Лула качает головой:
– Это слишком прекрасно, я была бы слишком счастлива, если бы так оно и было. А Он не хочет, чтобы мы были счастливы. – Пауза. – Почему ты сказал, что Он нас не тронет?
– Потому что есть кое-что посильнее Его.
– Посильнее? – Она качает головой. – Он все время боролся с этим – и победил.
– Только потому, что люди помогли ему победить. И не забывай, что победить раз и навсегда Он не может.
– Почему же?
– Потому что Он не может не поддаться искушению и не довести зло до предела. А когда зло доходит до предела, оно всегда уничтожает само себя. И после этого снова появляется обычный порядок вещей.
– Когда еще это будет…
– В масштабах всего мира и в самом деле не скоро. Однако для отдельных людей – тебя и меня, например, – хоть сейчас. Что бы Велиал ни сделал с остальным миром, мы с тобой всегда можем действовать во имя естественного порядка вещей, а не против него.
Снова наступает молчание.
– Мне кажется, я все же тебя не понимаю, – наконец говорит Лула, – но это не важно. – Она опять пододвигается ближе, кладет голову ему на плечо и продолжает: – Теперь для меня ничто не важно. Пускай Он убьет меня, если захочет. Это не имеет значения. Во всяком случае, сейчас.
Он берет ее лицо в ладони, приближает к своему, наклоняется для поцелуя, и в этот миг экран темнеет и превращается в безлунную ночь.
РассказчикL'ombre etait nuptiale, auguste et solennelle. Но на этот раз торжественность свадебной ночи не нарушается ни бешено-похотливыми воплями, ни Liebestod, ни саксофонными мольбами о детумесценции. Пропитавшая эту ночь музыка чиста, но не наглядна, точна и определенна, но лишь в отношении реальности, которой нет названия, всеобъемлюща и плавна, но не вязка, свободна от малейшей тенденции властно прилипать ко всему, до чего бы она ни дотронулась и что бы ни охватила. Это музыка, пронизанная духом Моцарта, хрупкая и радостная, несмотря на свою причастность к трагедии, музыка сродни веберовской, аристократичная и утонченная и тем не менее способная на безрассудное веселье, равно как и самое точное понимание мировых страданий. Нет ли в ней намека на то, что в «Ave Verum, Corpus»[24] и в соль-минорном квинтете лежит вне пределов мира «Don Giovanni»[25]? Нет ли тут намека на то, что уже (иногда у Баха и у Бетховена – в той конечной цельности искусства, которая сродни святости) выходит за пределы романтического сплава трагического и смешного, человеческого и демонического? И когда в темноте голос влюбленного снова шепчет слова: «…она стоит, являя собой любовь, свет, жизнь и божество», то не начинается ли уже здесь понимание того, что, кроме «Эпипсихидиона», есть еще и «Адонаис» и, кроме «Адонаиса», – беззвучная доктрина чистого сердца?
Наплыв: лаборатория доктора Пула. Солнечный свет льется сквозь высокие окна и ослепительно сияет на сделанном из нержавеющей стали тубусе микроскопа, стоящего на рабочем столе. Комната пуста.
Внезапно молчание нарушается звуком шагов, дверь открывается, и в лабораторию заглядывает директор по производству продуктов питания – все тот же дворецкий в мокасинах.
– Пул, – начинает он, – его высокопреосвященство пожаловали, чтобы…
Он останавливается, и на лице у него появляется удивление.
– Его тут нет, – говорит он архинаместнику, который вслед за ним входит в комнату.
Великий человек поворачивается к сопровождающим его двум служкам и приказывает:
– Посмотрите, может быть, доктор Пул на опытном участке.
Служки кланяются, скрипят в унисон: «Слушаюсь, ваше высокопреосвященство» – и уходят.
Архинаместник садится и изящным жестом приглашает директора последовать его примеру.
– Кажется, я вам еще не говорил, что пытаюсь убедить нашего друга принять постриг, – сообщает он.
– Я надеюсь, ваше высокопреосвященство не имеет в виду лишить нас его неоценимой помощи в деле производства продуктов питания, – взволнованно отзывается директор.
Архинаместник успокаивает собеседника:
– Я прослежу, чтобы у него всегда было время помочь вам дельным советом. Однако я хочу быть уверен, что его способности пойдут на пользу церкви.
Служки снова входят и кланяются.
– Ну?
– На участке его нет, ваше высокопреосвященство.
Архинаместник сердито хмурится, директор корчится под его взглядом.
– Вы как будто говорили, что в этот день он обычно работает в лаборатории?
– Так точно, ваше высокопреосвященство.
– Почему же его нет?
– Не представляю, ваше высокопреосвященство. Он никогда не менял расписания без моего ведома.
Молчание.
– Мне это не нравится, – сообщает наконец архинаместник. – Очень не нравится. – Он поворачивается к служкам: – Бегом в центр, отправьте полдюжины верховых на его поиски.
Служки кланяются, издают синхронный писк и исчезают.
– Что же касается вас, – повернувшись к перепуганному бледному директору, говорит архинаместник, – то, если что-нибудь случится, вы за это ответите.
Величественный и гневный, он поднимается и шествует к выходу.
Наплыв: монтажная композиция.
Лула со своей кожаной сумкой на плече и доктор Пул с ранцем, состоявшим на вооружении в армии еще до Этого, карабкаются через обвал, перегородивший одну из великолепно спроектированных автотрасс, которые еще бороздят отроги гор Сан-Габриэль.
Открытый всем ветрам гребень горы. Двое беглецов смотрят вниз, на необозримый простор пустыни Мохаве.
Следущий кадр: сосновый лес на северном склоне. Ночь. В пробивающейся сквозь кроны полосе лунного света доктор Пул и Лула спят, укрывшись домотканым одеялом.
Скалистое ущелье, по дну которого течет ручей. Любовники остановились: они пьют и наполняют водой бутылки.
А теперь мы в предгорьях, лежащих выше уровня пустыни. Идти среди кустиков полыни, зарослей юкки и можжевельника несложно. В кадр входят доктор Пул и Лула; камера следит, как они шагают по склону.
– Натерла ноги? – озабоченно спрашивает доктор Пул.
– Нет, ничего, – бодро улыбается Лула и качает головой.
– Думаю, нам нужно скоро делать привал и перекусить.
– Как скажешь, Алфи.
Он извлекает из кармана старинную карту и изучает ее на ходу.
– До Ланкастера еще миль тридцать, – говорит он. – Восемь часов ходу. Нужно подкрепиться.
– А как далеко мы будем завтра? – спрашивает Лула.
– Немного дальше Мохаве. А потом, по моим расчетам, нам потребуется не меньше двух дней, чтобы пересечь Техачапи и добраться до Бейкерсфилда. – Он засовывает карту в карман и продолжает: – Мне удалось выудить из директора довольно много всяких сведений. По его словам, на севере люди относятся весьма дружелюбно к беглецам из Южной Калифорнии. Не выдают их даже после официального запроса правительства.
– Слава Вел… то есть слава Богу! – восклицает Лула.
Снова наступает молчание. Вдруг Лула останавливается:
– Смотри! Что это?
Она протягивает руку, и с точки, где она стоит, мы видим невысокую юкку, а под ней – изъеденную ветрами бетонную плиту, которая нависла над старой могилой, заросшей сорной травой и гречихой.
– Здесь кто-то похоронен, – говорит доктор Пул.
Они подходят ближе; на плите, снятой крупным планом, мы видим надпись, которую читает за кадром доктор Пул:
Уильям Тэллис1882–1948В кадре снова двое влюбленных.
– Должно быть, он был очень печальным человеком, – говорит Лула.
– Может, не таким уж печальным, как ты думаешь, – отвечает доктор Пул, снимая тяжелую укладку и садясь на землю рядом с могилой.
Пока Лула достает из сумки хлеб, овощи, яйца и полоски вяленого мяса, доктор Пул листает томик Шелли.
– Вот, нашел, – наконец говорит он. – Эта строфа идет после той, что выбита здесь.
Наступает молчание. Лула протягивает доктору Пулу крутое яйцо. Он разбивает его о надгробие, принимается чистить и бросает белые кусочки скорлупы на могилу.
Сноски
1
Иначе я не могу (нем.). – Здесь и далее примеч. пер.
2
Павиан (лат.).
3
Крошка Морфиль (фр.).
4
Я… шоколад, ты… любовь (нем.).
5
Глубокое (нем.).
6
Влюбленных до истерики Мужчин намучив всласть, Красотка из Америки На Корфу собралась (фр.).
7
Бациллы сапа (лат.).
8
Все (лат.).
9
Во имя Бабуина (лат.).
10
Человеческий голос (лат.).
11
Юкка глориоза (лат.) – древовидное растение семейства агавовых.
12
Трехзубчатая полынь (лат.).
13
Латинское название вида кактуса.
14
Современных удобств (фр.).
15
В естественном виде (фр.).
16
Смерть от любви (нем.).
17
Оплошность (фр.).
18
«Бессмертная женщина всегда нас возвышает. Бессмертная женщина всегда…» (фр.).
19
«Ночь свадебной была, торжественной, священной…» (фр.)
20
Глас пролетариата – глас дьявола (лат.).
21
Глас дьявола – глас церкви (лат.).
22
Латинские названия возбудителей болезней сельскохозяйственных культур.
23
Очень тихо… тихо… довольно громко (ит.).
24
«Слава тебе, пресвятое тело» (лат.)
25
«Дон Жуан» (ит.).