Натан вышел на улицу, машинально купил «Уоллстрит джорнал», забрел в несколько магазинов: воспользовался случаем, чтобы приобрести новогодние подарки. С покупками управиться было несложно: несколько партитур и программа по музыке для Бонни; бутылка хорошего французского вина для Эбби и машинка для обрезки сигар Джордану. Бесполезно что-либо покупать Мэллори — все равно не примет.
Натан вернулся к автомобилю, который оставил напротив кафе. Проходя мимо здания, посмотрел через стекло: наплыв клиентов спал, но Кандис оставалась на посту. Ладно, не будет же он торчать здесь все утро! Вставил ключ зажигания, собираясь уехать, но передумал: не решался, будто кто-то нашептывал ему: «Оставайся на месте!» Подчинившись интуиции, развернул газету — ну прямо детектив в засаде.
В 11:30 зазвонил мобильный:
— Привет, пап!
— Бонни! Ты не в школе?
— Сегодня нет уроков, в школе проводят учения по безопасности.
— Чем занимаешься?
— Собираюсь завтракать. — Бонни зевнула. — Не забывай, у нас только восемь утра.
— Где мама?
— В душе.
Бонни разрешалось звонить отцу в любое время, когда она захочет, — так они договорились с Мэллори. Натан услышал, как девочка снова зевнула.
— Ты поздно легла?
— Ага… Венс водил нас вчера вечером в кино.
Натана как током ударило. Вот уже несколько месяцев его бывшая жена встречалась со старым приятелем Венсом Тайлером; они познакомились на первом курсе университета и оставались в более или менее хороших отношениях. Венс — выходец из богатой калифорнийской семьи; его родители давно знали и навещали Векслеров. Как понял Натан, Венс жил на дивиденды от акций косметической компании, которую унаследовал. Несколько лет назад развелся; когда же Мэллори переехала жить в Сан-Диего, стал ухаживать за ней, предполагая, что у него есть все шансы.
Натан ненавидел Тайлера, и вполне взаимно. Однако всякий раз, когда Бонни говорила о Венсе, старался не отзываться о нем плохо, на случай если Мэллори вдруг решит связать с ним жизнь. Девочка и так сильно страдала из-за развода родителей и становилась агрессивной, если какой-нибудь мужчина приближался к матери; не стоило вовлекать ее в ссоры взрослых.
— Хорошо провела вечер, дорогая?
— Ну пап, ты знаешь, не люблю я этого Венса.
«И правильно делаешь, моя милая!»
— Послушай, Бонни, если когда-нибудь мама захочет снова выйти замуж, тебе не нужно расстраиваться.
— Почему?
— Нужно, чтобы кто-нибудь вроде Венса заботился о тебе и защищал.
— У меня уже есть мама и ты.
— Конечно, есть, но в жизни всякое может случиться.
Натан вспомнил слова Гудрича: что, если сказанное врачом — правда? Что, если смерть уже стучится в его дверь?
— А что может случиться?
— Ну мало ли… не знаю.
— Венс мне не папа.
— Безусловно, нет, милая моя. — Натан сделал над собой огромное усилие. — Венс, возможно, неплохой парень. Мама могла бы быть с ним счастлива.
— Раньше ты говорил, что он придурок!
— Не будь грубой, Бонни! Ты не должна произносить это слово.
— Ты его так назвал, когда говорил с мамой!
— Да, я не слишком его люблю, — пришлось признать Натану. — Но это, возможно, оттого, что мы с ним не одного поля ягоды. Знаешь, такие люди, как Венс, родились с серебряной ложкой во рту.
Бонни удивленно переспросила:
— С серебряной ложкой?..
— Это такое выражение, дорогая. Означает, что его семья всегда была богата и Венсу не нужно было работать, чтобы оплатить учебу. А мне приходилось мыть машины и вкалывать на гнилых складах Бруклина.
— Мама и Венс встречались, когда были молодыми?
— Говори тише, милая, мама будет недовольна, если услышит, что мы обсуждаем это.
Бонни прошептала:
— Все нормально, я поднялась к себе в комнату.
Натан ясно представил дочь: Бонни в пижаме, маленькие ножки в башмаках, как у Гарри Поттера. Он обожал секретничать с ней.
— Они встречались, — признался Натан, — но всею несколько раз, это было несерьезно.
Бонни помолчала немного, — значит, думает, — потом рассудительно произнесла:
— Но ведь мама тоже родилась с золотой ложкой во рту!
— Серебряной, милая. Ну хорошо, ты права. Но она не презирает людей из другого круга. Она порядочная.
— Я знаю.
— И ты тоже будь такой, слышишь меня? Не презирай тех, кто убирается у тебя в школе, или тех, кто обслуживает тебя в столовой. Можно быть достойным уважения, даже если мало зарабатываешь, понимаешь?
Бонни, умная девочка, снова заговорила о противоречиях:
— Но ведь ты всегда говорил: в Америке тот, кто хочет денег, всегда может их заработать.
— Ну да, иногда я говорю глупости.
— А я… должна презирать богатых?
— Нет! Суди о людях не по их деньгам, а по их поступкам. Понятно?
— Понятно, пап. — Потом проговорила доверительным тоном: — Знаешь, пап, я не верю, что мама любит Венса.
Удивленный этим замечанием, Натан помолчал, потом произнес:
— Не всегда нужна любовь, чтобы с кем-то жить. Так бывает. — «Зачем я говорю ей подобное? Она еще слишком маленькая, чтобы это понять…» — А я считаю, что маме нужна любовь.
И тут он услышал голос Мэллори — она звала дочь из кухни.
— Мне нужно идти, пап. — Бонни уже открывала дверь своей комнаты.
— Хорошо, малышка.
Прежде чем попрощаться, она все же прошептала:
— Знаешь, я уверена — мама не любит Венса!
— Откуда ты знаешь?
— Женщины знают такие вещи.
О, какая она умилительная! Чтобы скрыть волнение, Натан возразил с напускной строгостью:
— Ты еще не женщина, ты маленькая девочка, иди есть кашу. Я очень тебя люблю, белочка. Больше всех на свете!
— Я тоже тебя люблю.
Натан включил отопитель в автомобиле. И вновь задумался. По правде говоря, он не понимал, что Мэллори нашла в этом придурке Тайлере: нахальный, самонадеянный, из тех, кто считает, что происхождение дает право считать себя лучше всех.
Однако Венс, вероятно, не без оснований рассчитывал на успех: он мог видеться с Мэллори каждый день, ну и, конечно, в любую секунду был в ее распоряжении. Впервые за все время Натан признался себе, что, возможно, потерял Мэллори навсегда. Странно, но при разводе он почему-то считал: однажды она вернется, эта разлука лишь временная. Так упорно верил в это, что ни разу даже не подумал о том, чтобы завести отношения с другой женщиной. С тех пор у него было два или три свидания, без продолжения.
Никто для него не сравнится с Мэллори. Как охотник за обломками затонувших кораблей, он погрузился за ней в самые глубокие воды озера Санкати Хед. Его любовь была нерушимой.
Кандис закончила работу в два часа дня. В потертых джинсах и кожаной куртке, она вышла из кафе и села в старенький, помятый пикап, припаркованный неподалеку. Натан завел машину и поехал за ней. Движение в этот час было довольно плотным; как в кино, он остановился на первом же светофоре, чтобы позволить Кандис оторваться. Никого в жизни Натан еще не преследовал и потому боялся, что его заметят.
Пикап выбрался из центра и покатил на юг. Кандис ехала минут двадцать, потом углубилась в жилой квартал, людный, но спокойный, и остановилась перед домиком на небольшом участке земли. Что же, она здесь живет? Вот позвонила в дверь — ей открыла полная женщина с жизнерадостным лицом. Кандис вошла внутрь и через пять минут вернулась с маленьким мальчиком на руках: на первый взгляд ему было около года, на нем курточка навырост.
— Еще раз спасибо, Таня! — поблагодарила Кандис.
Она крепко прижала ребенка к груди. Затем надела на голову малышу ярко-красную шапочку, осторожно пристегнула его к заднему сиденью и поехала к магазину. Припарковавшись, усадила сына в коляску и вошла в магазин. Натан следовал за ней из отдела в отдел.
Девушка медленно выбирала продукты, видимо, чтобы не потратить больше, чем могла себе позволить. Казалось, что она получает огромное удовольствие от самого процесса их приобретения. Часто останавливалась, что-то шептала на ухо сыну, целовала его и показывала пальцем на то, что выглядело необычно:
— Посмотри, какая огромная рыба, Джош! А вот, видишь, какой чудесный ананас!
Малыш улыбался и таращил любопытные глазенки на все, что его окружало. А Кандис шла и все повторяла, какой он красивый и славный. Надо ведь его немного побаловать — и положила в корзину маленький пакетик конфет.
Натан видел — этой женщине хорошо и счастье ее неподдельно. Интересно, она живет с кем-то или мать-одиночка?.. Он готов был поспорить, что второе вероятнее, но вдруг засомневался: Кандис остановилась в отделе алкогольных напитков и взяла упаковку пива «Будвайзер». Неожиданность — Натан почему-то не представлял ее с пивом.
На стоянке он прошел совсем близко от нее: лицо спокойное, безмятежное. Потом взглянул на малыша — и подумал о своем сыне.
Натан видел — этой женщине хорошо и счастье ее неподдельно. Интересно, она живет с кем-то или мать-одиночка?.. Он готов был поспорить, что второе вероятнее, но вдруг засомневался: Кандис остановилась в отделе алкогольных напитков и взяла упаковку пива «Будвайзер». Неожиданность — Натан почему-то не представлял ее с пивом.
На стоянке он прошел совсем близко от нее: лицо спокойное, безмятежное. Потом взглянул на малыша — и подумал о своем сыне.
Кандис села в пикап, и Натан вновь последовал за ней. Расположенный на небольших холмах, район Стейтен-Айленд больше походил на Нью-Джерси, чем на Нью-Йорк: здесь было больше частных домов и никакой суеты.
Население Стейтен-Айленда сильно выросло с тех пор, как некоторые жители полуразвалившихся кварталов Бруклина переехали сюда в поисках тишины и покоя. Жители Манхэттена считали этот район пристанищем неотесанной деревенщины. Что касается обитателей Стейтен-Айленда, они заявили о своем желании стать отдельным от Манхэттена административным районом: им надоело платить высокие налоги, выгодные только их расточительному соседу.
Кандис продолжила свой путь — миновала место, откуда забрала сына, но на этот раз не остановилась перед домом Тани, а повернула направо и поехала по дороге, которая привела ее к одному из последних в районе домов.
Натан остановился в пятидесяти метрах от него; вспомнил, что в прошлом году купил бинокль — в Стоу Маунтин[8], когда проводил там выходные с Бонни. Куда он, черт побери, подевался? Поискав, нашел его под сиденьями и, приладившись, стал рассматривать этот дом — дом Кандис Кук.
Вон она стоит с каким-то мужчиной, они смеются… Ему за шестьдесят, высокий, худощавый, прямой, как палка; на голове бейсболка, за ухом сигарета. Чем-то похож на Клинта Иствуда, подумал Натан; возможно, ее отец.
До приезда Кандис мужчина красил веранду. Теперь оставил свое занятие и помог ей выгрузить из багажника коричневые бумажные пакеты, полные продуктов. Видно было, что эти двое хорошо ладят. «Клинт Иствуд» забрал ребенка из машины; малыш залез пальчиками в пакетик со сладостями, достал конфету и положил «деду» в рот. А Кандис в это время поставила машину в небольшой гараж.
Пока «Клинт», с сигаретой в зубах, заканчивал мыть кисти, девушка унесла ребенка в дом, затем вышла и протянула мужчине одну из только что купленных бутылок «Будвайзера». Поблагодарив, тот положил руку ей на плечо, и они вернулись в дом.
День был пасмурный, уже начинало смеркаться. В гостиной загорелся свет — три силуэта вырисовывались, как в китайском театре теней. Из дома доносился смех, смешанный со звуками телевизора. Натан не совсем понимал, почему она, эта Кандис, до сих пор живет с отцом.
Он долго сидел в машине неподвижно, будто из зрительного зала наблюдая сцену чужого счастья. Люди возвращаются домой, рассказывают близким, как прошел день, обсуждают дела, намечают планы на будущие выходные. А у него… у него ничего этого больше нет. И он почувствовал себя совсем несчастным. Включил печку и уже собрался уехать, когда снова зазвонил мобильный. С работы, наверное. Нет, пришло сообщение: «Проверьте почту. Гаррет Гудрич».
Что еще ему нужно? Поразмыслив несколько секунд, Натан включил свет в салоне, достал из портфеля ноутбук и вошел в Интернет: пришло три письма.
Первое от Эбби: «Приятного отпуска. С Рождеством вас и вашу дочь!» Конечно, добавила цитату: «Мужчина, который не проводит время со своей семьей, никогда не будет настоящим мужчиной». Натан улыбнулся — это такая игра между ними: нужно вспомнить, из какого фильма реплика. Эту фразу он легко вспомнил, нажал на кнопку ответа и напечатал: «Вито Карлеоне, „Крестный отец“».
Во втором письме — фотография Бонни, прижимающей к щеке Багза, карликового кролика. С тех пор как Мэллори купила веб-камеру, Бонни часто посылала ему снимки. На этом девочка держала над головой лист картона; нарисовала на нем овал, как в комиксах, а внутри него написала фломастером: «Я и Багз ждем тебя в следующую субботу».
Натан долго смотрел на надпись, растрогавшись, как обычно, когда видел очаровательное личико дочери: длинные, спутанные волосы, лукавые, как у Мэллори, глаза. Немного кривые пока зубки придавали улыбке пикантность. У Натана потеплело на душе — и в то же время ему было невероятно грустно.
Он долго возился с последним сообщением, которое пришло с прикрепленным видеофайлом. Проверил адрес отправителя: рабочий ящик Гудрича. Подождал, пока фильм полностью загрузится, и запустил — изображение довольно четкое, но все испещрено черточками. Натан посмотрел на дату внизу экрана: запись сделана чуть больше трех месяцев назад.
Первая съемка велась из окна какого-то транспортного средства, судя по указателям — в Техасе, точнее, в Хьюстоне. Видно было, как машина покинула исторический центр и направилась по автомобильной дороге в сторону первого окружного кольца. Натану лишь однажды довелось побывать в столице Техаса, но неприятное впечатление осталось до сих пор — огромное пространство города, сдавленное пробками, жарой и пылью. К тому же он слышал, что некоторым фирмам с трудом удавалось нанять адвокатов из-за малопривлекательного вида города — тут сама обстановка влияла на качество жизни.
В центре сложной автомобильной развязки машина съехала на дорогу, ведущую в периферийный район, где цены на жилье явно невысокие. Камера скользила по промышленным складам; наконец картинка замерла перед невзрачным зданием из грязного кирпича. Интересно, снимал Гудрич? В любом случае оператор так старательно запечатлел дорожные указатели, что легко было добраться до места.
Дальше съемка происходила внутри маленькой квартиры. Небольшая студия с желтоватыми стенами, обшарпанными, но чистыми. На столе, покрытом пластиком, старенький телевизор, рядом с растрескавшейся раковиной — маленький холодильник. Можно расслышать выкрики и подбадривания, доносившиеся с улицы: без сомнения, мальчишки играли на площадке в баскетбол.
Изображение дрожало, но отчетливо различалась стена с фотографиями над небольшим письменным столом. Камера приблизилась вплотную к самой большой фотографии — старой, выцветшей; на ней была запечатлена маленькая девочка со светлыми волосами, она стояла на качелях и хохотала, а мужчина без пиджака, с сигаретой за ухом ее раскачивал.
10
Натан включил фары и тронулся с места; одной рукой держась за руль, другой нажал кнопку вызова справки на мобильном. Попросил соединить его с больницей Стейтсн-Айленда — очень хотел поговорить с Гудричем.
— Доктор уже ушел, — ответила дежурная. — Завтра он не работает, поэтому могу предположить, что поехал домой, в Коннектикут.
— Я хотел бы узнать адрес.
— К сожалению, мы не имеем права давать такую информацию, — отозвалась она настороженно.
— Я его друг, и это срочно.
— Если вы действительно друг, у вас должен быть его адрес…
— Послушайте, — бесцеремонно перебил ее Натан, — я приходил вчера и три дня назад тоже был у нас. Может, вы меня вспомните? Я адвокат и…
— Сожалею.
— Дайте мне этот чертов адрес! — заорал Натан в трубку: он был сильно раздражен.
На другом конце провода дежурная глубоко вздохнула. Смена Салли Грэхем заканчивалась через полчаса; ей платили семь долларов в час, врачи и санитарки относились к ней без малейшего уважения. У нее не было желания выслушивать этого сумасшедшего, и, чтобы побыстрее от него отделаться, она решила дать адрес.
— Гм, спасибо, — пробормотал Натан, удивленный тем, что одержал победу.
Но Салли уже положила трубку.
Двести восемьдесят пять лошадиных сил под капотом «Рейндж Ровера» легко несли его по дороге. Манхэттен остался позади, по 95-му шоссе Натан направился в Коннектикут. Кадры из записи, которую он недавно смотрел, проносились в голове; адвокат ехал быстро, слишком быстро. Мельком взглянул на спидометр — стрелка зашкаливала. Он нажал педаль тормоза.
Натан любил Новую Англию, ее не тронутые временем деревушки, будто сошедшие с картинок Нормана Роквелла. В его представлении это была древняя Америка, страна пионеров и традиций, — Америка Марка Твена и Стивена Кинга. Через час он подъехал к небольшому местечку Мистик. В давние времена здесь был центр охоты на китов, теперь — точная копия порта девятнадцатого века.
Прошлым летом Натан уже проезжал деревню по пути в Филадельфию и запомнил эти изящные дома — в таких жили в былые времена капитаны китобойных судов. Летом здесь полно туристов, а зимой тихо; в этот вечер все казалось спокойным, даже мертвым, будто холодный соленый ветер с океана превратил Мистик в город-призрак. Еще несколько миль на восток по автостраде № 1, и, не доезжая Стонигтона, Натан остановился у дома на отшибе. Если дежурная дала ему верный адрес, здесь он найдет Гудрича.