чтобы моя макушка не высовывалась, но обзор был достаточен. Я сразу увидел
вертолет. Желто – свинцовая стрекоза, сверкающая на солнце.
Поймав стрекозу в перекрестье прицела, я надавил на гашетку. Лента,
извиваясь, исчезла внутри пулемета.
На мгновение мне показалось, что я промазал, - вертолет продолжал
двигаться с той же скоростью в том же направлении. Но вот черная полоска дыма
прорисовалась у хвоста машины, стала четче и гуще, вертолет накренился и
исчез из поля зрения. Упал ли он в реку, либо взорвался в воздухе, мы не могли
узнать при всем желании: поезд преодолел мост и снова, изрыгая из трубы
черный дым, пошел через Джунгли.
В Тверь состав двигался тяжело, часто останавливался, бойцы проверяли
пути, искали мины, ремонтировали взорванные рельсы; на Полянах проводились
зачистки, разводились костры. Теперь же, «налегке», как выразился Олегыч, мы
неслись по уже хоженым «тропам». Но на душе у меня вовсе не было покоя. Еще
бы! Отряд погиб, миссия провалена. Куда я еду? Зачем? С головой – прямо в
пасть дракона?
Созвездия выстроились на почерневшем небе. Показалась луна,
выщербленная и растрескавшаяся древняя монета.
Джунгли кончились. Кончилась и железная дорога, вдруг уткнувшись в
темную стену, безнадежно плотную: ни двери, ни калитки. Но я-то знал: поезд
приблизится, и перед ним распахнутся ворота. Так всегда бывает.
Московская резервация… Что ждет меня там? ОСОБЬ, сырой подвал,
допросы, выворачивающие душу наизнанку, пытки и, апофеоз, - позорная казнь?
А еще там меня ждет Марина. И потому я пойду туда, а, если придется, поползу,
по снежной корке, сдирая колени до костей. Марина!
Часть третья
ВОЗРОЖДЕНЦЫ
1
КРЕМЛЬ - 2
Кажется, это произошло со мной, когда я учился в школе. В обычной школе
на станции Родинка.
Пожалуй, «произошло» - сильно сказано для подростковой чепухи, но тогда
я, наверное, не знал об этом.
Меня предала любимая учительница.
Ее звали Алиса Аркадьевна, она преподавала химию. Помимо сказочного
имени у учительницы был слегка вздернутый нос в задорных веснушках и голубые
глаза, придававшие ее лицу милое, как будто удивленное выражение.
Предательство Алисы Аркадьевны началось в мае, когда состоялась
олимпиада по химии. Я оказался единственным участником от нашей школы. На
гербовых бланках решил несколько задач, не показавшихся мне сложными.
«Сказали, результат пришлют летом. По почте, – сообщила мне Алиса
Аркадьевна. – Надеюсь, ты победишь».
Со второго июля по третье августа, в школе - практика.
Практикой у нас называли работу на пришкольном участке: поливать
кабачки, собирать личинки с капусты, полоть морковь. Иногда возникали ссоры и
драки разморенных на жаре школяров.
Овощи, ягоды и фрукты, выращенные своими руками, поступали в
школьную столовку, и краснолицый Юрка-поваренок весь год варил сливовый
компот и щи из квашеной капусты.
Я не ходил в столовку не потому, что мне не нравилась Юркина стряпня.
В столовке заправляла банда Сани – «монаха», второгодника из
многодетной неблагополучной семьи, и легче легкого там схлопотать ложкой по
лбу, а то и получить стакан компота за шиворот.
Я не ходил в столовку и потому считал, что вправе не ходить и на практику.
Тем более что посещение практики было не обязательным, - достаточно не
придти в первый день, второго июля, не отметиться в журнале, и все лето -
свободно.
Второго июля я был дома. На чердаке нашел стопку журналов,
перевязанную бечевой, и, спустившись, рассматривал их на полу. В журнале
«Работница» на обложке – Высоцкий с гитарой, в журнале «Юность», - роман
Берджеса «Заводной апельсин»…
В дверь позвонили.
Это была Света Коршунова, моя одноклассница.
-Андрей, - сказала она. – Тебя Алиса Аркадьевна в школу вызывает.
-Зачем?
-Говорит, пришло письмо с результатами олимпиады.
Всю дорогу до школы я бежал, и перед дверью учительской остановился,
запыхавшись. Постучал.
-Войдите, - голос Алисы Аркадьевны.
Учительница была одна. Она окинула меня насмешливым взглядом,
подметив, как тяжело вздымается моя грудная клетка.
-Островцев, - сказала она. – Почему ты не посещаешь практику?
Я молчал, пытаясь унять биение сердца.
-Это нехорошо, Андрей. Твои товарищи работают, а ты отдыхаешь. В
столовую – то ходишь.
Она смотрела на меня своими добрыми глазами. Я опустил голову.
-Распишись.
Алиса Аркадьевна протянула журнал практики. Я поставил закорючку
напротив своей фамилии, одним росчерком отняв у себя часть лета.
Но мне не лета было жалко.
Выйдя из учительской, я побрел по школе, ничего не замечая вокруг себя.
Конь, осаженный на всем скаку. Рыбка, пойманная на пустой крючок.
Алиса Аркадьевна могла бы просто вызвать меня - пришел бы, никуда не
делся! Почему она предпочла ложь?
«Почему она предпочла ложь?»
Я застонал, а быть может, мне показалось, что застонал. В висках словно
засели две пчелки, по одной в правом и левом. Они жужжали, настойчиво и
звонко, пытаясь вырваться наружу.
Вырваться наружу…
Но они находятся в моей голове, и если вырвутся наружу, то в моем черепе
образуются две дырки, и я сдохну к чертовой матери.
Схватившись за голову, я сел. Перед глазами на мгновение возникла
черная дыра, но мало – помалу боль в висках стихла.
Низкий сырой свод подземелья. Кап! – сорвалась и расплющилась на
земляном полу капля. Тусклая лампочка освещала пространство, перегороженное
металлической решеткой. По ту сторону решетки – двое. Баба с фонарем и мужик.
-Марина?
-Я не Марина, – отозвался женский голос. Хриплый, простуженный.
-МАРИНА!
Арина! Рина! Ина! А!
Проклятое эхо!
-Настоящий дикий, - пробормотал мужик. – Но не нужно кричать. Мы
пришли, чтоб отвести тебя к ней.
Я встал. Оказывается, когда на лоб мне упала холодная капля, я лежал на
постели - на соломенном сыром тюфяке. Что это значит?
Почему я не в Джунглях? Где моя заточка?
И тут, наконец, включилась память. Я дотронулся рукой до шеи, нащупал
крошечный бугорок. След шприца. Шприца, который мне в шею вонзила Марина.
Где она, что с ней? Я должен знать, - мне жизненно необходимо посмотреть ей в
глаза.
Я кинулся к решетке, ухватился за прутья, покрытые чешуйками ржавчины,
что есть силы, затряс решетку.
-Не трать силы, Андрей, - миролюбиво сказал мужик. – Мы пришли, чтоб
освободить тебя. Решетка - это ерунда, мера предосторожности.
Баба кивнула.
Она была невысокая; вытянутое по лошадиному лицо покрыто густой сетью
морщин, глаза печальные, глубоко запавшие, как у старухи, либо как у трупа;
жидкие светлые волосы некрасиво висят вдоль шеи. Как я мог спутать ее с
Мариной?
Мужик рослый - в низком пространстве помещения вынужден пригибаться,
чтоб голова не упиралась в потолок. Седые длинные волосы обрамляют
одутловатое лицо, на правом глазу, переходя на щеку, багровый нарост. Левый
глаз цвета вороньего крыла смотрит с любопытством. На мужике черный кожаный
плащ до пят, на поясе – кобура. На груди – блестящий значок «Работник парковки
№56».
-Кто вы такие?
-Марина расскажет тебе, - пообещала женщина. – А меня зовут Букашка.
-Я Киркоров, - глухо отозвался одноглазый.
«Зайка моя, я твой зайчик!», - возникло в памяти. К чему это?
-Выпустите меня.
-Хорошо, Андрей, - мягко сказал Киркоров. – Но, чтобы выпустить тебя, мы
обязаны сковать тебе руки вот этим.
Он потряс в воздухе наручниками.
Кто эти люди и что может связывать их с Мариной? Запах сырости стал
запахом опасности.
-Попробуй только приблизиться, - пригрозил я. – Шею сверну.
-Ну вот, - искренне огорчился Киркоров. – Букашка, прочти ему.
Женщина откашлялась.
- Предчувствую тебя. Года проходят мимо-
Все в облике одном предчувствую тебя.
Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо,
И молча жду, - тоскуя и любя.
-Стой! – крикнул я. – Я согласен.
-Вот и ладушки, - усмехнулся Киркоров. – Тогда повернись и сложи руки за
спиной запястье к запястью.
Я выполнил указание. Передо мной встали Джунгли, железнодорожная
будка, костер, и Марина - ее задумчивые глаза и ровный голос, читающий
стихотворение бывших.
Прикосновение металла неприятно. Наручники защелкнулись. Я повернулся
Прикосновение металла неприятно. Наручники защелкнулись. Я повернулся
лицом к решетке. Киркоров откинул полу плаща. На поясе у него помимо кобуры
висела связка ключей.
-Бука, светани.
Киркоров зазвенел ключами. С потолка капала вода.
Я скоро увижу Марину. Радость в душе сменилась холодом, таким же, как
холод наручников на запястьях. Что она сделала со мной? Я был игроком,
возможно, лучшим в Джунглях, я оберегал Теплую Птицу, и вдруг… Я здесь, за
решеткой, с этими странными людьми, и виновата во всем она. Скорее увидеть ее
- я должен знать, что истинно: то, что происходит со мной сейчас, либо то, что
случилось в доме, затерянном в Джунглях.
-Наконец – то.
Киркоров нашел ключ, вставил в замок. Ржавый скрип был сигналом
свободы. Как только решетка распахнулась, я ринулся вперед. Длинная нога
Киркорова преградила путь, я потерял равновесие и полетел на пол, носом - в
щербатый камень.
-Ты, ублюдок, - зашипел Киркоров, склоняясь надо мной. – Еще одна такая
выходка, и я вышибу тебе мозги к е…ной матери.
Единственный глаз этого человека полыхал такой яростью, что сомнений не
было, - да, вышибет.
-Поднимайся.
Букашка помогла мне встать на ноги.
-Эх, Андрей, - голос Киркорова снова стал миролюбивым. – На твоем месте
я радовался бы: в этих застенках томились цари и генсеки.
Букашка рассмеялась:
-Брешешь, Киркоров.
Ее смех мне понравился. Хороший смех.
-Почему вру? - возмутился одноглазый. – Я слыхал, что здесь сгноили
Ленина.
-Ленин помер на даче с золотыми перилами. И не от того, что его сгноили, а
потому, что впал в младенчество.
-Он из младенчества и не выходил. Тем более - на даче мог быть двойник
Ленина.
-Ты бы это ленинцам сказал….
Я слушал странный диалог, мало что понимая, и думал: не рвануть ли
вверх по коридору, пока на меня никто не смотрит.
-Ладно, хватит, - точно прочтя мои мысли, жестко сказал Киркоров. – Ты
вечно споришь, Букашка. Иди вперед, освещай дорогу. Андрей - за ней.
Женщина пожала плечами и, направив перед собой луч фонаря, пошла по
коридору. Я двинулся вслед. Тяжелые ботинки Киркорова застучали по
каменному полу за моей спиной.
Коридор узкий, извилистый. Никаких ответвлений, либо дверей, - кишка,
оканчивающаяся камерой, какую я только что покинул. Точно нора кролика, только
не теплая и сухая, а сырая и мертвая, типичная человеческая нора…
На другой стороне кишки - противоположность камере - светлая зала. Как
это по-человечески! Из света – во тьму за какие-то секунды…
От электрического света я на мгновение ослеп.
Длинный стол из красного дерева, окруженный черными креслами. На
дальней стене – герб: золотой двуглавый орел. Посреди стола на листе металла
полыхает костер.
-Снегирь, гаси свет. Генератор посадишь, – крикнул кто – то.
Во главе стола, прямо под двуглавым орлом, в кресле с высокой спинкой
сидел подросток. Мальчик лет четырнадцати. Я никогда не видел в Джунглях
детей и с изумлением уставился на него.
Но тут погасло электричество. Пока мои глаза привыкали к тусклому свету
костра, Киркоров сообщил:
-Учитель, мы привели дикого.
- Я же просил не называть меня учителем, Киркоров, - голос мальчика был
не по-детски хриплым. – И, тем более, не нужно называть диким нашего гостя.
Присаживайся, Андрей.
Он показал рукой на ближайшее ко мне кресло. Я уже не удивлялся: здесь,
похоже, все знали мое имя.
-Снимите с меня наручники, – сказал я, глядя в глаза мальчика, в которых
отражался огонь костра. Он спокойно выдержал мой взгляд и кивнул Киркорову.
-Сними.
Киркоров заколебался.
Мальчик повторил приказание. Вздохнув, одноглазый подчинился. Потирая
запястья, я примостился у стола.
-Меня зовут Христо, - представился мальчик.
Морщины на лбу, седина на висках. Но, особенно, - глаза: усталые,
равнодушные, холодно-мудрые... Как две бездонные пропасти. Нет, это не
мальчик. Пожилой мужчина, неведомой силой заключенный в теле ребенка.
-Что это за место?
Христо широко, по-мальчишески, улыбнулся. У него не было ни единого
зуба – плоские изжеванные десны.
- Подземный бункер. Называется Кремль – 2. Отсюда власти бывших
намеревались управлять страной в случае Дня Гнева. Но … не успели спрятаться.
Вышел немец из тумана, вынул ножик из кармана, кто не спрятался, я не виноват.
Христо то ли издал смешок, то ли кашлянул. За моей спиной захохотал
Киркоров, которого сразу одернула Букашка.
Я пожал плечами.
-Ну, допустим. Но я – то здесь причем? И … где Марина?
-Ты прав, Андрей, – сказал Христо.- Без Марины мы не должны ничего
обсуждать с тобой. Букашка, позови всех.
Букашка подошла к темному пролому в стене. Я догадался, что раньше это
была шахта лифта, курсирующего от первого Кремля, общеизвестного, ко
второму, тайному, подземному. Что скажешь, вымысла бывшим не занимать…
-Все к учителю. Учитель зовет!
Глухое эхо потащило слова сквозь землю наверх.
-Букашка, - поморщился Христо. – Я же просил…
Марина присела в кресло напротив. Одета в серый комбинезон, белая
шапочка надвинута на лоб, рыжие пряди волос разметались по плечам. Сцепив
пальцы у подбородка, я исподлобья посмотрел на нее. Она отвела глаза.
-Все в сборе, - удовлетворенно сказал Христо. – Познакомься, Андрей. Это
Снегирь.
Над столом приподнялся широкоплечий краснолицый детина с окладистой
бородой.
-Кисть потерял по пьяной лавочке.
-Спасибо за пояснение, Христо, - пробасил Снегирь и салютовал мне
обрубком правой руки.
-Вовочка.
Мне улыбнулся щербатым ртом старичок с подвижными глазами.
Морщинистое личико его обрамляли седые, похожие на паутину, волоски, каким-
то чудом держащиеся на висках. Макушка Вовочки была блестящая и ровная, как
яйцо, окунутое в масло, и в ней отражалось пламя костра.
-С Киркоровым и Букашкой ты уже знаком. Ну и с Мариной, конечно.
-Кто вы такие? – спросил я, обращаясь к Христо.
-В первую очередь, мы просто люди, - ответил тот, задумчиво глядя на
огонь. – Во вторую, - мы возрожденцы.
-Возрожденцы?
-Да.
-Что это значит?
-Андрей, это трудно, почти невозможно объяснить тому, кто не знает
всполохов.
-Он знает, - произнесла Марина.
-Да, - кивнул Христо. – И потому ты здесь, Андрей. Марина, кажется, уже
говорила с тобой на эту тему?
-Нет, - соврал я, с удовольствием увидев, как лицо девушки краснеет.
-Ну что ж, - спокойно продолжил Христо. – Тогда я скажу тебе. Мы все
видим всполохи, тот, кто утверждает, что не видит их, – лжет. Это проблески
истины, отголоски прошедшей грозы. День Гнева одолел человека, однако ему не
удалось до конца истребить память. Память бессмертна, как бы кому-то не
хотелось обратного.
-Мне хотелось бы.
-Понимаю, Андрей. Я сам поначалу боялся всполохов, и не желал быть тем,
чей образ предлагала мне память. Христо Ивайловым, сыном советника
болгарского посольства, избалованным мальчиком, больше всего в жизни
любящим ночные клубы, девочек и таблетки экстази. Или вот, Вовочка…
Всполохи больше всех донимают его. В мире бывших он был важной шишкой,
настолько важной, что мог бы предотвратить День Гнева. Во всяком случае, ему
так кажется. Я прав, Вовочка?
-Прав, - отозвался старик. – Страх помешал мне…
-Ну, не расстраивайся, - мягко сказал Христо.
-А я не хотел быть Олегом Снегиревым, - произнес Снегирь. –
Коррумпированным полицейским, за взятку пропустившим на футбольный матч
женщину, оказавшуюся террористкой.
-Вот именно, - кивнул Христо. – А Киркоров не хотел петь глупые песни и
носить блестящие одежды.
-Упаси Бог, - ужаснулся Киркоров.
-Букашка не желала быть Ольгой Букашиной, секретарем приемной
комиссии, а Марина…
-Нет, Христо.
Марина резко выпрямилась, глядя на учителя вспыхнувшими глазами.
-Хорошо, - спохватился Христо. – Так вот…
-Если вы так страшитесь прошлого, - перебил я, посмотрев на Марину, – то
какого же дьявола вы намерены возрождать?
Лицо Христо просияло:
-Ты не ошиблась, Марина. Похоже, он как раз тот, кто нам нужен.
Можно подумать, что вы нужны мне.
-Мы намерены возродить человека, Андрей. Не мир, в котором он жил, ибо
тот мир был ужасен. Мир похоти и злобы, мир тела, бесконечной погони за
комфортом и совершенного забвения души. День Гнева был неизбежен и
необходим, как дождь в снедаемом зноем городе. Но человек не заслужил столь
глубокого падения. Человек, при наличии воды, умывается так же легко, как