В тот день, несколько недель назад, я остался сидеть в кафе. Передо мной стоял кофе и пепельница. Я попросил сигарету и закурил первый раз в жизни. Я не закашлял — дым наполнил мои легкие и вскружил голову. Я размышлял о том, что как, оказывается, легко поднять голову и посмотреть на небо. В этом же нет ничего сложного — просто посмотреть на облака, окинуть взглядом людей вокруг, место, где находишься, и задать себе один-единственный простой вопрос — а почему я не летал раньше?..
Что останавливало? Что мешало? Разве держал кто-то? Отговаривал? Кидался под ноги? Ломал крылья? Издавал указ, запрещающий расправлять крылья и парить в небе, наслаждаясь полетом?
Нет. Сам виноват. Дурья башка. Боялся жизни. Боялся поднять глаза. Боялся…
И вот минутная встреча, секундное помешательство, чудесный запах духов полностью меняет всю мою жизнь…
Нужна всего секунда в жизни, что бы полностью измениться. Главное, наверное, не упустить эту секунду. Этот единственный шанс.
Сигарета погасла. И когда серый пепел упал на дно пепельницы, я понял, что никогда больше не увижу девушку, которую звали М…".
2.
Кто-то вырвал кусок листа снизу, как раз на последнем слове. А, может, там было написано что-то еще.
Катя в задумчивости перевернула последнюю страницу, обнаружила на зеленом обороте небольшое жирное пятно, и в задумчивости перевела взгляд на часы.
Ей показалось, что уже вечер, что день пронесся, словно электропоезд, а на самом деле прошло не больше двадцати минут.
Она посмотрела на пол, почему-то ожидая увидеть под ногами серый асфальт и мелкие камешки, за которые можно было бы ухватиться взглядом и пересчитать. И подумала — а сколько раз она ходила по городу, опустив голову, огораживая себя от жизни и от людей, стараясь забиться в маленькую черную норку, где было бы очень уютно, и где никто не мог бы достать… она и сейчас так поступает. Пытается убежать от проблем. Пытается заглушить голос, что бубнит внутри головы, стоит посмотреть в зеркало.
Да уж признайся, наконец, что у тебя депрессия! Жесткая, нечеловеческая депрессия!
И как хочется стать такой же тихой и невидимой. Тут никакая Муза не поможет.
В двери показалась уставшая и не выспавшаяся физиономия Вити.
— Есть обнаженные и в непристойных позах? — мрачно поинтересовался он.
— Как видишь, нет.
— Жаль.
Витя зашел, прикрыл за собой дверь, и некоторое время внимательно разглядывал Катю. Затем спросил:
— Ты зачем буянишь? — и добавил, — Карпачевы написали жалобу. Только что злобная матушка принесла бланк с заявлением. Дескать, ты расставляешь неправильные приоритеты, и здоровье людей для тебя совершенно не важно.
Катя фыркнула.
— И ты ей веришь?
— А ты реветь надумала?
— Нет. Почему?
— Как будто я не вижу, — отозвался Витя, — опять разговаривала со своим Андреем?
— Нет.
— Тогда понятно. Карпачева заявила, что ты была у того бездомного психа, которого нам доставили вчера. А на ее сына не обратила внимания.
— Анализы ее сына все равно не готовы…
Витя мягко улыбнулся, прижав к губам указательный палец.
— Это мы с тобой знаем, что анализы не готовы, — сказал он, — а мать Карпачева в бешенстве. Она с меня с живого не слезет, если я не докажу ей, что мы занимаемся ее сыном. Ты же знаешь. Она нашего бомжа придушит, лишь бы мы обратили внимание на чадо.
— Он не бомж.
— Ну, да. Путешественник.
— Не вижу ничего смешного.
— А я и не смеюсь, — Витя указал на тетрадь, которую Катя все еще держала в руках, — просто, пожалуйста, займись людьми, которые действительно стоят внимания, а не читай на работе бредовые приключенческие романы залетного пациента. Идет?
— Это не романы. Он не придумывал…
— Согласен. И не фантазии привели его в наш город. Трудолюбивый путешественник-писатель! — Витя хмыкнул и шуточно пригрозил пальцем. — Смотри мне! Придет еще одна жалоба от Карпачевых, и получишь штраф за халатное отношение к работе. Карпачевы у тебя должны быть на первом месте хотя бы потому, что мне надоело видеть эту огромную мамулю в коридорах больницы. Она мне весь персонал распугает… И прекращай депрессовать по поводу Андрея. Ушел и ушел.
— Он не отвечает на звонки и сообщения…
— Это логично. У него девушка.
— Но мы… мы договорились, что останемся друзьями… хотя бы друзьями.
Катя почувствовала, что на глазах наворачиваются слезы, и быстро смахнула их рукой.
— Ты же взрослый человек, — ответил Витя, — а взрослые люди не верят в сказки. У него появилась девушка. А ты его бывшая девушка. Теперь вы не будете друзьями. Никогда. И не думай мне тут реветь!
Витя еще немного потоптался на месте, оценивая обстановку, и видя, что Катя, вроде, не собирается лить слезы, вышел.
И тогда Катя действительно расплакалась. Слезы текли по щекам и губам, капали с подбородка на колени. Тетрадка с "Тихим-невидимым" легла поверх остальных тетрадей странного пациента. Катя плакала, и боль выходила вместе со слезами, обжигала кожу. Кулаки сжимались и разжимались. И наваливалась тоска и ощущение нестерпимого, вселенского одиночества.
И ведь понимала, что не одна такая на свете. И совсем не одинока. И есть люди, которые ее крепко, по-настоящему любят. Ведь понимала, что сейчас миллионы девушек сидят и рыдают в подушку, потому что расстались с парнями — и у каждой из них депрессия, и боль, и тоска, и что-то тяжелое в груди. Ведь понимала, что это пройдет и забудется, что исчезнут негативные эмоции, и мир снова станет таким, как и прежде…
Понимала все, но не могла остановить слез, потому что они все текли, не останавливаясь, оставляя на щеках обжигающие дорожки печали.
Потому что это была ее боль. И ничья другая. И у каждой покинутой девушки на планете была только ее собственная, ни с кем не разделенная боль…
— Черт возьми, — прошептала она, глотая соленые слезы, размазывая тушь, — черт возьми, что же это вы все со мной делаете.
И она не знала точно, что послужило толчком к ее слезам — рассказ Кирилла, разговор с Витей или так некстати нахлынувшие воспоминания об Андрее. Не знала, но чувствовала боль.
И плакала еще довольно долго.
Она вспоминала, как впервые увидела Андрея. В боулинге (единственном хорошем боулинге в городе, там куча народу всегда собиралась). Андрей пил пиво с друзьями за соседним столиком, а Катя пришла со своими подругами по больнице. Это было ее первое посещение боулинга, и с первого же броска она осознала, что совершенно не умеет "метать шары". А Андрей умел. И он помог — со смехом, стаканом пива и колкими шутками. Андрей был чертовски красив. При виде таких парней у девушек мгновенно зарождался комплекс неполноценности и чувство зависти к той избранной, которая уже успела покорить сердце красавца. И какого же было ее удивление, когда оказалось, что у Андрея избранной нет (и, как выяснилось позже, никогда не было — а Катя потом шутила, что первый раз в жизни лишила девственности парня). В общем, посещение боулинга закончилось как в сказке — все оказались счастливы. Конечно же, Андрей и Катя обменялись телефонами. А еще через неделю он первый раз подарил ей букет цветов. И в тот момент Катя поняла, что влюбилась окончательно и бесповоротно. Такая любовь бывает нечасто. Это вовсе не мелкая кривоногая влюбленность, что поджидает за углом каждого, бьет по голове и убегает, оставив с сотрясением на пару недель; подобные влюбленности не грозят ничем, кроме быстрого секса, недолгих отношений и совершенно безболезненных расставаний. Нет, Катя влюбилась по-крупному. Как сказали бы в игровом клубе — сорвала куш. Все ее мысли и чувства занял Андрей. Да что там говорить — ей казалось, что она знает его с рождения, а жизни до него попросту не существовало. О такой любви многим приходится только мечтать. Настоящая любовь — удел счастливчиков. Обычно им завидуют. Но те, кто прошел через настоящую любовь, споткнулся и разбил себе нос о реальность — не спешат поздравлять остальных. Потому что знают — любовь и разочарования ходят вместе…
А потом, когда слезы кончились, Катя вытерла лицо и пошла в туалет, где долго с остервенением умывалась, отгоняя воспоминая.
Прошлое! Прочь — прошлое! О, как иногда трудно возвращаться. Порой воспоминания жалят страшнее самых ядовитых змей. В самое сердце. В самую точку сознания…
Холодная вода из крана пахла хлоркой, но как раз резкий запах и привел Катю в сознание. Она вытерлась полотенцем и настороженно уставилась в зеркало, ожидая ехидных замечаний внутреннего голоса.
"Ну, давай, скажи мне, что я расклеилась, как последняя дура, — подумала она, — скажи, что я веду себя, как псих ненормальный. Как истеричка. Реву тут!"
Но голос не появлялся. Видимо, решил, что и без него обстановочка та еще.
— Надо поработать. — Шепнула Катя своему отражению в зеркале.
Но голос не появлялся. Видимо, решил, что и без него обстановочка та еще.
— Надо поработать. — Шепнула Катя своему отражению в зеркале.
Она вышла из туалета, вернулась в кабинет и несколько минут стояла, в нерешительности, поглядывая на большущее зеркало.
И приняла решение.
Надела пальто, перчатки, захватила сумочку и вышла из кабинета, закрыв дверь на замок. Катя спустилась на первый этаж, оставила ключи в регистратуре и покинула больницу.
А затем — на автовокзал.
3.
Забавно.
В салоне автобуса стоял тяжелый запах перегара. По полу растеклись лужицы (Воды? Водки? Пива?), под ноги выкатилась пустая бутылка "Клинского Светлого". Всюду между сидений торчали пустые пакеты из-под чипсов, креветок и бог знает чего еще. А водитель, усмехаясь, сказал:
— Выпускников вез! День встречи, мать его! Весь автобус мне загадили! Но весело!
Благо, свободных мест хватало. Рейсом из Полярного во Вьюжный ездили мало. А утром, в самом начале рабочего дня в салоне не набралось и десятка пассажиров.
— Дайте-ка… — водитель прошел по салону с большим черным пакетом для мусора, собрал бутылки, недоеденные бутерброды и пластиковые тарелки, незлобно проклиная сквозь зубы нерадивых выпускников сколько-то-там-летней-давности. Водитель дымил дешевой сигаретой, воздух в салоне сделался совсем невыносимым — от алкогольно-табачной смеси даже слегка защипало в глазах.
"Что я тут делаю, — подумала она внезапно, — какого лешего меня сюда занесло?"
Внутренний голос — как бы он был сейчас необходим — предательски молчал.
Обычно Катя старалась не совершать диких, безумных поступков. Нельзя же в полной мере таковым считать ее поездку в Москву в семнадцать лет — получив первую стипендию в университете Катя в тот же вечер купила билет на плацкарт и умотала в столицу, не зная, где будет ночевать, что есть и когда вернется обратно. Или ту ночь, когда она потеряла девственность — просто накатило желание, с которым нельзя было совладать, и она схватила Илью (о, беловолосый мальчуган!) за шиворот и затащила прямо в сто двадцатую аудиторию на третьем этаже университета. Наверное, более дикий поступок — это отсутствие презерватива, но тогда об этом никто из них двоих не задумывался. Но студенческие годы растворились, оставив лишь следы на покрывале воспоминаний, где-то там, далеко, а Катя надеялась, что хотя бы немного поумнела с тех лет. Или набралась жизненного опыта, чтобы в достаточной мере оградить себя от безумных поступков. Выходит, что это не так. Может быть, самоубеждение и крепкая штука, но стоит ударить ее посильнее — и развалится, словно гнилой деревянный забор.
"А я и есть насквозь прогнивший забор. С виду, вроде, ничего, а внутри вся из трухи и пепла. Стою, никого не трогаю, и молюсь только, чтобы проходящие мимо не задели ненароком, а то рассыплюсь, и ветер понесет мои высушенные внутренности, мои мысли, эмоции, воспоминания"
"А, может, своим безумным поступком ты начнешь строить новый забор? Лучше прежнего? Хороший бетонный забор, крепкий, высокий. Он тысячу лет простоит, если, конечно, сил хватит достроить".
Внутренний голос в кои-то веки сказал что-то дельное, а главное — вовремя… по крайней мере, она прислушалась. И улыбнулась собственному отражению в зеркале заднего вида.
Ветер швырял в окно охапки сухого мелкого снега.
Когда автобус заурчал и тронулся, Катя почувствовала волну странного облегчения, зародившуюся где-то в глубине и стремительно разлившуюся по всему телу. Словно цунами, мощно и безжалостно, облегчение разрушило хрупкие границы сомнения. Даже если и возникали мысли о том, что, мол, неправильно, что стоит повернуть назад, вернуться в больницу, продолжить работу, то теперь Катя ни о чем больше не жалела. Разве что о том, что не захватила с собой еще пару зеленых тетрадей Кирилла.
Она прислонилась виском к холодному стеклу и закрыла глаза. Смотреть на улицу не хотелось. Катя предпочла погрузиться в мутный поток собственных мыслей и противоречий.
От Полярного до Вьюжного на автобусе — сорок минут.
А пешком? А ночью? А по снегу? С рюкзаком за плечами. Любуясь северным сиянием. И размышляя о мечте.
Водитель включил радио.
А есть ли мечта у Кати? Какая-нибудь всеохватывающая, запредельная мечта? Такая, чтобы не стыдно было думать о ней, обсуждать, рассказывать знакомым… и, конечно, стремиться к ней. Чтобы мечта заполняла всю ее сущность, чтобы трогала ее мысли, чтобы появлялась во время завтрака, во время работы, в душе, в туалете, в момент занятия сексом, в кинотеатре, по дороге домой, когда смотрела бы телевизор, общалась бы с друзьями, писала смс, чистила зубы, смотрела на свое отражение в зеркале, бродила по супермаркету, ложилась спать, закрывала глаза, погружалась в сон. Чтобы, в общем, мечта была всегда при ней. И стремление достигнуть ее не угасало, а, наоборот, становилось все сильнее и сильнее с каждой минутой.
За спиной кто-то завел разговор по телефону.
Наверное, нет такой мечты. Может быть, пока нет, а, может, не будет совсем. Есть цели — ну, человеческая порода такова, что даже едва родившийся ребенок ставит перед собой какие-то задачи. А вот мечты… мечты нет.
Катя и не заметила, как погрузилась в окружающие ее звуки, словно накрылась с головой теплым ватным одеялом. И задремала.
А разбудил ее водитель. Он громко сообщил, что остановка, мол, конечная, и дальше автобус не поедет. Разве что обратно, в Полярный, да и то через полчаса, не раньше.
Катя открыла глаза и увидела за окном серое небо. В груди вновь зашевелилось сомнение. Как-то вдруг захотелось бросить все, подождать на вокзале полчаса и вернуться обратно, на работу. Иногда она становилась такой трусихой…
Впрочем, чтобы она там не думала, а ноги сами вынесли из автобуса. Катя вдохнула морозный воздух и огляделась.
— Куда едем, девушка? — тут же возле Кати оказался таксист-шабашник в большой кроличьей шапке с ушами.
— Эй! Разве не видишь, она со мной! — тут же вмешался еще один таксист, бряцая ключами на цепочке, — так куда мы, красавица?
К ним спешил еще и третий — маленький, розовощекий кавказец.
Ковровая бомбардировка таксистами в действии.
— Пятьдесят рублей до "Северного сияния" — наобум бросила Катя, пытливо заглянув в глаза обладателя кроличьей шапки. В Полярном пятьдесят — это нормальная такса. Если учитывать, что из одного конца города в другой — чуть больше двух часов пешком.
— Семьдесят, — уверенно сообщил тот.
— Издеваетесь?
— Ну, хорошо. Шестьдесят!
— Пятьдесят. — Уверенно сказала Катя, — я же из Полярного приехала, а не из Москвы.
Обладатель кроличьей шапки обреченно кивнул и направился к серой "Волге", стоявшей неподалеку.
Катя почувствовала, что сомнение в груди не просто нарастает, а захлестывает сознание, превращается в панику, в страх.
"Не может же все быть так просто — подумала она, — вот так взять и найти девушку, которой не существует!"
Она вдруг вспомнила, как первый раз в жизни приехала в Мурманский медицинский институт. Стоило увидеть огромное пятиэтажное здание, мраморные колонны, высокие ступени, крепкие деревянные двери — как ноги сами собой едва не повернули назад. А в груди — прямо как сейчас — закипел страх, кричащий, словно морской пират во время дикого шторма: "Поворачивай! Поворачивай, кому говорю!". О, каких же усилий ей стоило преодолеть миллион ступеней, взяться за металлическую ручку и открыть гигантскую дверь. Одной ей было известно, как дрожали колени и тряслись руки в тот момент. И внутренний голос (мерзавец появился уже тогда) вопил, надрываясь, испуганно. Но стоило войти внутрь, и наступила тишина и пустота. И даже легко стало, словно тело взяли и наполнили гелием.
Может быть, так произойдет и сейчас. Как бы хотелось надеяться! Это вам не университет. И даже не первое свидание.
А что это?
Что, черт возьми, это такое?..
Катя даже не стала пытаться запомнить дорогу. Когда таксист остановился, она расплатилась и вышла. И снова увидела серое небо и вдохнула морозный воздух. Подумала о том, что вот-вот пойдет снег. Как-то отрешенно подумала. Словно жизнь сейчас возьмет, да и пройдет мимо. Вот так пролетит, и не оставит никаких воспоминаний…
Она увидела рекламный щит ресторана "Северное сияние", увидела деревянные двери и вывеску "Мы работаем круглосуточно!". Она зашла внутрь, и тепло ресторана окутало ее со всех сторон. Она почувствовала запах кофе и булочек. А еще запах жареного мяса. Где-то в глубине ресторана играла тихая музыка, от звуков которой хотелось присесть за столик и просто, с наслаждением, впитывать мелодию и ни о чем не думать.
"Что же я здесь делаю?" — внезапно подумала она.
Взгляд ее блуждал от одного столика к другому. И — как-то неосознанно, а, может быть и наоборот — она старалась не смотреть в ту часть ресторана, где, со слов Кирилла, должна была сидеть рыжеволосая Аня. (Должна была сидеть в его снах, а не в реальности. Не здесь — в голове пациента)