«БШМ-55-2»[3], три штуки, следовали в сторону механических мастерских. Машины лишь недавно прибыли к ним. Сразу было заметно, что перебросили их с Арктического фронта. Раскраска, хоть и белая, совершенно отличалась от уже привычной для «своих» ходячих танков. И толстые тумбы ног, равномерно печатающие шаг, и кабина-морда, закрытая бронещитом, были белыми с голубыми вкраплениями. Верх обеих башен с толстыми и короткими стволами орудий были полностью белыми. Все три «медведя» раньше воевали там, где солнце всегда отражалось от ровной поверхности снега и льда. Сейчас им нужно было нанести темные пятна защитного камуфляжа, чтобы не так выделялись на фоне предгорий Уральского хребта и лесов. Когда армия выйдет в заволжские степи, во что Куминов верил свято, тогда окраску вновь придется менять. А для «медведей» лесостепные просторы подходили как нельзя лучше. Среди густой чащи уральской тайги эти хорошо вооруженные и защищенные громады все же были неповоротливы и более уязвимы.
Заволжье… мечта, пока недостижимая. Туда, туда рвалась душа, и скорей бы. Хотя бы попробовать, хотя бы сделать свой шаг к победе. Уже на памяти самого Куминова прошло десять лет, как войска Уральского фронта постоянно пытались продвинуться вперед хотя бы на сто, да что там, хотя бы на пятьдесят километров. И каждый раз умывались кровью, отходили назад. Немудрено, если вспомнить, какой ценой далось создание этого, казавшегося невозможным рубежа обороны. Сам капитан, понятное дело, этого момента не видел, мал был тогда. Но вот командир полка, в ту пору бывший лейтенантом, как-то раз рассказал. Тогда Куминову хватило немногого из услышанного, чтобы оценить весь масштаб подвига, совершенного в середине сороковых.
Сталинград, превращенный в руины, но не сдавшийся врагу. Куйбышев, оставленный армией с ожесточенными боями, практически стертый с лица земли, но выполнивший свою роль. Горький, ставший могилой для уже третьей группы армий вермахта. Огненная стена, прокатившаяся вдоль самой красивой и самой великой из всех российских рек, остановила крестоносный шторм, дала возможность вздохнуть и собрать силы здесь, за Уралом. Если бы тогда союзники могли бы вмешаться, если бы могли… но половина островной Англии была уничтожена в один миг «оружием возмездия», а действия САСШ оказались скованными по рукам и ногам навалившейся из Латинской Америки ордой.
Куминов, которому довелось видеть съемку из Великобритании, чуть дернул щекой, погрузившись в воспоминания. Что остановило тогда берлинских убийц, почему и по его родине не ударили ракетами? Осознание того, что все превращается в бесплодную и выжженную пустыню? Возможно, что и так. Вместо этого фашистская свора, споткнувшись о Волжский и Уральский фронты, встала в позиционную войну, перед этим все-таки уничтожив большую часть Центральной России. И война затянулась на пятнадцать лет, давшиеся всем сторонам с величайшим трудом. А то, что происходило сейчас, было неизбежно. Противники восстановили собственные ресурсы, и теперь снова пойдет битва не на жизнь, а на смерть. Там, за океаном, медленно продолжали вырезать друг друга потомки самураев, ковбоев и индейцев, в свое время не остановившиеся. Здесь же, на его родине, Куминову и его братьям предстояло в ближайшее время вновь сойтись в бою с извечным противником.
Разведчик тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли, настырно лезущие в голову. Думать о возвышенном и героическом не стоит, не сейчас, во всяком случае. Уж что-что, а понимание того, что война, какая бы она ни была, есть очень сложная, страшная и тяжелая работа, Куминов для себя уяснил давно. И в его-то случае, куда уж тяжелее? А раз командир неожиданно вызвал к себе во время заслуженного отдыха, то стоит ожидать чего-то внеочередного. Так что капитан решил не забивать голову чем-то сейчас вовсе не так уж и необходимым. И просто похрустел себе дальше, в сторону штабного блиндажа.
К слову сказать, когда часть передислоцировали в этот лес, Куминов, несмотря на имеющийся опыт, поразился увиденному. Редко доводилось видеть столь грандиозный размах рытья в местах расположения обычной войсковой части. И это было сделано не только для того чтобы разместить командование, ничего подобного. Большая часть подразделений моментально оценила сложный вырытый городок и быстро ушла в глубину его землянок и блиндажей, траншей, ходов сообщений и тоннелей, скрытых под бревнами, маскировочными сетями и бетонными плитами, привезенными вообще не пойми откуда.
Куминов дошел до спуска, ведущего в паутину траншей командного пункта, предъявил часовым свой пропуск. В последнее время немецкие диверсанты все чаще пытались проникнуть за линию фронта, бдительность в войсках была очень высокой. Его пропустили, и Куминов нырнул под невысокий накат из бревен, который сверху, кроме земли, был вдобавок накрыт толстым снежным одеялом. Двинулся дальше, миновав деревянные двери, ведущие в просторную землянку пункта радиолокационного наблюдения. Прошел мимо помещения дежурной смены взвода охраны. Миновал приоткрытый проем столовой комсостава. Есть не очень хотелось, но оттуда шел такой манящий запах чего-то наваристого и мясного, что поневоле забурчало в животе. Личного повара при командире не было. В отличие от коллег, «батяня» старался быть рядом со своими офицерами. Понятно, что периодически проверял то, что готовят в солдатских столовых, но ел, конечно, в офицерской.
Куминов, как и большинство разведчиков-офицеров, старался питаться со своими бойцами. Но в «офицерку», где всем распоряжался огненновзорный усач-кавказец Арслан, периодически заглядывал. Больно уж творчески подходил главный повар полка к своим обязанностям, умудряясь в полевых условиях создавать маленькие шедевры. Что стоило одно его харчо, которое великолепно шло под стопку водки.
Кроме этого, «джигит» старательно ухлестывал за всем, не очень уж и многочисленным женским составом полка. Хотя, по имеющимся агентурным данным, (а как разведчику без них?), на самом деле все это он делал для поддержания реноме. То есть на людях обладатель гордого орлиного профиля и густейшей черной щетки на верхней губе вел себя, как и полагается уроженцу Юга. Ухаживал за каждой по отдельности и за всеми вместе, делая военным в юбках ни разу не повторяющиеся оригинальные комплименты и задорно поводя угольными бровями. Закончив же все свои дела и проконтролировав порядок на вверенной территории, удалялся в собственные апартаменты, которые ему полагались. КУНГ, палатка или отдельная землянка в зависимости от места дислокации полка. А там, в свободное от дежурств в лазарете время, его всегда ждала скромная и застенчивая блондинка Верочка из Новосибирска. И мало кто знал, а Куминов-то знал это абсолютно точно, что они уже как два года были мужем и женой. Вот такой вот нонсенс.
Отметил про себя, что после получения либо задания, либо возможно-неожиданного нагоняя от «бати» стоит заглянуть к Арслану. Пошел дальше, свернув в незаметный для непосвященных ход сразу за пирамидой патронных ящиков. Пригнулся под совсем уж низким косяком, толкнул дверь и попал в предбанник, плотно заставленный мешками с землей, из-за которых прямо в грудь входящему упирался страшный ствол «станкача». Повторился ритуал с пропуском, который был постоянен, непоколебим и незыблем, прямо как первый и единственный, несгибаемый и усатый кавалерийский маршал Советского Союза товарищ С. М. Буденный. Понятно, что каждого из командиров разведывательно-диверсионных групп полка знали и уважали, но поблажек не делали. Старший прапорщик Баштовой, командовавший штабной охраной, козырнул капитану и пропустил в следующее помещение.
Здесь все было как обычно за последние три месяца. Прямо у входа сидела за столом пара молчаливых ребят в фуражках с синим околышем, приветственно мотнувших ему головами. За ними, нахлобучив наушники и подслеповато щурясь, сидел Петя, любимый «батянин» связист, и две его миловидных помощницы. За бревенчатой перегородкой громко шумел начальник арттехвооружения полка подполковник Малинин, еле слышно что-то буркал командир разведчиков майор Синицын. По сладковатому запаху трубочного табака становилось ясно, что там же был «смершевец» майор Круглов. Также, судя по свежей щепе на досках пола, присутствовал старший лейтенант Абраменко в своих щегольских подкованных сапогах. А свежий запах оружейной смазки для зимнего времени года выдавал с головой нахождение в штабе капитана Иволгина, командира третьей разведгруппы. Он лишь вчера вечером прибыл в расположение полка из Тобольска, где лежал в госпитале, и утром Куминов застал его чистящим личное оружие. Командира четвертой группы, старлея Иванова, не было уже два дня с позднейшего расчетного времени прибытия из рейда. И это заставляло нервничать всех его коллег, а также старших офицеров. Но, кроме них, был кто-то еще, как минимум двое.
Капитан отодвинул в сторону плащ-палатку, закрывающую проем в «кабинет» комполка, и оказался внутри. Догадки подтвердились. Оба его товарища-командира сидели с правой стороны грубо сколоченного стола, сейчас накрытого зеленой тканью.
Абраменко, как обычно, закинув ногу на ногу, покачивал носком хромового, до зеркального блеска начищенного сапога. Форменная гимнастерка темно-оливкового шевиотового сукна перетянута в тонком поясе и по груди широкой мягкой кожаной портупеей с ремнями, идущими от плеч вниз. Синие брюки с узким красным лампасом заправлены в те самые щегольские сапоги. Позвякивающий «иконостас» на левой стороне и всего одна Красная Звезда на правой стороне гордо выпяченной груди. Что поделать, любил командир одной из РДГ полка такой вот незамысловатый выпендреж, стабильно и постоянно разящий наповал вновь прибывающих медсестер, радисток и прапорщиц полковой канцелярии. И заставляющий всех солдат-диверсантов, вверенных товарищу старшему лейтенанту под его строгую руку, тянуться вслед за командиром во всем, включая поведение. Иногда это даже становилось предлогом очередной ссоры между разведчиками и пехотинцами/артиллеристами/саперами и так далее, смотря на то, кто по списку оказывался в столовой в одно с ними время.
Флегматичный и практичный Иволгин сидел, не выпендриваясь, и затачивал бритвенной остроты ножом «ухорезом» карандаши из письменного набора «батяни». Тот имел привычку пользоваться именно ими, ломал заточенные нещадно и каждый раз убирал лишившиеся грифеля назад в стакан. И терпеть не мог, когда кто-то из ординарцев пытался их трогать. Исключение составлял Иволгин, в свое время обучавшийся ребенком в художественном кружке и затачивающий карандаши до остроты игольного кончика. Последний раз он присутствовал на совещании больше месяца назад, после чего загремел в госпиталь в Тобольск. Сейчас работы для него был непочатый край, чем он и занимался. Но думать, что почти сорокалетний разведчик не слышит и не видит ничего, механически обрабатывая один карандаш за другим, не стоило. Иволгин был старейшим офицером разведроты после командира и занимал свою должность не зря.
Майор Синицын, командир всех трех офицеров-диверсантов, невысокого роста, сухощавый и подтянутый, сидел рядом с ними. Спокойно попивал крепкий забористый чай из стеклянного стакана в подстаканнике с эмблемой МПС, невесть как оказавшемся здесь. Покосился на чуть задержавшегося подчиненного, погрозил ему пальцем, но не сказал ни слова. Хороший был признак, значит, Куминов, которого посыльный нашел далеко за пределами расположения роты, не сильно и опоздал. Иначе сейчас «батя» уже поразил бы его громами и молниями полковничьего гнева.
Рядом с длинным и тощим Кругловым, представляющим на совещаниях СМЕРШ, сидели те самые двое. На мрачную физиономию особиста, украшенную тонким хрящеватым носом и аккуратными усиками, капитан никакого внимания не обратил. Чего на него смотреть, и так достал уже. Хотя, чего греха таить, работал Круглов на совесть. Именно его подчиненные охраняли штаб, связистов и шифровальщиков. Но двое рядом были намного интереснее.
Пожилой мужчина с бородкой клинышком, в круглых очках со стальной оправой и в хорошо пошитом костюме-тройке. С галстуком в тон светло-кремовой сорочке под жилеткой. И со светлыми металлическими запонками в манжетах, виднеющихся из-под рукавов твидового, в мелкую клетку, коричневого пиджака с аккуратными овалами светлой кожи на локтях. Прическа со строгим, «под политику», пробором. Ни дать ни взять, прямо вылитый бывший «всесоюзный староста», чьи портреты Куминов помнил еще со школы.
А вот особа, сидевшая рядом с ним, приковала его внимание намного сильнее. Нет, не из-за того, что она была ПРОСТО женщиной. На совещаниях из всех командиров женского пола присутствовали чаще всего лишь начальник полковой медсанчасти, майор медицинской службы Порошнева и начальник столовой капитан Полякова. Ничего странного: больше женщин-офицеров в части не наблюдалось. Все-таки не женское это дело, война. Нет, все дело было именно во внешности молодой женщины, сидевшей рядом со «старостой».
Внешность, на взгляд Куминова, была очень даже неординарная, до жути привлекательная и донельзя просто интересная. «Среднего роста, спортивного телосложения, смешанного славяно-азиатского типа» – мысленно и механически отметил капитан, тут же выругавшись на самого себя. Ну, разве это дело, так вот думать про такую красоту? Далеко не типичную и оригинальную, делающую абсолютно понятной слишком уж фотографичную посадку Абраменко и его же постоянное шевеление с целью как можно более громкого позвякивания наградами.
Густые черные волосы, длиной явно чуть ниже плеч, собранные сейчас в хвост на затылке. Большие карие глаза с едва заметным тем самым азиатским разрезом. Смуглая кожа открытого и чуть улыбающегося полными губами лица. Родинка на подбородке. Почувствовав пристальное внимание вновь вошедшего офицера, девушка повернулась к Куминову, в какой-то момент встретившись с ним глазами. Взгляд она не отвела и даже еле заметно нахмурила тонкие, вразлет, брови того же иссиня-черного, что и волосы, оттенка. Капитан сморгнул, неожиданно для самого себя покраснел и присел к Иволгину, предварительно повесив полушубок на один из гвоздей, торчавших из бревенчатой стены. И лишь после этого понял, что его чутье неожиданно подвело, и новых лиц вовсе даже не двое, а целых три.
За большой картой, установленной на бывшем кульмане, который «батя» перевозил за собой всегда и вокруг которого имел привычку наяривать круги, поругивая подчиненных, кто-то сидел. Две лампы накаливания, висевших на потолке и запитанных от дизельного штабного генератора, не давали достаточно света. Потому сидящий в одном из складных стульев человек полностью прятался в густой чернильной тени за картой.
Полковник Медведев навис над столом, на котором была разложена еще одна карта, буравя взглядом явившегося запоздавшего подчиненного. Кулачищи комполка опирались на столешницу, крытую зеленой тканью скатерти, на которой стояла тарелка с крупно нарезанной колбасой и хлебом, чуть парил из носика чайник, красовались открытая «жестянка» со сгущенным молоком и початая плитка «Золотого ярлыка». «Батя» еще раз хмуро зыркнул на Куминова и продемонстрировал ему же громадный литой кулачище. Капитан скромно пожал плечами, дескать: а чего сразу я? Но оправдываться не стал. Ведь если комполка с ходу не обрушил на него свой гнев в виде несколькоэтажных и сложно построенных матерных конструкций, то не все еще так плохо. Хотя – как знать?
Полковника Медведева, мрачного исполина с внешностью отпетого душегуба из кинофильмов, в полку уважали и любили. За то, что он начал свой путь лейтенантом мотопехотного, 66-го Благовещенского полка, брошенного в мясорубку у излучины Волги в сороковых. За то, что он в нем же стал командиром через пару десятков лет, пройдя через многое и не забыв ничего. За то, что никогда не бросал своих солдат, даже оказавшихся отрезанными противником. За что ему часто выговаривали в штабе дивизии, неоднократно грозили «съемом» с должности… но никогда не снимали. Потому что понимали, что этот, полностью подходящий под собственную фамилию, громадный офицер всегда выполнит возложенную задачу. Равно как и полк, который, бывало и такое, обзывали «диким», разносили на совещаниях дивизии, армии и фронта. Ругали, нередко наказывали по мелочи и никогда по-крупному, потому что знали: эти ребята свое дело знают и задачу выполнят. Полягут, если надо будет, но выполнят.
И за это все в части готовы были выдержать даже бурный поток мата, который, к счастью, был редким гостем в речи командира. А если изливался на кого-либо, то только на офицеров. В сторону солдат Медведев себе такого не позволял, считая, что в любой ошибке рядового состава виноват только командир, и никто другой. Потому уживались с ним не все из приходивших вновь офицеров. Большинство просило спустя какое-то время перевода, но зато те, кто оставался, в «бате» души не чаяли. А для выполнения его приказов готовы были пойти хоть в огонь, хоть в воду. То без разницы, потому что знали, что с тыла их всегда прикроет весь остальной полк, а от командования с дивизии – Медведев.
– Продолжим то, чего так и не начали, – «батя» еще раз покосился в сторону опоздавшего. – Благо, что товарищ капитан наконец-то соизволил прибыть. Да, Куминов?
– Товарищ полковник, я… – Тот встал, понимая, что лучше бы молчать, но…
– Я, я… – комполка нахмурил бровь. – Дальше продолжать?
Куминов вздохнул, исподтишка глянув на чуть недовольно нахмурившуюся брюнетку:
– Головка… от кумулятивного снаряда.
И сел, почувствовав, как вновь смутился. Рядом чуть хмыкнул Иволгин, толкнув его локтем в бок. Абраменко, решивший загоготать, поперхнулся невырвавшимся смехом, незаметно заработав то же самое от Синицына.