладно. Встретится он с этим чуваком. Наверное, журналист какой. Выкопал древнюю историю и пытается его шантажировать. Детский сад. Не на того напал. Ираклий прошел быстрым шагом к Бизнес-центру. Кивнул охраннику на входе, вызвал лифт. Огромное зеркало отразило широкоплечую фигуру в сером комбинезоне — нечто среднее между спортивным костюмом и пижамой: голову покрывал капюшон, позволяющий совершать утреннюю пробежку и быть неузнанным, на ногах — кроссовки из мягкой кожи. Стильно и уютно. Ираклий вынул мобильник и сделал селфи — «лифтолук». Пока доехал до нужного, последнего этажа, успел запостить фото в инстаграм с надписью: «В здоровом теле здоровый «Ух!».
Двери открылись, и он снова накинул капюшон.
— Меня ждут, — сообщил он спящему на ходу официанту.
— Еще не подошли, — ответил гарсон, пытаясь сдержать зевок.
Ираклий выбрал столик в дальнем углу. Из панорамного окна, выходящего на террасу, открывался вид на нестерпимо блестящие на утреннем солнце столичные небоскребы.
— Двойной эспрессо, — кинул он официанту и развалился на стуле, поглядывая по сторонам. Ни души. Кафе обслуживало работников бизнес-центра — днем в этом месте будет не протолкнуться. Вечером, где-то с пяти, народ тоже набивался, чтобы пропустить стаканчик, поглядеть футбол или пофлиртовать с коллегой. Но в шесть утра здесь не было никогошеньки, и Ираклий сам себе кивнул. Неизвестный явно не дурак. Тут их точно никто не потревожит.
— Доброе утро, — услышал он за спиной и резко обернулся. Рядом стоял высокий рыжебородый мужчина в кепке и светлом плаще.
Ираклий быстро просканировал его взглядом — от коричневых ботинок до ворота черного свитера, торчащего из-под плаща. Втянул носом воздух: от неизвестного исходил легкий запах нафталина. Официант подошел и поставил перед Ираклием наперсточек эспрессо, а перед долговязым — большую чашку капучино.
— Будьте добры, сделайте так, чтобы нас никто не беспокоил, — сказал неизвестный спокойным голосом заспанному халдею. И тот мгновенно испарился.
«Никакой он не журналист, — понял Ираклий, снова исподтишка оглядывая мужчину напротив. Что-то было не так. Одежда, родом из 80-х, явно вынута ради встречи с ним из глубин платяного шкафа, окладистая рыжая борода, а брови и ресницы — темные. Ираклий вздрогнул. — Что за бред?»
— Зачем вам накладная борода? — спросил он, глядя прямо в карие с зеленью глаза мужчины.
Тот улыбнулся — зубы были свои, кривоватые.
— Ничего себе, как вы меня рассекретили. Это, — он легонько дотронулся до бороды, будто боялся, что она отклеится, — даже не ради меня — ради вас. Вы же личность известная. Зачем… — неизвестный задумался, подыскивая слова, — вас компрометировать?
— Я не девушка, — нахмурился Ираклий и отодвинул от себя пустую чашечку. — Не стоило так утруждаться.
А мужчина ничего не ответил: пил капучино маленькими глотками и внимательно оглядывал Ираклия. Взгляд был странный. Ираклий почему-то вспомнил своего приятеля, что держал в Подмосковье питомник породистых ротвейлеров. Однажды тот был вынужден пристрелить одного из своих лучших производителей — красавца Зигмунда. Зигги, как приятель его называл, заболел бешенством. Прошлой осенью Ираклий наблюдал, как приятель недрогнувшей рукой поднял ружье и… Что за чушь лезет в голову?
— По телефону вы сказали, что у вас есть очень важная информация, — сказал он, почему-то нервничая.
— Не здесь. — Рыжий допил свой капучино и встал.
Ираклий посмотрел на него с сомнением:
— Тут никого нет.
— Тут есть камеры. И есть люди, которые умеют читать по губам, — усмехнулся неизвестный. — Мне все равно. Но если хоть что-нибудь из этого просочится в прессу, вашей карьере конец.
Ираклий встал. Черт с ним! Надо побыстрее с этим покончить. Мужчина толкнул дверь на террасу. Ираклий вышел и вздохнул: красиво все-таки. Горят золотым огнем громады небоскребов. Чуть дальше серебристой лентой сверкает Москва-река. Внизу, совсем крошечные, снуют автомобили — шумит большой город. А здесь, в вышине, тихо. Только очень уж высоко. Ираклий опасливо подошел к ограждению из прозрачного пластика.
— Сюда. — Мужчина подозвал его чуть левее. — Поглядите, с южной стороны отлично виден храм Христа Спасителя!
«Да какая разница?» — подумал Ираклий, но послушно подошел.
А в следующую секунду долговязый мужчина в светлом плаще мгновенным жестом выбил пластиковый лист ограждения и с силой толкнул его вниз. От неожиданности Ираклий коротко вскрикнул, вызвав шок у ранних уборщиц парой этажей ниже, а следующий протяжный крик уже потонул в утреннем московском шуме.
А человек в светлом плаще зашел обратно внутрь кафе, допил последний глоток чуть теплого капучино, слегка одернул коротковатый по нынешней моде рукав и увидел, прямо под большой костяной пуговицей на манжете, крошечное темно-бурое пятнышко. Кровь. Еще с прошлого раза. Он усмехнулся: плащ стал у него почти униформой. А это неправильно. Его придется сжечь, придумав себе на будущее новую экипировку.
Он положил купюру в тысячу рублей под чашку и спокойно отправился к лифту.
Официант, задремавший на стуле за барной стойкой, даже не заметил, как остался один.
Отрывок из зеленой тетради
…что человеческая ДНК совпадает с ДНК банана на 50 %. Хорошая ли это новость? Не знаю. С другой стороны, нейроны головного мозга соединены меж собой, подобно структуре Вселенной. С одного боку — банан. С противоположного — бесконечность. Пугающая простота рядом с пугающей же сложностью. Вот еще новость: почти половина генетического ДНК-материала, найденного в нашем желудочно-кишечном тракте, пока абсолютно неподвластна классификации. Генетики знают, что это не: не-бактерии, не-грибок, не-вирус. Но что же это тогда, черт возьми?! Они назвали субстанцию «темной биологической материей» по аналогии с той «темной материей», поисками которой заняты астрофизики. Подозревают, что именно там, в этом темном непонятном месте и хранится наша генетическая память — от первых прямоходящих сапиенс. И именно там содержится запас прочности, позволяющий человеку выдерживать экстремальные условия существования и выживать в борьбе с вирусами, не прибегая ни к каким лекарствам. По большому счету, если мы сравним генетику с иностранным языком, где имеется многотомный словарь, — сами гены плюс энное количество грамматических правил, организующих наследственную информацию, приходится признать: несмотря на огромный научный прорыв в генетике в XX веке, мы на этом языке еще не разговариваем. И даже не лепечем. Только мычим.
Андрей
— Да бога ради, приходите, — раздался хриплый голос в трубке. — Я дома и никуда не собираюсь.
И Томская закашлялась так, что не оставалось никаких сомнений — и правда не собирается. Телефон и адрес ему дал режиссер Саркелов — актриса была единственной конкуренткой покойной Алисы Канунниковой на театральных подмостках. Жила она в десяти минутах пешком от театра, и Андрей с удовольствием прошелся, потому что погода в кои-то веки радовала — ровное тепло, затянутое белесыми полупрозрачными облаками небо, не жарко, не холодно. Мечта, а не погода.
— Нужно быть удачливой, как я, чтобы заболеть в июне, — сказала, открыв ему дверь, гнусаво Томская. Нос у актрисы был красный, халат — ядовито-зеленого цвета, на ногах — шерстяные носки с начесом. А сама она оказалась крошечной, не выше метра шестидесяти. Отодвинув, не глядя, ногой серого дымчатого кота-британца от двери, Лиза впустила Андрея внутрь. От большой прихожей вели двери в комнату и коридорчик — на кухню. Андрей успел заметить на кухонном столе Пизанскую башню из тарелок. По квартире витал слабый запах жареной рыбы.
— Нужно быть удачливой, как я, чтобы заболеть в июне, — сказала, открыв ему дверь, гнусаво Томская. Нос у актрисы был красный, халат — ядовито-зеленого цвета, на ногах — шерстяные носки с начесом. А сама она оказалась крошечной, не выше метра шестидесяти. Отодвинув, не глядя, ногой серого дымчатого кота-британца от двери, Лиза впустила Андрея внутрь. От большой прихожей вели двери в комнату и коридорчик — на кухню. Андрей успел заметить на кухонном столе Пизанскую башню из тарелок. По квартире витал слабый запах жареной рыбы.
— Пойдемте в мою комнату, мы эту квартиру на двоих с подругой снимаем. — И она чуть подтолкнула его к двери справа.
Комната Лизы была светлой и в прибранном виде, наверное, достаточно просторной. Но сейчас везде — на полу, на кровати, застеленной претенциозным черным шелковым бельем, на стуле и широком подоконнике — валялись вещи. Колготки, джинсы, юбки, нижнее белье… Андрей смущенно отвел глаза.
— Простите, — сказала Томская у него за спиной все так же в нос. — Болею уже неделю. Не до уборки.
Андрей хотел было сказать, что прийти к такому хаосу всего за неделю невозможно, но промолчал: кто он такой, чтобы давать советы по наведению порядка? Они с Раневской и не в таком бардаке живали — и никто не умер.
— Творческий беспорядок у творческой личности, — вместо этого сказал он.
Томская кокетливо улыбнулась и, сняв кипу вещей со стула, перебросила их на кровать:
— Будьте как дома.
А сама нырнула обратно в постель. Андрей усмехнулся, сел на стул, оглядел батарею лекарств на прикроватном столике.
— Я знаю, зачем вы пришли, — сказала Томская, высморкавшись в бумажный платок и бросив использованный комочек на пол. — Майка-костюмерша уже доложила. Рыдать я перед вами не буду, хоть и могу это сделать профессионально, а нос с глазами и так красные.
— Так чего ж не порыдаете? — поднял бровь Андрей.
— А не хочу. — Томская посмотрела на него с вызовом: — Не любила я вашу Алиску, вот и все!
— Завидовали? — усмехнулся Андрей.
А Лиза кивнула:
— Ага. Завидовала. А кто б ей не завидовал, с такой фигурой и мордашкой? Тем более из актерской братии. Для нас внешность — так сказать, «товар лица». Но дело не в этом.
— А в чем же? — Андрей вытянул ноги — эта кареглазая малютка начала ему импонировать своей искренностью.
— А в том, что с такой внешностью легко казаться ангелом. Не то что мужики — иные бабы ведутся. Возьмем нашего Алешеньку…
— Который собирался дать вам главную роль, а потом передумал? — сощурился Андрей.
Лиза махнула маленькой ручкой с красными коготками:
— А вы меня не провоцируйте, я вам и так все расскажу. Почему, думаете, она в нашу заштатную шарашку пришла? Это с мужем-то — ведущим продюсером на Первом?
— Из любви к искусству? — предположил Андрей.
— Ха! — сказала Лиза и закашлялась. Злобно глянула на Андрея, потянулась к кружке на прикроватном столике, отпила явно уже холодного чая. — Не смешите меня, — продолжила она хриплым шепотом. — Она просто узнала, кто у нашего кузнечика любовница!
— Кто-то из Министерства культуры? — продемонстрировал свою якобы осведомленность Яковлев.
— «Кто-то»! — передразнила его Лиза. — Министерша, на секундочку! Новая Фурцева — так ее, кажется, называют!
— И что? — пожал плечами Андрей. — Ну, новая.
— Вы совсем идиот или прикидываетесь? — Лиза сверкнула карими очами. — Она может все. Может дать нашему театрику такое государственное финансирование — закачаешься. А если Алешке надоест с театром играться, кинет денег на кино — проект века. Снимай — не хочу.
— Хотите сказать, что Алиса только по этой причине и появилась в вашем театре?
Лиза вместо ответа смерила его презрительным взглядом, потом взяла со столика ингалятор для носа и, полная достоинства, пшикнула себе пару раз в каждую ноздрю.
Андрей задумался: министр, приревновавшая молодую актрису к своему фавориту? Почему нет? Он вновь посмотрел на Лизу:
— А что вы сами делали вчера вечером, Елизавета? Ведь соперничество в профессиональных кругах тоже дело обыкновенное.
— Это да, — широко улыбнулась Лиза. — У нас тот еще гадюшник. Только тут вам не повезло — весь вчерашний день моя подруга сидела дома и может подтвердить: кроме как сморкаться, чихать и дышать над кастрюлей с картошкой, я не занималась ничем предосудительным.
Маша
Маша на секунду отвлеклась, замерев с трубкой у уха. С ней в последнее время это случалось довольно часто. В последнее — с тех пор, как она вернулась из Лондона. Ситуация должна была разрешиться. Но не разрешилась. А напротив, еще более запуталась. Она осталась рядом с Андреем — там, где и должна была быть. И для всех казалось логичным продолжение цепочки: Маша Каравай вернулась в Москву, вернулась к Андрею, а значит — пришла работать обратно в МВД. На круги своя. Но своя ли?
— Ты не можешь, — сказал ей Петя, заявившийся пару недель назад к ним с матерью на чай, — просто не имеешь права теперь всю жизнь чувствовать себя в долгу.
— Нет? — грустно улыбнулась Маша. — А что бы ты чувствовал на моем месте?
Петя расстегнул — то была уже третья чашка чаю — свой скучнейший адвокатский пиджак, и Маша ахнула — под ним обнаружился разноцветный жилет в оранжевых и фиолетовых райских птицах. Высший шик, тайная британская эксцентричность настоящего денди.
— Не знаю, — честно сознался Петя. — Но ведь это же ловушка. Прямо как в классической английской литературе: между долгом и чувством.
— Нет, — покачала головой Маша. — Не прямо. Долг и чувство у меня в одной корзине. Но ловушка все равно есть. Я должна была понять, что делать дальше, но не успела. Андрей спас мне жизнь, и всё — я уже не способна к размышлениям. Просто хочу быть с ним рядом, и если это значит продолжать работу на Петровке…
— Не знаю, — повторил Петя, упрямо тряхнув головой в темно-рыжем ежике. — Все равно выбор необходим любому человеку…
Выбор… Маша вздохнула. Петя уехал обратно в Вестминстер, так и не дав Маше ответа. По той простой причине, что ответ она должна была дать себе сама.
Маша досадливо положила трубку на место: она выбрала не лучший момент, чтобы предаваться раздумьям.
Вот, например, только что она дозвонилась в благотворительный фонд и выяснила, что покойная Алиса Канунникова почти не появлялась ни в фонде, ни в больнице. Впрочем, Антонина Викторовна, глава фонда, на «Алисочку» все равно молилась. Зачем молоденькой девочке, спрашивала она Машу, смотреть на «такое»? Зато Алисочка рассказывала о фонде во всех своих интервью и даже организовала на прошлогоднем «Кинотавре» гала-ужин, куда пригласила кучу знаменитостей, собрав много, очень много денег… Что ж, вопрос с благотворительностью, похоже, прояснился.
Но ведь где-то Алиса все-таки проводила время, официально отданное умирающим детям в хосписе?
Маша, хмыкнув, взялась за распечатку звонков с телефона Канунниковой. Алиса регулярно звонила мужу, маникюрше, косметичке и парикмахеру. Пару раз — отцу с матерью. Разговоры были короткие. У нее, как признался Маше Рудовский, было немного подруг — все они остались в районе на окраине, где Алиса окончила восьмилетку. В институте девушка тоже мало с кем близко сошлась: во‑первых, месяцами пропадала на съемках. Во-вторых, рано начав делать блестящую карьеру, не пользовалась расположением однокурсников. Маша задумалась: мало кто тянется к откровенно некрасивым людям, если только эта некрасота не оживлена игрой ума, чувством юмора или обаянием. Но, получается, можно стать парией, даже если ты красива? Маша пометила себе побеседовать с маникюршей и парикмахершей — одинокие девушки часто делятся с ними своими секретами.
И открыла распечатку СМС. Там тоже была своя закономерность, но на месте частого номера телефона Рудовского появился совсем другой набор цифр. Она повертела мобильный актрисы в руках: на экране зажглась фотография — Алиса в обнимку с мужем. Телефон был защищен паролем, но Маша, взглянув в свои записи, нашла дату рождения Канунниковой и забила день и номер месяца в открывшееся окошко для пароля — вариант почти беспроигрышный. «Пароль введен успешно». На экране сменилась фотография — теперь это была Алиса крупным планом. Маша нашла иконку СМС и открыла, сверяя каждое из сообщений со своим списком. СМС от маникюрши и парикмахерши остались на месте, но сообщения от того, с кем она переписывалась всего чаще, исчезли, будто их и не было. Алексей Валерьевич Саркелов, 82-го года рождения, прочла она строчку в своих бумагах. Режиссер театра. Маша не знала, насколько принято в театральных кругах переписываться с режиссером, у которого ты занята в основных спектаклях, но факт того, что Алиса стирала сообщения, мог свидетельствовать только об одном.