П. Бондаровский Будущее в три счета. Гадание по Книге перемен
* * *Дизайн обложки И. В. Орловой
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
Предисловие
Символ дао – всеобщего закона Вселенной… Готовые перейти одна в другую, равные, вечно враждующие и неотделимые космические силы ян (белая) и инь (черная). Белая точка на черной половине и черная на белой – признаки их непременного взаимопроникновения…
До чего же все-таки силен в нас человеческий шовинизм! Все-то мы знаем лучше Природы, как будто не мы у нее в долгу, а она у нас; как будто не мы от нее, а она от нас не ждет милостей и берет, и берет у нас. Мы же мстим ей за это высокомерным презрением, приспосабливаем ее то так, то этак к нашим вечно меняющимся прихотям. Нам почему-то стыдно вспоминать, что мы – homo sapiens, стыдно признавать, что в мозгу у нас какое-то слишком уж серое, на наш просвещенный взгляд, вещество, стыдно обнаруживать свою в общем-то понятную неспособность окинуть разумом бескрайность Вселенной и осознать бесконечную делимость элементарных частиц…
«Человек может все!» О значении двух из трех слов этого расхожего выражения мы имеем лишь очень смутное представление, толком не зная ни что такое «человек», ни что такое «все». Вернее было бы сказать, что человек может всякое: разгадывать тайны вращения небесных тел и выдумывать изощренные пытки для ни в чем не повинных людей; совершать головокружительные открытия в области науки, техники, медицины и держать их в тайне от большинства населения планеты; побеждать в жесточайших войнах и писать политические доносы на соседа, чья коза забрела в чужой огород… В этом смысле homo sapiens действительно «всемогущ». Но что бы он о себе ни воображал, есть в его царственной позиции одно крайне уязвимое место: он не знает самого главного о себе – своего далекого прошлого, и самого важного для себя – своего будущего. Он не знает, откуда взялся и куда держит путь. Однако некому упрекнуть человека в этом незнании, и он переживает его со спокойной душой.
Древние к подобным вопросам были менее равнодушны. Может быть, потому, что еще не отделяли себя от остальной Природы столь решительно и бессовестно, как это делаем мы. (Кстати, мы поступаем так и по отношению к нашим далеким предкам, жившим каких-нибудь десять, пятнадцать, двадцать веков назад, отводя им место где-то на уровне «братьев меньших»… Опять шовинизм, в данном случае хронологический.) Предки общались с Природой на равных, как члены одной семьи, где царили уважение и доверие и где при этом Природа была старейшиной. К ее слову прислушивались, с ее законами считались, у нее учились. И тайны свои она открывала тогда гораздо охотнее.
Мы привыкли гордиться своими учеными, академиками, нобелевскими лауреатами. Но если вдуматься, не в частностях ли они преуспели? Разве главные, основные, вселенских масштабов открытия и поистине жизненно важные изобретения не были сделаны много раньше, в туманные годы зари Истории? Без приборов и лабораторий, не располагая и крошечной долей тех знаний, какими располагаем мы, наши далекие предки безошибочно формулировали всеобщие законы, краеугольные физические и математические понятия, снисходительно именуемые сегодня «элементарными». Они оставили нам множество памятников-загадок, которые мы не в силах разгадать даже с помощью компьютерной техники. Они были первопроходцами философской, этической, эстетической мысли, еще не зная бумаги и имея значительно меньше материала для обобщений, чем мы, творили вечные эталоны. Они с успехом лечили людей без лекарств и делали сложнейшие даже по современным понятиям операции, вплоть до нейрохирургических…
Список можно продолжить, но едва ли кто-либо способен привести его весь. Ведь так много утеряно, подчас безвозвратно, а то, что дошло до нас в целости и сохранности, что известно сегодня о древних цивилизациях, – не более чем верхушка айсберга, чья основная часть покоится в недоступных глубинах тысячелетий и тает в них, растворяясь навеки.
Да, они многое знали, наши древние предки, многое поняли значительно раньше, а порой и лучше нас, многое предвосхитили, но никак не предполагали, что настанет время, когда техника, созданная человеком, окажется в состоянии соперничать с силами самой планеты; что прогресс этой техники к XXI веку станет более бурным, чем прогресс в понимании человеком Природы; что слабость перед соблазном сделать что-то лишь потому, что это возможно сделать, станет разрушительной силой; что на «высшей стадии эволюции» угрожать человеку будет горе не от ума, а от недоумия.
Конечно, три-четыре тысячи лет назад представить подобное было трудно. Представлений в те времена вообще бытовало меньше. Зато все они были яснее и недвусмысленнее и всегда поверялись одновременно по двум пробным камням, камням-силам – вечно враждующим и навеки неразделимым – добра и зла. Это гораздо позднее мы решили, будто их можно только противопоставлять, а древние рассуждали иначе: не «или – или», а «и – и»; не свет или тьма, а и свет, и тьма; не постоянство или перемены, а и постоянство, и перемены.
Книгу, рассказу о которой автор счел необходимым предпослать столь пространное и, на первый взгляд, отвлеченное предисловие, древние и назвали: «Книга перемен». Они бережно пронесли ее сквозь десятки веков, сохранили от гибели в вихрях стихий и пожарищах войн, стремясь передать нам в целости первозданную мудрость, первозданное понимание мира, жизни и человека. А мы, похоже, оказались неподготовленными, не оправдали доверия, ибо все еще не в силах разгадать полный смысл и значение этой, быть может, самой великой загадки, когда-либо задававшейся людям людьми, загадки, имя которой «И-Цзин» – китайская классическая «Книга перемен».
Познакомимся с ней и посмотрим, сравним, далеко ли наш разум увел нас путями познания за последние три с лишним тысячи лет. И не заблудились ли мы…
О книге перемен
Истоки
Во времена, когда еще не существовало ни мифов как таковых, ни официальных религий, три-пять тысячелетий тому назад, взгляды на строение Вселенной у народов, населявших бассейн реки Хуанхэ, были достаточно твердыми, хоть и парадоксальными. Небо им представлялось бескрайним и одновременно круглым, земля – квадратной, но тоже бескрайней. А в центре Земли, и, по-видимому, под центром неба, располагался Китай, который тогда называли Срединной, или Поднебесной, страной.
Твердость воззрений распространялась у древних китайцев и на далекое прошлое, когда ни неба, ни земли еще не было, а был, как они полагали, хаос, нечто вроде туманности, в которой плавали мириады мельчайших частиц ци. Среди этих частиц были легкие, светлые (ян), постепенно поднимавшиеся, и тяжелые, темные (инь), медленно опускавшиеся. Таким вот образом разделившись, первые образовали небо, вторые – землю. Упрощенное, схематичное, примитивное – какое угодно, но в основе своей мало чем отличающееся от сегодняшнего – представление о процессах, происходивших на месте нашей Солнечной системы в невообразимые времена и завершившихся ее формированием в нынешнем виде около пяти миллиардов лет назад.
После того как небо и земля оказались на своих местах, из различных комбинаций тех же частиц ян и инь, из взаимодействия темного и светлого, женского и мужского начал возникло все живое и неживое, возникли природа и ее явления, движение и покой, тепло и холод, добро и зло. Все было естественно, необходимо, разбросанно и едино, как та изначальная туманность. Одно вытекало из другого, сливалось с другим, свет мог быть тьмой, а добро злом и наоборот – в зависимости от времени и ситуации. Причем все это происходило как в окружавшей человека Природе, так и в природе самого человека, как во внешней, так и во внутренней его жизни.
Однако найти объяснение чему-либо еще не значит познать его. Стихийность, непредсказуемость явлений, поступков, соотношений различных сил вызывали у человека естественное стремление уловить хоть какую-то закономерность, которую можно было бы уложить в стройную и понятную систему. Это было для него поистине жизненно важно. И, как нам сегодня известно, такие системы в разное время появлялись и становились «официальными», признанными во всех без исключения древних цивилизациях – шумерской, египетской, индийской, греческой… Возникла подобная система и в древнем Китае. Роль ее сыграла «Книга перемен».
Хроники свидетельствуют, что первый, фундаментальный слой ее текста существовал в законченном виде и был достаточно широко распространен уже в VIII–VII веках до н. э., создание же его началось значительно раньше. Впоследствии к первому слою добавились второй и третий, в целом составившие так называемый основной текст «И-Цзин». Кроме того, в книгу входят «десять крыльев» – десять комментариев к основному тексту, написанных разными авторами в течение V–III веков до н. э.
«„Книга перемен“, – писал один из самых авторитетных советских исследователей-и-цзинистов Юлиан Константинович Щуцкий (1897–1938), – имеет все права на первое место в китайской классической литературе – так велико ее значение в развитии духовной культуры Китая. Она оказывала свое влияние в самых разных областях: и в философии, и в математике, и в политике, и в стратегии, и в теории живописи и музыки, и в самом искусстве…» Эта характеристика «И-Цзин» написана ученым в 1937 году. Сегодня у него были бы все основания дополнить список областей, где сыграла свою роль «Книга перемен», множеством других. Но заметил бы он и то, как мало продвинулись мы за минувшие десятилетия в понимании этого удивительно необычного памятника.
Так или иначе, вполне современно и в наши дни звучит точка зрения на «И-Цзин» и проблемы его изучения, высказанная выдающимся китайским философом Чэн Ичуанем (1033–1107): «Книга эта столь широка и всеобъемлюща, что через нее мы надеемся встать в правильное отношение к законам нашей сущности и судьбы, проникнуть во все причины явного и сокровенного, исчерпать до конца всю действительность предметов и событий и тем самым указать путь открытий и свершений. Да, можно сказать, что совершенномудрые авторы ее достигли наивысшего в своих заботах о последующих поколениях. Хотя мы уже далеки от тех древних времен, но до нас еще сохранились завещанные ими основные тексты. Однако толкователи прежних времен утратили их смысл и передали лишь слова, а их последователи только произносят эти слова и забывают об их сути… Я, живущий на тысячелетие позже, боюсь, что такое писание померкнет и исчезнет, и я хотел бы, чтобы люди будущих времен по этому течению взошли к его истокам…»
Обращение Чэн Ичуаня было услышано. «И-Цзин» продолжали исследовать не только в Китае; с течением веков он привлекал все большее внимание и в других странах как памятник культуры и мысли поистине мирового, общечеловеческого значения.
«Я в свою очередь изучил эту книгу, – писал один из крупнейших философов старой Японии Ито Тогай (1670–1736), – и вижу, что она совмещает в себе оба принципа – как мантику, так и философию. Но главное в ней – это понятия чувства и любви».
Ито Тогай не успел издать свой труд об «И-Цзин», это сделал его сын Ито Дзэнсё, тоже ставший ученым. В предисловии к книге отца он так выразил собственное отношение к «И-Цзин»: «По этой теории, избегая переразвития, живя в самоограничении и бдительно наблюдая за правильностью своих отношений с людьми и своего положения среди них, при напряженной работе над собой в этих направлениях, можно достичь совершенства. Работая во благо, действовать по мере сил, но не различать возможности и невозможности данной временной ситуации; а желая осуществить благое вопреки создавшимся условиям, не только нельзя подчиняться им, но даже надо разрушить эти условия. Вот чему учит „Книга перемен“. Если же говорить, что она поучает стремиться к выгодному и избегать вредного, то это поверхностное суждение».
Оставим без комментария мнение Ито Дзэнсё о том, чему учит «И-Цзин». Кое-какие сравнения у читателя все равно возникли сами собой. А обратим внимание на употребленное Ито Тогаем слово «мантика», означающее в переводе с греческого «искусство прорицания», или же проще – гадание. Но прежде чем перейти к рассказу о собственно гадании по «Книге перемен» и чтобы лучше понять его современную технику, вернемся к самым истокам «И-Цзин» – ко временам, когда прорицатели в древнем Китае предсказывали людям судьбу по трещинам на панцире черепахи и по узорам на листьях тысячелистника.
Принципы
В древнекитайской мифологии, как, впрочем, и в любой другой, немало загадочных персонажей, чье реальное существование трудно, если не невозможно, подтвердить достоверными историческими документами. Причем проблема эта стала значительно сложнее, «благодаря» целенаправленным усилиям выдающегося мыслителя древнего Китая Кунцзы, известного в европейской литературе под именем Конфуций (551–479 гг. до н. э.), а также его учеников.
Стремясь привести мифологические предания в соответствие с догматами своего учения, конфуцианцы отбрасывали в них все сверхъестественное, «божественное» и находили – или изобретали – рациональное объяснение для каждого легендарного события или явления. Таким образом мифы становились частью традиционной истории. Их уже не передавали из уст в уста, а полностью доверяли лишь вариантам, которые были записаны конфуцианцами на бамбуковых дощечках, варианты же эти значительно искажали первоначальный смысл мифов.
Не избежал конфуцианской историзации и легендарный правитель Фу Си, пребывавший у власти, как принято считать, с 2852 по 2737 год до н. э. К тому, сколь много невероятного и полезного сумел он сделать за 115 (!) лет своего правления, мы еще вернемся, пока же самое главное для нас – что именно Фу Си все известные источники приписывают изобретение так называемых ба гуа – восьми гадательных триграмм, впоследствии развитых в гексаграммы, которые и явились основой текста «Книги перемен».
По преданию, Фу Си однажды увидел, как из реки Хуанхэ выплыла на берег огромная черепаха (в некоторых источниках говорится о драконе-лошади), на спине которой были начертаны таинственные знаки, состоявшие из сплошных и прерванных посередине черт. В их сочетаниях Фу Си увидел систему символов, соответствовавших его представлениям о мироздании, где главенствовали небо и земля, из взаимодействия которых рождались все вещи и явления, живое и неживое. Символы эти Фу Си изобразил таким образом:
Каждый из символов (триграмм) имел свое название, указывал на определенное свойство и выражал конкретный образ:
1) триграмма цянь (творчество); свойство – крепость, образ – небо;
2) дуй (разрешение); свойство – радостность, образ – водоем (озеро);
3) ли (сцепление); свойство – ясность, образ – огонь (солнце);
4) чжэнь (возбуждение); свойство – подвижность, образ – гром;
5) сюнь (утончение); свойство – проникновенность, образ – ветер (дерево);
6) кань (погружение); свойство – опасность, образ – вода;
7) гэнь (пребывание); свойство – незыблемость, образ – гора;
8) кунь (исполнение); свойство – самоотдача, образ – земля.
Кроме того, каждая отдельная триграмма символизировала время года в зависимости от движения Солнца и Луны.
Понятие сенсации едва ли существовало в столь давние времена. Однако трудно подобрать более подходящее слово, чтобы охарактеризовать эффект, который произвело появление в XXVIII веке до н. э. системы из восьми триграмм, имевшей для тогдашней науки прорицания не меньшее значение, чем для современной физики уравнение E = mc 2. Ведь если прежде предсказатель судьбы на свой страх и риск истолковывал узоры на панцире черепахи, принимая во внимание поворот ее шеи во время гадания и даже выражение ее глаз; если, гадая по тысячелистнику, тоже всецело полагался на интуицию и во многом решал наугад; если авторитет его целиком и полностью зависел от того, насколько часто волею случая судьба клиента складывалась именно так, как ему ее предсказывали, то отныне в руках гадателя была система, неслучайность которой подтверждалась многими периодическими явлениями природы, теми же фазами Луны, которых и по сей день различают восемь и каждая из которых по-своему влияет на все живое и неживое на Земле.
Кроме того, если верить старинному китайскому словарю «Шо-вэнь», на основании комбинаций сплошных и прерванных черт Фу Си составил первые иероглифы китайской письменности. Быть может, поэтому «Книга перемен» имела такое название уже тогда, когда книги как таковые еще не были изобретены и когда слово «цзин» переводилось как «текст», означая в данном случае лишь систему удвоенных в гексаграммы триграмм, кроме которых в «И-Цзин» первоначально ничего не было.
Итак, мы наконец подошли к основе «И-Цзин» – гексаграммам – символам, состоящим из двух ба гуа, двух триграмм, то есть из шести сплошных и прерванных посередине черт. Возможное число вариантов – 64.