— Тихо, тихо! — шепотом скомандовала сама себе нарушительница спокойствия. — Не будем будить мирных херров и фрау!
Она бочком, чтобы не царапать плотными пакетами кремовые стены, прошла по коридору и мягко ткнулась в нужную дверь пятой точкой. Дверь на интимное прикосновение не отозвалась: она была закрыта на замок. Фрау Ленка, очевидно, мирно спала.
Ирка опустила на пол пакеты (на пороге номера сразу же образовалась впечатляющая баррикада), поискала в кармане пластиковую карточку-ключ, успешно нашла ее и с четвертой попытки открыла неотзывчивую дверь. За ней было темно, но во мраке смутно угадывались очертания кровати, на которой умеренно высилась некрупная фигура, закутанная в белоснежное пуховое одеяло.
— Лена! — вполголоса позвала Ирка.
Ответа не последовало.
— Соня! — досадливо сказала добытчица и заволокла свои мешки в номер.
Лена-соня на шумы не отреагировала. Ирка посмотрела на наручные часы: было всего десять часов вечера. Спать не особенно хотелось, но вариантов развлечь себя так, чтобы не побеспокоить спящую подругу, она не придумала и в половине одиннадцатого тоже завалилась на боковую.
Своим сладким сном она была обязана, в частности, совершенно незнакомому товарищу из Федерального ведомства криминальной полиции.
Возможно, не все его работники выполняли свою общественно полезную работу с хваленой немецкой точностью и аккуратностью, но Руди Виккерс всегда стремился к совершенству во всем. Русскоязычный сотрудник по его поручению сделал необходимый звонок в Россию ровно в семь часов ноль одну минуту: с учетом двухчасовой разницы во времени, в Екатеринодаре в этот момент было самое начало десятого. Виккерс знал, что в большинстве русских офисов рабочий день начинается в девять. Конечно, ради пущей оперативности позвонить можно было и среди ночи, но Руди обоснованно сомневался, что руководители российских предприятий ночуют на своих рабочих местах.
Таким образом, продуманные действия Рудольфа Виккерса сберегли драгоценный ночной и утренний сон сразу двух российских граждан, гостящих в немецкой столице. Громкий стук в дверь своего номера Ирина Максимова услышала в половине восьмого утра по местному времени, тем не менее побудка показалась ей слишком ранней.
— Да какого черта! — сердито пробурчала она, неохотно разлучая свои растрепанные рыжие кудри с мягкой подушкой. — Кого несет?!
— Откройте, полиция! — донеслось из коридора.
— Да ладно?..
Ирка села в постели, спустила на пол босые ноги, заглянула в свое богатое декольте и, решив, что негоже вот так, за здорово живешь, баловать чужеземную полицию бесплатным боди-шоу, целомудренно завернулась в одеяло. Это превратило ее большую, но пропорционально сложенную фигуру в подобие заснеженной копны.
Самоходный стог переместился в крошечную прихожую и перегородил ее полностью. При наличии такого мощного рубежа обороны держать дверь на запоре не было никакой необходимости. Ирка повернула фиксатор замка, потянула на себя ручку и высунула суровую румяную физиономию в образовавшуюся щель.
Никакой полиции за дверью не было. На крапчатой ковровой дорожке нервно подпрыгивал Вадик Рябушкин — небритый, непричесанный, босоногий и одетый в одни джинсы, притом не застегнутые. Ни внешний вид незваного гостя, ни время суток не показались Ирке подходящими для светского визита.
— Тебе чего? — с тяжким подозрением спросила она, плотнее закутываясь в свою одеяльную бурку.
Дурная слава ловеласа Рябушкина распространилась далеко за просторы его родной телекомпании.
— Откройте! — повторил Вадик, налегая на приоткрытую дверь крепким плечом. — Полиция…
— Вот я тебе сейчас покажу полицию нравов! — рассердилась верная мужняя жена Ирина Иннокентьевна.
Некоторое время они молча толкали дверь с разных сторон, но потом грубая мужская сила взяла верх. Вадик протолкался в прихожку, потеснив Ирку с ее одеялом в комнату, закрыл дверь, придавил ее спиной и тут же сообщил шокирующую весть:
— Так вот, о полиции! Она нашла в реке тело Юрика Солнцева! Его задушили и утопили!
— Да ты что?!
Ирина Иннокентьевна сначала искренне ужаснулась, но затем осознала, что имя Юрия Солнцева ей совершенно незнакомо. Это свело первоначальный шок от сообщения Вадика к абсолютному нулю. Ирка кашлянула и спросила по-другому:
— Ну, и что?
— Как это — что?! — возмутился Вадик.
Он пробежался по номеру от стены до стены и от переизбытка чувств рухнул на кровать, простонав в унисон с пружинами матраса:
— На его месте вполне мог быть я!
— На каком месте?
— В сырой могиле!
— В сырой, это точно, — пробормотала Ирка, запомнившая, что в качестве временного захоронения незнакомого ей Юрика упоминалась какая-то река.
— А может быть, я еще там буду! — пугающе округлив глаза, прошептал Вадик.
— Все там будем, — поддакнула Ирка, почувствовав необходимость что-нибудь сказать.
Содрогнувшись, Вадик сотряс матрас и тут же подскочил, как ванька-встанька:
— Нет, ты представь, какие дела!
— Да я представлю, представлю! — мало что понимая и оттого начиная злиться, пообещала ему Ирка. — Ты только толком расскажи, что у тебя за дела!
Дела у Вадика оказались скверными. То есть ночные дела, с которыми он, к общему удовольствию, управился в компании безгранично любезной переводчицы Ксении, были вполне хороши, а вот утренние… Утро у оператора Рябушкина началось с телефонного звонка условно любимого начальника. Услышать спозаранку голос Василия Онуфриевича Гадюкина Вадик никак не ожидал, отчего растерялся и в полном молчании выслушал драматический монолог шефа.
— Он сказал… — Вадик подкатил глаза, вспоминая слова. — Примерно так: «Блин, Рябушкин! Вы, блин, чего, блин? Что, блин, у вас, блин, происходит, блин?!»
Он взглянул на Ирку, заметно дезориентированную многочисленными блинами, и деловитой скороговоркой объяснил:
— Словом «блин» я заменяю другое, похожее.
— Давай без блинов, — попросила слушательница.
— Ладно. Значит, орет он: «Рябушкин, твою мать!»
— Давай без «твою мать», — попросила Ирка.
— Ладно. Тогда так: «Рябушкин! Вы чего, ох…?!» А неприличные глаголы тоже опускать?
Ирка молча кивнула.
— Совсем слов не останется, — пожаловался рассказчик. — Тогда я пищать буду, как эфирная глушилка, ладно? В общем, он кричит: «Рябушкин, пи-ип, вы там чего — совсем пи-ип? Что за пи-ип у вас происходит?» А я отвечаю: «Да ничего особенного, все хорошо», — а мне и вправду хорошо, только спать хочется до одури. А он вопит: «Какое, пи-ип, хорошо, если моего помощника какие-то пи-ип совсем намертво задушили и в пи-ип реку сбросили, как пи-ип котенка! Я вам этого пи-ип пи-ип Юрика в помощь послал, а его там пи-ип убили!» Я говорю: «Это не мы! Мы никого не убивали!» Правда ведь?
Вадик вопросительно посмотрел на Ирку, по лицу которой было видно, что соответствующие черные мысли ее уже посещают.
— Пока нет, — пробормотала она, непроизвольно разминая пальцы. — Хотя кое-кого убить уже хочется, пи-ип… Но я потерплю. Продолжай!
— А это все, — не уловив прямой угрозы, пожал плечами бестолковый рассказчик. — Шеф сказал еще только: «Пи-ип, смотри, Рябушкин, если вас с Еленой тоже убьют — домой, пи-ип, не возвращайтесь! Я вас тут, пи-ип, сам поубиваю, пи-ип!» И еще с полминуты ругался всеми теми нехорошими словами, которые мы с тобой договорились опускать.
Он вздохнул, потом вспылил и стукнул кулаком по матрасу, который от удара здорово заштормило:
— Ленка! Просыпайся! Тут такие дела, а ты спишь, как убитая!
— Пи-ип! — испуганно выругалась Ирка, меняясь в лице.
Она поспешно сдернула с неподвижной фигуры одеяло и в сердцах перебрала все запрещенные слова:
— Твою мать, блин, охренеть! Ну, что же это такое?!
— Действительно — что? — озадачился Вадик, почесывая вихры.
Вместо Ленки под одеялом обнаружились чемодан, дорожная сумка и скрученные в плотный клубок махровые гостиничные полотенца. В комплекте с одеялом хитроумная комбинация из разноплановых предметов вполне убедительно имитировала человеческую фигуру, однако ни Ирка, ни Вадик изобретательности автора композиции не оценили.
— А я-то еще удивилась, что она вещи не бросила посреди комнаты, как обычно! — с досадой пробормотала Ирка. — Ну, Ленка! Ну, зараза! Куда она, спрашивается, делась?
— Че-чемодан, — отодвигаясь от упомянутого предмета и бледнея, пролепетал Вадик. — О господи! Неужели?!
— Неужели — что?!
— Неужели Ленка там? В чемодане?! — прошептал Вадик. — Как Юрик был в сумке…
— Не говори глупости! — тоже быстро бледнея, прикрикнула на него Ирка. — Почему она должна быть в чемодане? Не надо ей в чемодан. И не поместилась бы она в чемодане.
Прозвучало это отнюдь не утешительно, как-то даже жалко. Вадик малодушно отвернулся и прошептал:
Прозвучало это отнюдь не утешительно, как-то даже жалко. Вадик малодушно отвернулся и прошептал:
— Открой его!
— Господи, укрепи меня! — пробормотала Ирка и потянулась дрожащей рукой к замку чемодана.
Вадик крепко зажмурился. Замок щелкнул, молния свистнула, Ирка ахнула и воскликнула:
— Вот она где!
Вадик покачнулся и приготовился услышать кошмарную новость. Вместо этого послышались нежный шелковый шорох и удовлетворенное сопение. Осторожно открыв глаза, он посмотрел на Ирку. Она крутилась у зеркала, прижимая к верхней части своего организма полупрозрачную кружевную тряпочку жизнерадостного оранжевого цвета. Оценить, насколько это игривое одеяние Ирке к лицу и к телу, было невозможно: примерка нижнего бельишка поверх целомудренно укрывающего госпожу Максимову пухлого одеяла имела характер сугубо символического действа.
— Моя любимая маечка, — объяснила кокетка, встретив в зеркале непонимающий взгляд товарища. — Ленка, зараза, нагло свистнула ее у меня и использует как ночнушку.
— Только не сегодня! — напомнил Вадик, через плечо потыкав пальцем в ночевавший в Ленкиной постели чемодан.
Ни на нем, ни на прочих предметах, вкупе заменяющих в кровати пропавшую Ленку, никаких спальных одеяний не было.
— Похоже, твоя любимая подружка вообще не ночевала в номере? — спросил Вадик, нажимая на слово «твоя» и тем самым пробуждая у Ирки смутное чувство вины.
Никакой вины за собой Ирка не чувствовала, а вот беспокойство испытывала сильное. До сих пор дорогая подружка исправно держала ее в курсе всех мало-мальски значимых событий в своей личной жизни, а тут вдруг исчезла без предупреждения и объяснения! И ладно бы не сказала о какой-нибудь ерунде вроде выловленного из чужой реки незнакомого трупа! Но ночь, проведенная подругой вне специально отведенного для этого места, определенно не могла считаться мелочью, не заслуживающей внимания! Ирка хотела немедленно вывалить все свои вопросы и упреки на неразумную голову подружки, но сделать это не удалось.
— У меня деньги на счету закончились! — огорчился Вадик.
— А мой телефон тут вообще бесполезен, у меня роуминга нет, — тоже расстроилась Ирка.
Пришлось звонить с городского телефона в номере, но и это не помогло наладить связь: вызываемый абонент был недоступен.
Думать, что близкая подруга лишила ее своего доверия, Ирка не хотела, поэтому версия о том, что Ленка покинула гостиничный номер не по собственной воле, была рассмотрена внимательно и со всех сторон. В свете трагической смерти Юрика, посмертно представленного Ирке Вадиком в качестве правой руки их общего с Ленкой телевизионного шефа, любые неожиданные происшествия с участниками берлинской миссии выглядели подозрительно. Настораживала и ловкость, с которой автор сложносоставной пододеяльной композиции использовал для создания «куклы» Ленки ее же багаж: это неприятно напоминало о том, что мертвого Юрика нашли упакованным в дорожную сумку. Похоже было, что преступник четко ассоциирует неживые тела и багажные принадлежности, при этом комбинируя их в разных вариациях.
— Какой-то чемоданный маньяк! — предположил Вадик.
Это была первая версия. Вторую, поколебавшись, выдвинула сама Ирка. Колебания ее были вызваны сомнениями в том, что подружка, если с ней все хорошо, одобрит Иркины сметливость и болтливость. Версия была построена именно на том, что Ленке хорошо, из отеля она улетучилась по собственной инициативе, без приюта не осталась и скоротала ночь отнюдь не в чемодане и не с маньяком.
Тщательный осмотр помещения склонил чашу весов в сторону версии номер два.
— Она не стала разбирать свои вещи, но воспользовалась утюгом! — заметила Ирка, исследовав содержимое встроенного шкафа. — И по всему видно, что очень торопилась. Вечером, я помню, гладильная доска аккуратно стояла в уголочке, а теперь валяется на полу, и шнур утюга весь в петлях — сто процентов, Ленка похозяйничала! Дальше, смотри: ее любимые джинсы небрежно брошены на тумбочку.
— Что ты говоришь, Ленка в кои-то веки надела юбку?! — изумился Вадик. — Значит, был какой-то особенный повод.
— Вот именно! — кивнула Ирка. — Пошли дальше. В ванной под зеркалом лежит открытая косметичка, на полочке валяются флаконы и тюбики, и набор их таков, что лично мне сразу ясно: наша девушка вдохновенно рисовала себе парадное лицо.
— Нормальненько! — уяснив ситуацию и сделав правильный вывод, Вадик счел уместным обидеться. — И эта женщина упрекала в распущенности меня?! Я, по крайней мере, не скрываю своих естественных порывов! А сама какова? Ушла в заграничный загул тайно, как подводная лодка на спецзадание!
— Тайно не получилось, — заметила Ирка, могучим мысленным пинком отбрасывая в сторону запоздалое чувство вины, чтобы оно не путалось под ногами, мешая действовать. — Значит, так. Предлагаю подождать часов до десяти. Если до тех пор наша блудная субмарина не вынырнет, мы объявим ее в розыск. А пока сидим и ждем.
— А лучше — идем и завтракаем! — внес поправку приободрившийся Вадик.
— Мужчины! — закатив глаза, пожаловалась Ирка много повидавшему и ко всему безразличному потолку двухместного гостиничного номера.
21
— Пам, пам! — за окном настойчиво посигналила машина.
Гудок был точно такой же, как у нашего студийного автомобиля, прозванного за цвет и нрав «Красным Дьяволом». Я испугалась, что проспала работу, резко подскочила и, уже стукнув пятками о прикроватный коврик, сообразила, что я не дома — дома мне под ноги обязательно попался бы телевизионный пульт, мужние тапки или одна из тысяч Масянькиных игрушек.
Я открыла глаза, поморгала, с огорчением осознала, что путем поднятия век значительного улучшения видимости добиться не удалось, и включила лампу — она очень удобно располагалась на прикроватной тумбочке. Желто-розовый свет размыл царящий в помещении полумрак, позволив разглядеть интерьер типичного гостиничного номера «без претензий». Я вспомнила, где я — в Берлине, успокоилась и снова откинулась на подушку.
В щель между неплотно закрытыми шторами сочился серый утренний свет, по подоконнику занудно тюкал дождь. Предновогодняя погода в столице Германии не радовала.
— Слышь, Ир? — не поворачивая головы, позвала я подругу, с которой мы сняли номер на двоих. — А на Красной Поляне сейчас снежный покров метров десять, наверное! Мужики наши на лыжах катаются, Масяня на санках…
Я мечтательно вздохнула и представила себе все незамутненные прелести зимнего катания: захватывающий полет со склона, преждевременное расставание с санками, продолжающими движение по собственной траектории, чувствительное приземление с опорой на копчик, бодрящий удар по пятой точке, потерю варежек и ориентации в пространстве с приобретением взамен утраченного пары едких ссадин и кучи снега за пазухой…
«В конце концов, можно просто у камина посидеть, — поспешил отредактировать излишне богатую программу мой внутренний голос. — С хорошей книжечкой и бокальчиком глинтвейна…»
Про глинтвейн — это он зря сказал, упоминание спиртного вызвало в моем организме бурю протеста: желудок сжался, рот наполнился горькой слюной, голова закружилась. И очень захотелось попить чего-нибудь максимально безалкогольного, лучше всего простой водички!
— Сестричка, пи-ить! — простонала я, как раненый боец.
По идее, после этой реплики я должна была услышать сердитый голос моей названой сестрички Ирки. Ей полагалось сдержанно отругать меня «за вчерашнее», а потом все-таки подать воды. А я бы тогда сделала пару глотков, стуча зубами о край стакана, обессиленно откинулась на подушку и спросила, маскируя небрежным тоном опасливое любопытство: «Ирусик, а что вчера было?» Ответа на этот небезынтересный вопрос в собственной девичьей памяти я не находила.
Нет, давешний ужин с Сашей я не забыла. Более того, я была уверена, что буду помнить его очень долго: такое тоскливое ощущение несовпадения желаний и возможностей нельзя изжить в одночасье. Чего я совершенно не помнила, так это промежутка между моментом, когда я вышла из ресторанчика, и своим пробуждением в отеле.
— Ирусик, а что было вчера? — спросила я, так и не дождавшись, пока подружка проявит себя сердитым ворчанием и гуманитарной деятельностью по организации моего водопоя.
Ответа не последовало. Слегка удивленная, я повернула голову и просканировала взглядом соседнюю кровать.
Там никого не было!
«Вот это да! — удивился мой внутренний голос. — А Ирина-то Иннокентьевна дома не ночует!»
Вторая постель и в самом деле была не смята. Однако по-настоящему шокировал меня совсем другой факт: собственно, никакой второй постели не было! Я лежала на половинке двуспальной кровати!
«Вот это, я понимаю, провал в памяти! — продолжал нездорово веселиться мой внутренний голос. — Это как же нужно было напиться и забыться, чтобы не заметить замены в номере громоздкой мебели!»