– Знаю я, чем эти свадьбы заканчиваются…
Впрочем, омрачить радости барона Кирфельда не могло решительно ничто.
На пятый день после свадьбы он изволил подняться из постели, велел подать эссенциале в соевом соусе, и крякнув, распахнул окно. В этот миг его внимание неожиданно привлекли крики, доносящиеся с южной дороги. Сути сих странных воплей барон разобрать не смог, однако же, вглядевшись, не без удивления рассмотрел своего зятя, во весь опор мчащегося к замку. Тогда, испугавшись негаданной беды, барон приказал немедля подать камзол и походную утку, а также препроводить дорогого гостя в залу и снабдить его соответствующими закусками.
Некоторое время спустя он вышел к затю и застал того в крайнем волнении. Уплетая маринованные бегемотьи ляжки, тот бормотал, невзирая на набитый рот:
– Наконец-то!.. я так и знал! Я знал, что это будет, что этот день настанет! Я знал, хоть мне и не верили!
– Да что с вами, дорогой Ромуальд? – изумился барон. – Ежели печень, так у меня есть верное средство…
– Ах, – отмахнулся тот, – да при чем тут ваша печень! В окрестностях появился дракон!!!
Здесь следует сделать небольшое отступление. Ромуальд, еще в период своей учебы в университете, чрезвычайно увлекся драконьей охотой, став со временем известным на все герцогство дракономахером. Дело дошло до того, что он переколбасил практически всех драконов в радиусе трех тысяч лиг от столицы – остальные же, не будучи такими уж дураками, как их описывают некоторые мастера, удрали от греха подальше в южные степи, где и служат теперь фейерверкерами под защитой благостных законов той далекой и непонятной страны. Говорят даже, что некоторые из них негласно присматривают за чиновниками налогового ведомства, но в это все же поверить трудно, о каких бы мерах по борьбе с коррупцией не твердили гордые владыки равнин.
И вот – извольте! Не успев еще войти как следует во вкус медового месяца, Ромуальд уже успел обнаружить дракона, и где – в окрестностях Кирфельда, драконов не видевшего с самого, пожалуй, своего основания.
– Мы немедленно, – горячо продолжал Ромуальд, – немедленно же едем на охоту! Есть у вас приличный пулемет? Батюшка сказывал, что когда-то вам случилось выиграть в кости «Льюис» от старого «Бленхейма». Это так?
– Признаться по совести, так у меня есть даже АГС-17, – вздохнул Кирфельд. – Однако ж негоже рыцарям ехать на схватку с благородным зверем, имея столь подлое оружие. Нет уж! В юности я учился драться пикой. Так и поедем.
Ромуальд закусил губу. Ему было стыдно признаться тестю, имеющему репутацию прославленного воина, в том, что свой любимый спаренный КПВЗ он заложил перед свадьбой, чтобы купить подарок невесте. (Золото, полученное от излеченного им князя, он берег.) К тому же, раз тесть предлагает ехать на охоту с пиками, делать тут нечего – не мочить же штаны! Дворянская честь дорога.
Хотя, если уж честно, то пикой Ромуальд не владел совсем. Но он надеялся, что тесть при случае сумеет показать свое искусство, а там уж лавры победителей они поделят пополам, и вообще – ведь все равно тестева часть рано или поздно достанется ему по наследству.
Видя, что любимый зять вполне снаряжен для предстоящей экспедиции – на нем были латы, пожарный шлем, а вместо белья – ОЗК, барон кликнул пажей и велел немедля готовиться к охоте. Сам же, извинившись перед зятем, спустился в подвал. Наполнив не одну и даже не две фляги, он коротко задумался и, вздыхая, все же отворил запретный оружейный сейф. Некоторое время ушло на то, чтобы набить патронами непокорный диск пулемета. На самом-то деле папаша Ромуальда несколько ошибся – Кирфельд выиграл в кости вовсе не «Льюис», а старый проверенный «Дегтярь», но так было даже лучше.
Все еще вздыхая, барон облачился в свой старый ОЗК, приладил охотничий панцирь и, спрятав под плащом пулемет, вышел на двор, где его уже ждали зять и свита. Верный Пупырь, чуя недоброе, колотил хвостом и шипел на бегавших у него под ногами поросят.
– Он под водопадом! – вскричал зять, горяча своего мерина. – Не более двух лиг! Поспешим же, ваша милость! Нас ждет слава!
«О, черт, – удивленно подумал Кирфельд. – И с какой стати этой несчастной ящерице вздумалось поселиться на моей земле? Места что ли мало?»
Ободрив достойного юношу взмахом фляги, он скомандовал играть зарю и первым выехал за ворота замка. К счастью, супруга его была на дальнем свинарнике, и, таким образом, препятствовать сему походу было попросту некому.
Проскакав около лиги, они заслышали далекий еще шум водопада. Ромуальд крепко сжал начищенную до нестерпимого блеска пику, выданную ему старшим оруженосцем барона, и посмотрел на своего тестя. Тот невозмутимо покуривал «Казбек», более того – невесть почему успокоился и Пупырь, с любопытством оглядывающий окрестности. Мерин же Ромуальда, тем временем, с каждой минутой вел себя все более нервно.
Молодой дракономахер прислушался к себе и, о ужас – вдруг ощутил приближение диареи. Тесть его тем временем поднял над головой флягу, и ароматный напиток полился прямиком в его глотку. В тот миг Ромуальд осознал, что кишечник вот-вот выйдет из-под контроля. Это было ужасно. Позор никак не входил в его планы.
– Пришпорим наших коней, дорогой тесть, – проговорил он, стараясь не выдать дрожи в голосе. – Наша цель уже близка.
И, едва дав шпоры своему мерину, тут же свалился оземь. Содержимое кишечника немедленно нашло себе дорогу, но, благодаря прорезиненному костюму, не сразу дало о себе знать.
– Что с вами?! – вскричал Кирфельд, тотчас останавливая своего скакуна. – Вы ранены?
– Боюсь, что да, – простонал дракономахер, испытывая неодолимое желание ощупать задницу, – мой конь, увы, бывает столь неуклюж…
– Очень неосмотрительно с вашей стороны отправляться на охоту на ненадежной лошади, – воскликнул барон. – Пьеро, Жакоб! Что вы стоите, как два барана? Немедленно берите господина маркграфа и везите его домой!
– А вы, любезный тесть? – простонал Ромуальд, в то время как двое пажей, страдая от невозможности зажать носы, тащили его в сторону обозной телеги.
– Не в моих правилах бросать начатое дело! – флегматично ответствовал барон, вытряхивая из пачки новую папиросу. – Прощайте, дорогой зять! Надеюсь, я смогу навестить вас за ужином!
И, сказавши так, он пришпорил верного Пупыря.
Вскоре впереди показался могучий водопад. Пупырь, сторожко прядая ушами, подошел к самой воде, и тогда барон, нисколько не стесняясь бьющих в лицо ему брызг, горделиво выпрямился в седле и бросил клич:
– Выходи, подлый дракон! Выходи на честный бой, и пусть судьба рассудит… – а что нужно говорить дальше он позабыл, поэтому предпочел достать флягу.
– И шо тебе вот это надо? – неожиданно прогудел чей-то голос, идущий, как показалось славному Кирфельду, прямо из-под копыт его коня.
– Ты кто? – недоуменно вымолвил он, оглядываясь по сторонам.
– Хто, хто, – фыркнуло в ответ. – Ходют тут всякие. Шо ты орешь, как подорванный? Пришел, так говори что-нибудь.
Барон сделал два или даже три глотка, да так и застыл с флягой в руке.
– О, – раздалось из-за водопада, – а шо это у тебя? Медовый, что ли?
И раздался шум, напоминающий шипение паровоза.
– Точно. Медовый. Слышь, мужик, так это ты, что ли, пчел на Сизом Лугу разводишь?
– Я, – признался Кирфельд. – Точнее, для меня. А я гоню. А что?
– Да ты уж заходи, что ли? – предложил все тот же таинственный гулкий голос. – Или воды боишься?
– Я? – обиделся могучий барон. – Ну вот еще…
Пупырь, противу всяких ожиданий, прошел сквозь водопад не только без страха, а еще и с удовольствием. Едва оказавшись во влажном полумраке, барон с ужасом разглядел гигантское, гладко-золотистое тело, свернувшееся клубком в глубине пещеры. Такие же золотые, правда, с зеленоватым отливом, смотрели на него огромные глаза зверя.
– Так это ты, получается? – изумился барон.
– Вот всегда всех идиотов страшно удивляет тот факт, что драконы умеют говорить, – вздохнуло чудище. – А еще и думать. Вот ведь хвеномен, а? Ну давай уж, шо там у тебя? Я ж чую, шо с медом.
Плохо соображая, что он делает, храбрый Кирфельд протянул дракону флягу, а сам снял с верного Пупыря другую, ничуть не меньше прежней. Более всего его поражало то, что конь отнюдь не ощущает страха, а напротив, с кошачьим любопытством осматривается в жутком логове и беспрестанно нюхает воздух.
– М-мм, ничего так, – констатировал дракон, отпив добрую половину фляги. – Как звать-то тебя, убивец?
– Кирфельд, – машинально ответил барон и на всякий случай поправил пулемет под плащом.
– А меня вот – Шон, – вздохнуло чудовище. – Ничего себе имечко, да?
– Всякое бывает, – вздохнул Кирфельд, разглядывая своего неожиданного собеседника.
– М-мм, ничего так, – констатировал дракон, отпив добрую половину фляги. – Как звать-то тебя, убивец?
– Кирфельд, – машинально ответил барон и на всякий случай поправил пулемет под плащом.
– А меня вот – Шон, – вздохнуло чудовище. – Ничего себе имечко, да?
– Всякое бывает, – вздохнул Кирфельд, разглядывая своего неожиданного собеседника.
Только сейчас он вдруг понял, что дракон на самом деле красив. Его золотистое тело не вызывало ни тени отвращения, напротив – гладко-золотое, оно восхищало плавным совершенством своих мягких, живых линий.
– Попробуй-ка моего, – предложил Шон и, изогнувшись, выпростал из-под себя почти человеческую руку – рука пошарила на полутемной полке, чтобы вскоре поднести барону изящный глиняный кувшин с притертой пробкой.
– У меня окорок есть, – сказал барон, принюхиваясь.
– О, – обрадовался дракон. – Так шо ж ты страдаешь, как потерпевший. Мне уже три дня ни одного порося не приносили – дождешься от твоих пейзан! С голоду тут сдохнешь… слушай, а это правда, что у вас на землю частной собственности нет?
– Правда, – удивился Кирфельд. – Я, в сущности, тоже герцогов арендатор. А что?
– Дурдом, – почему-то вздохнул дракон. – Ладно, какое это, в общем-то, имеет значение… как тебе продукт-то мой?
– Я не пойму, – признался барон. – Он что, на перце что ли?
– А то. Его, конечно, если по-хорошему, так под борщик надо. Но под щи тоже покатит.
Барон задумчиво погонял во рту добрый глоток непривычного ему продукта. При мысли о том, что такую замечательную вещь можно и, наверное, нужно потреблять именно под щи с кислой капустой, ему сразу захотелось есть. Он оторвал себе небольшой кусок от прихваченного из дому окорока, протянул остальное дракону и присел на краешек здоровенной каменной скамьи.
– Слушай, а как ты с брагой-то? – спросил он.
– Да как, – вздохнул Шон, – пейзане твои то пшенички, то еще чего принесут. Буряк опять же, куда без него. А котлы у меня там – он махнул хвостом, указывая в темную глубину бездонной пещеры. – Это я их с собой…
– С собой? А сам-то ты откуда?
– Откуда… – дракон отломил изрядный кус окорока и заработал челюстями. – Отовсюду. Последние сто лет в Житомире жил. Фейерверки детишкам, погоду летал разведывал. Так выгнали…
– За что? – поразился такой несправедливости барон.
– За то. Я ж продавал – ну, хорошим людям, понятно. А теперь, при новой власти говорят, – без лицензии нельзя. Раньше было как? Участковому канистру нацедил, и полное тебе уважение. А теперь тот участковый на подписке сидит, а мне говорят – хочешь, покупай лицензию, строй себе завод, все по закону. А еще говорят, мы тебя к ВВС припишем. Не хватало!
Дракон шмыргнул носом и раздраженно махнул рукой с зажатым в ней окороком.
– Слушай, – проникновенно начал барон, в благородном уме коего уже зрела удивительная идея, – а пошли ко мне, а? Хозяйство у меня приличное, ну да не в нем дело… мы вот твой с перчиком, и мой с медом… да мы такое сварим!
– А жена твоя? – покосился недоверчиво Шон. – Разное ведь говорят… я, ты пойми, тебя обидеть не хочу, но у тебя еще и зять – этот вот… махер…
– Да плевать! – возопил барон, заставив содрогнуться стены пещеры. – Мы ж с медом да с перцем! Да через активированный уголь ежели пропустить! Эх-х!
На этом наша история заканчивается. Хотя на самом деле все, конечно, только начиналось.
Правда?
15 марта 2005 г., Санкт-Петербург.
Тридцать три тещи
В тот день решительно ничто в герцогстве не предвещало несчастья: как всегда, колосились поля и поросились свиньи, – хотя по субботам случалось и наоборот, – а в березовых рощах шли косые дожди и наливались необыкновенной силой сладкие бруньки. Пейзане героически боролись с урожаем, и один только старый пастух Поппало, приспустивший за ближайшим стогом штаны, мечтательно воздел свой взор к небу, чтобы узреть мелькнувшую меж облаков короткую темную молнию.
– Ой, лихо! – вздохнул он. – Сказывали мне деды, что не к добру это…
Но выслушать его было некому – разве мрачному хряку Партизану, что бродил по росе, с тревогой принюхиваясь к тягостным процессам, вторую неделю подряд происходящим в его истерзанном кишечнике.
Поппало пошарил рукой в поисках лопуха, однако ж, не найдя искомого, с кряхтеньем натянул порты и, задумчиво присвистнув, глянул в сторону мрачного замка маркграфов Шизелло, господствовавшего над плодородной равниной. До замка было не менее лиги – в один присест и не доплюнешь.
– Эх ты ж, мать сыра земля… – проворчал простак Поппало и, подбоченясь, поплелся на пастбище пожирать подостывшую паэлью.
Меж тем в замке происходило немало интересного.
Около полудня под воротами замка призывно загудел рог. Выбежавший дворецкий, кланяясь, принял под уздцы вороного коня, на котором горделиво восседал давно ожидаемый и весьма важный гость самого маркграфа – сэр Олаф Щитман, выдающийся шоумен-калоимитатор, почетный доктор нескольких заморских университетов сразу и просто хороший человек. Хозяин же замка, достопочтенный Ромуальд Шизелло, встретил своего друга на парадной лестнице изумительного коричневого мрамора, застеленной по такому случаю редкими хорасанскими коврами.
– Вижу, вижу вас, друг мой! – вскричал маркграф, бросаясь навстречу гостю. – Стол будет готов буквально через минуту!
– Каков стол, таков и стул, – добродушно отшутился Щитман, заключая приятеля в объятья. – Впрочем, у вас, дорогой Шизелло, мне опасаться нечего: недавно прочитал вашу новейшую работу по нормализации пищеварения беспозвоночных. Здраво, здраво, ничего не скажешь!
– Пришлось проделать некоторые эксперименты, – признался Шизелло и вздохнул.
На самом деле подопытный осьминог, которого он битых три недели кормил исключительно чесночными ватрушками, просто-напросто издох, поэтому добрая половина научной работы была высосана из пальца. Но признаваться в этом Ромаульду не хотелось – еще бы, ведь большинство заслуженных академиков, представляемых ко всевозможным премиям, располагают куда более сомнительным экспериментальным материалом – однако же!..
– Что ж я не вижу вашей молодой супруги, красавицы Яссины? – осведомился Щитман, сбросив на руки подбежавшим слугам дорожный плащ. – Или вы, Шизелло, вознамерились спрятать ее от меня? Не бойтесь, я далек от сглаза!
– Увы, – развел руками маркграф, – жена с тещенькой изволили убыть на ярмарку в Пеймар, где и пробудут не менее недели, закупая необходимые семье Кирфельд сельскохозяйственные орудия. Но я тешу себя надеждой, что сие прискорбное обстоятельство не помешает нам, дорогой сэр Олаф, насладиться приготовленными для нас яствами.
– Единой надеждой жив человек! – жизнерадостно ответствовал тот и отправился вслед за слугами к парадному платиновому рукомойнику, надраенному до ослепительного блеска.
Когда дорогой гость спустился в обеденную залу, столы уже ломились от множества кушаний. Здесь были и кальмары в бренди, и нежнейшие молочные поросята, фаршированные морской капустой, и даже перепела под ромовой бабой. Венчал же сие великолепие дубовый бочонок медовой с перцем, презентованный маркграфу его тестем, известным на всю округу мастером самогоноварения бароном Кирфельдом.
– О! – вскричал Щитман, радостно массируя ягодичные мышцы. – Да вы, любезный Ромуальд, решили укормить меня до заворота кишок! Вот за то я тебя, брат, и люблю!
И, не сдержав слезы, облобызал молодого Шизелло во все щеки.
– Сказать совести, так я ждал вас еще вчера, – начал меж тем Ромуальд, делая знак кравчему наполнять кубки. – И то: едва закончил завтрак, как стук в ворота. Ну, думаю, сэр Олаф… ничуть. Представьте себе: разъездной агент страховой фирмы «Ласло Хервамбабок и дед». Его-то тут и не хватало! Мало мне банковских…
– У вас проблемы с кредиторами? – искренне изумился Олаф Щитман, наблюдая, как пахучая струя наполняет его серебряный кубок. – Но я слышал, что за леди Яссиной вы взяли весьма недурное приданое!
– Ах, да если б то были просто кредиторы! – всплеснул руками доблестный Ромаульд. – Что за горе? Нам, дракономахерам… но увы, мой друг, дело обстоит куда как круче. Мой почтенный, мир его праху, родитель, однажды вложил немалые деньги в активы банка «Кредитэ – сосьетэ», однако ж банк изволил лопнуть. И теперь! Представьте себе! Находятся некие поверенные, заявляющие, что я – я, сэр Олаф, да! – теперь должен еще и что-то там платить по каким-то старым счетам. Но помилуйте, говорю я, деньги-то батюшка давал, а никак не брал! Что, вы думаете, говорят мне эти прохвосты? Тем, говорят, хуже для него. Не давал бы в долг – не остался бы должен.
– Беспредел! – закатил глаза Щитман. – И что же вы, дорогой Ромаульд?