– А вдруг меня убьют, Виталий? – выдвинула неожиданное предположение его четвертая жена, когда он уже почти вышел из их спальни.
– Да черт побери! – заорал Сетин, возвращаясь. – Ты с ума, что ли, сошла, Лера?! А вдруг тебя убьют, а вдруг тебе кирпич на голову упадет, а вдруг припаркованная машина неожиданно поедет сама собой и собьет тебя! Это что за истерики?!
– Это не истерики, – тихо запротестовала Лера, губы ее тут же вспухли и задрожали. – Мне просто хотелось знать, ты расстроишься, если это случится?
– Сумасшедшая! – выпалил он, подходя к жене чуть ближе, но все же сохраняя расстояние, способное удержать ее от того, чтобы разрыдаться у него на груди.
Костюм будет испорчен, придется переодеваться, это снова время, потраченное зря. Да и не готов он к этому именно сейчас. Что за блажь, в самом деле! Накопилось за два года, да?
– Я не сумасшедшая. Я… – она отвернулась, потому что заплакала и потому что не хотела, чтобы он видел, как она плачет. – Я просто женщина, если ты забыл. И мне важно знать, ты расстроишься, если я умру, или нет?! Так сложно ответить?!
– Может, и сложно, а что?
Так и было, он не соврал. Ему на самом деле было сложно ответить сейчас на такой неожиданный вопрос. И зачем, в конце концов, фантазировать так нелепо?
А что будет, если случится то-то и то-то? А как ты себя поведешь? А что будешь при этом чувствовать? И почему вообще она должна умирать?! Она молода, здорова, как утверждает, угрожать ей никто не угрожает. Или нет?
– Лера, – позвал ее Сетин осторожно, но подходить все равно остерегся. – Лера, что происходит? Тебе кто-то угрожает?
Она только помотала головой, отрицая.
– Что тогда? Тебе никто не угрожает, ты вполне здорова. Почему ты завела разговор о смерти, Лера? Ты ведь не имеешь в виду самоубийство?!
Вот тут он вдруг перепугался. Не столько за себя, за нее, за них – сам факт самоубийства был ему отвратителен.
Но она его успокоила, снова покачав головой.
– Тогда прекрати забивать голову мне и себе всякой ерундой. Поужинай одна. Я постараюсь вернуться пораньше.
– Пораньше утром? – поинтересовалась она со всхлипом.
– Даже если и так, что с того?
Все, теперь он окончательно убедился, что за ее неожиданными вопросами и слезами ничего, кроме женской истерии, нет и быть не может. Все банально и все так же, как всегда.
Ничего нового, Сетин! Бабы – они и в Африке бабы! Всем вынь да положь внимание, присутствие рядом и желательно полное и беспрекословное подчинение.
– А… А если я ревную! – проговорила она поспешно. – Если мне плохо без тебя, Виталий! Если, пока тебя нет, я умереть могу, тебя это никак не волнует?!
Дальше слушать он не стал, ушел.
Не ожидал. Никак не ожидал после вчерашней бурной ночи такого выпада от своей милой безропотной жены. Это его немного раздражало, чуть выбило из привычной семейной колеи, но не более. И забыл он об этом, вернее, постарался забыть, едва в машину уселся.
А потом весь вечер чувствовал странное беспокойство и нервничал, пока не вспомнил, чем его неожиданное беспокойство было вызвано. И когда вспомнил, понял, что беспокоится он не из-за ее неожиданной истерики и глупых бабьих слез.
Как это Наташа у него сегодня спросила?
– Кем займешься, Виталичка?.. – Она всегда так его называла, мусоля его затылок ярким ртом. – Если твоей Валерии вдруг у тебя не будет?
Он посмеялся. Незаметно ото всех шлепнул бывшую жену по заднице и поспешил отойти подальше от ее алчных глаз и скользких разговоров. И тут же постарался забыть.
А когда все вспомнил…
Почему Наташка так спросила? Что имела в виду эта женщина с ликом ангела и волчьим нутром? Сначала Валерия мучила его странными вопросами, потом Наташа. С какой стати все вдруг начали списывать со счетов его теперешний брак, который он считал состоявшимся?
Что происходит вообще за его спиной, а?!
И тогда-то Сетин первый раз за последние два года позвонил Оксане Петровне и спросил, дома ли Валерия и все ли с ней в порядке. А когда та поспешила его успокоить, сообщив, что Лерочка спит давно, дом заперт, а собаки спущены, он вдруг заспешил домой.
Когда же именно он почувствовал себя влюбленным в нее? В тот момент, когда перепугался за нее всерьез или когда успокоился, что она дома и с ней все в порядке? Или это началось еще вчера ночью, когда он смотрел на нее и насмотреться не мог?
Он ее обожал!..
Почему так поздно додумался до этого, идиот?! Он же обожал ее, обожал ее глаза! Они вспыхивали, прятались за ресницами, звали его, отталкивали, они были непостижимо красноречивыми и невероятно искренними. Они не лгали никогда Сетину. Поэтому, наверное, он всегда оставлял свет включенным в их спальне, хотя Лера не раз просила его выключить.
Ему важно было видеть ее в тот самый момент, который не оставлял места фальши. Все остальное не имело значения. Все остальное было мусором. И ее молчаливые протесты. И его нравоучительный прессинг. И манерность его, и напыщенность, и желание загнать ее в угол.
Индюк он! А кто же еще!
Так сложно было сказать ей, что тоже умрет, если ее не станет?! Даже если и не умрет, то сказать так можно было! Она ждала от него именно этих слов. А он орал, дверью хлопал, раздражался…
Последний перед домом светофор оказался потушенным. Машин не было видно. И Сетин, вдавив педаль в пол, со свистом пролетел опасный перекресток.
«Три минуты до ворот, – считал он, покрывая расстояние от перекрестка до дома на немыслимой скорости. – Еще пять на то, чтобы их открыть, закрыть, заехать в гараж, две минуты – подняться к себе, пять – принять душ. Итого? Пятнадцать минут меня отделяет от встречи с Валерией, которую я, кажется, люблю…»
Собаки оказались загнанными в вольер. С чего это Оксана Петровна слукавила? Или забыла?
Пара ротвейлеров заплясала, заскулила, почувствовав хозяина. Он открыл клетку, выпустил их, не забыв потрепать по загривкам. Въехал в гараж, опустил ворота. Вошел в дом и в два прыжка поднялся на второй этаж, где располагалась их с Валерией спальня. Постоял перед дверью, отдышался.
Если она спит уже, он быстро примет душ, а потом нырнет к ней под одеяло. Она тут же проснется. Она всегда просыпалась, когда он возвращался и ложился в кровать.
А она могла и не спать сейчас. Еще часа ночи не было, он же раньше многих уехал из губернаторского дома. Она могла читать что-нибудь или телевизор смотреть. Были какие-то передачи для полуночников, которые ей нравились. Она рассказывала ему, он не запомнил. Тогда все будет гораздо проще.
Хотя проще не будет. Придется объясняться, чего Сетин не переносил. Слова какие-то подыскивать, что еще труднее. Это ведь не нотации читать.
– Валерочка, это я. Ты спишь?
Он пробирался в темноте к кровати, боясь разбудить ее раньше времени. Влез под одеяло и снова позвал ее.
– Эй, ты все злишься на меня, да? – Сетин протянул руку, пытаясь в темноте нащупать плечо жены. – Не злись, милая. Я не прав! Я был не прав, так разговаривая с тобой. Я приношу свои извинения…
Прежде чем он закончил извиняться, рука его, не встретив на пути никакого препятствия, упала на одеяло. Дернувшись всем телом, Сетин резко развернулся и включил ночник.
Жены в спальне не было. Ее не было в кровати, на диване возле окна, в кресле, где она могла задремать с книгой, тоже не было. Хотя кто же читает в кромешной темноте?! Это он уже запоздало, вдогонку понял.
Ее не было в спальне! И ее не оказалось нигде в доме. Ему потребовалось чуть меньше десяти минут, чтобы осмотреть все, включая сад, гостевой флигель и беседку у бассейна.
– Где Валера?! Где она, Оксана Петровна?!
Сетин бесцеремонно ворвался в комнату прислуги, включил свет и какое-то время неприязненно наблюдал за испугом старого человека, разбуженного среди ночи.
– Что стряслось?! – Оксана Петровна спрятала широкий зевок в ладони, подслеповато щурясь на яркий свет.
– Валера пропала! Где она?! Я звонил вам, вы сказали, что она дома, что дом заперт. Собаки спущены. Когда я приехал, собаки были в вольере. Валерия пропала! Где она?!
– Я… Я не знаю, Виталик Станиславович. – Лицо домработницы плаксиво сморщилось. – Она поужинала, приняла ванну, я ей еще полотенце свежее приносила, я позабыла поменять.
– Так! Что дальше?!
Он пока не боялся, нет. С ней ведь не могло ничего страшного случиться? Нет! Никаких следов взлома, следов борьбы в их спальне. Никто не похищал ее. Она сама…
А что она сама? Ушла от него? Она его бросила, получается?!
– Что дальше, Оксана Петровна? Вы принесли ей полотенце, что дальше?!
– Она искупалась, вышла в халате из ванной. На голове полотенце, голову, значит, вымыла, – вспоминала домработница, закрываясь от него одеялом, как щитом. – Потом пожелала мне спокойной ночи и пошла в спальню.
– К ней никто не приезжал? Ей никто не звонил? И собаки… Почему они оказались в вольере? Вы их выпускали?
– Да! Точно выпускала!
– Да! Точно выпускала!
– А кто тогда их загнал?
– Не знаю. Лерочка не могла. Она к ним подходить боялась.
Это точно. Валерия боялась свирепых стервецов до смерти. Кто тогда это сделал?!
– И не приезжал никто, и не звонил. По домашнему точно не звонил, у меня же вот параллельный под ухом. – Оксана Петровна кивнула в сторону аппарата, трубку с которого снимала, чтобы хозяев не беспокоили в неурочное время. – Может, беда какая случилась, Виталик?! С Лерочкой, может, беда какая?!
– Хватит! – взревел Сетин и ринулся к выходу из ее комнаты.
Оксана Петровна, на ходу надевая халат, засеменила следом. Он метался из комнаты в комнату, и она за ним. Он сиганул в кухню к холодильнику за выпивкой, и она за аптечкой к тому же холодильнику.
– Что делать-то станем, а? – спросил он, выпив почти двести граммов коньяка из горлышка. – Как она могла удрать, если собаки по двору бегали? Если удрала, когда они уже заперты были, то кто их запер?!
– Может, ее украли, Виталик? – Оксана Петровна крутила в руках мензурку с лекарством и всхлипывала тихонько. – Может, украли голубушку нашу?!
– Зачем? Зачем ее красть? – удивился неподдельно Сетин. – Бизнес в порядке. Никто меня не шантажировал. Никто не угрожал. Да и четвертая она у меня жена, чтобы кто-то через нее мог на меня давить. Это не способ устрашения, все должны это понимать.
– Жена-то четвертая, да первая, которая… – Оксана Петровна неожиданно запнулась, отворачиваясь, будто затем, чтобы поставить склянку из-под лекарства на стол.
– Оксана Петровна! – снова заорал Сетин не своим голосом, стиснув диванный подлокотник. – Если вам есть что сказать, говорите, если нет, не надо делать никаких идиотских намеков! Вы знаете, как я этого не люблю!
И заметался, вскочив с дивана, по кухне, поддавая пинком все, что попадалось ему под ноги.
– Тест я нашла, Виталик, – стыдливо опуская глаза, призналась Оксана Петровна.
– Какой тест? – не понял он.
– Тест на беременность я нашла в мусорном мешке. Не подумайте, что я роюсь в мусоре, боже упаси! – Она сложила руки на груди, каясь. – Нет, просто он сверху лежал, как градусник, честное слово! Я и заинтересовалась, а это, оказалось, тест.
– А… А откуда вы знаете, что это именно тест, и именно на беременность?! – Сетин удивленно вытаращился.
Заподозрить престарелую домработницу в связях, могущих повлечь за собой нежелательную беременность, мог только сумасшедший.
– Из телевизора, откуда еще-то. Там все сейчас преподают, как в институте. Так вот я к чему… – Она снова принялась ходить за ним по пятам, куда он, туда и она, пинать только поостереглась шкафы, диваны, кресла. – Может, тест тот положительным был.
– И что с того?
Он вообще не понимал, куда она клонит, и ненавидел себя за это еще сильнее, чем за то, что не сказал нужных слов перед уходом своей жене.
– А то, что Лерочка может быть беременной! А это уже ваш наследник! И вот… Вот поэтому ее могли украсть! И не ее скорее, а вашего ребеночка, Виталик! – Оксана Петровна снова скорбно всхлипнула, запричитав вполголоса.
– Чертовщина какая-то! – охнул он с болезненной гримасой и забормотал: – Просто бразильские страсти какие-то! Потом окажется, что она родила двойню. Их разлучат, а через двадцать лет они встретятся. Одна будет богатой, вторая нищей, и никак иначе… А тест был положительным?!
Мысли в голове пухли, словно на дрожжах. И голова, кажется, раздувалась, ширясь в объеме, от этих скоро размножающихся мыслей.
Валера беременна?! Господи, ну почему?! Хотя она же замужем. С мужем спит, чего же тут удивительного! Отсюда и объяснение ее странному поведению, необъяснимым слезам и мрачным мыслям. Беременные женщины, болтают, горазды на такие штучки.
– Тест был положительным? – снова повторил он странным глухим голосом, который даже домработницу удивил.
– Не знаю. Я же в этом ничего не понимаю. Посмотрела, узнала, что тест, да и выбросила. Это у нее надо было спрашивать.
– У кого? – Сетин оперся кулаками в стол, опустив голову. – У кого я должен был спрашивать, Оксана Петровна? У жены? Где она?! Нет ее! И что теперь? Под поезд мне лечь прикажете?
– В милицию надо бы позвонить, Виталик, – подсказала Оксана Петровна, шумно дыша ему в спину.
– Какая милиция, Оксана Петровна?! – простонал он, опуская голову еще ниже. – Какая милиция?! А если… А если она просто сбежала от меня, что тогда?
– Сбежала? А чего это ей бежать от таких благ?
– А потому что я такой тупой и грубый, – скорее для себя, чем для нее, тихо заметил Сетин. – Потому что не нахожу нужных слов, когда их хотят слышать. Потому что не могу правильно и красиво любить, хотя и люблю… Что делать, что делать-то теперь?!
Решение всплыло ближе к утру, когда предел его отчаянию, чередующемуся со вспышками ярости, грозил перерасти в нервное истощение.
Оксана Петровна, без конца вертевшаяся у него под ногами, была отослана к себе в весьма грубой форме. И она там плакала теперь тихонько, прислушиваясь к звукам из кухни. Он прикладывался то к коньяку, то к лекарствам. Ничего не помогало. Паника в душе росла, выхода не находилось. Мобильный Леры не отвечал. Домашний на ее прежней квартире тоже. Подруга Катя не знала, где она может быть, и переполошилась с ним на пару. И дважды уже успела позвонить, пока он то бесновался, то пугался, покрываясь липким потом.
А потом вдруг…
– Спишь? – прохрипел Сетин в трубку, еле ведь отыскал номер телефона, записанный им на чужой визитке карандашом.
– Уже нет, а кто звонит-то?
– Сетин. Сетин звонит. Не забыл такого?
– Чего тебе, Виталик? – сразу спросил его одноклассник, значит, помнил.
– Помощь твоя нужна, Слав.
– Да ну! А что случилось? – Ростислав, которого никогда в жизни никто не называл полным именем, либо Ростиком, либо Славиком, тяжело и шумно задышал, прикуривал, наверное. – Говори, не жуй там сопли! Пятый час ведь, мне уже через час вставать!
Плевать Славка хотел на все его деньги. Манерничать в угоду не станет. Сетин невольно улыбнулся. Настоящий мужик, добавить нечего. Такой ни под кого не прогнется. И поможет, если надо.
– Беда у меня, Славка, страшная беда. – Сетин вдруг только теперь почувствовал, насколько это может быть страшным и безнадежным, и задохнулся почти, выговаривая через силу: – Жена у меня пропала, Славка.
– Ого! Это которая же? Слыхал, их у тебя…
– Единственная она у меня, Слав, – прохрипел Сетин, перебивая старого друга, о котором и вспомнил-то, встретившись пару лет назад на встрече одноклассников. – Единственная, любимая. И вот теперь она пропала…
Глава 10
Ростислав Сомов хмурился все утро. Оно вроде и неплохим выдалось. Отчет по делам его порадовал. Секретарша сегодня явилась на работу вовремя, а то хотел ее сегодня уже увольнять. Даже кофе сварила впервые сносный. Любимая гортензия на окне в глиняном ярком горшке вот-вот должна была зацвести. Компьютер за утро ни разу не завис, и Интернет открылся почти сразу.
Все вроде бы нормально, а он хмурился.
– Что-то не так, Ростислав Викторович? – поинтересовался один из его детективов.
Молодец, парнишка, толковый. Въедливый такой, дотошный. И клиенту угодить сумел, и начальству, и агентство их сумел прорекламировать на пять с плюсом. Уже трижды звонили за утро Сомову.
Всех клиентов он сам принимал, не доверяя их даже таким въедливым и дотошным, как его помощник. Определял с ходу их статус, платежеспособность, решал, с кого сколько можно запросить. Определял вероятность раскрытия запутанных дел и тогда уже либо отсылал обратно с вежливым обещанием подумать над их проблемой, либо передавал с рук на руки помощникам.
Безнадежных дел Сомов не терпел и не брался за них никогда. Они ему еще по оперативной работе в милиции надоели до зубовного скрежета, выработав в нем стойкую аллергию. И чувствовал он их за версту. Будто кто-то невидимый позванивал тревожно над ухом в звонок.
«Не суйся, Сомов! – тренькал время от времени кто-то в звоночек. – Не то все! Не твое! Не суйся!..»
Он и не совался. И все было хорошо. И детективное агентство худо ли бедно процветало, вон даже на ставку секретарши денег наскреб. И все сыты были и довольны, особенно клиенты.
Но сегодня…
Как только Сомов положил трубку, переговорив ранним утром с Сетиным Виталием, так моментально в ушах зазвонило.
«Дело дрянь! Гнилое, гиблое дело, Сомов! – стонал его мозг, не успевший как следует проснуться. – У Сетина жен этих, как у Синей Бороды! Он мог сам убить ее, а потом трагедию разыграть как по нотам. Тут либо играть по его правилам и дуть с ним в одну дуду, либо сдавать его органам. А ты, Сомов, знаешь, как это бывает. Ты проделывал это не раз. Так то другие, чужие тебе люди были. А тут Сетин! И в друзьях раньше бегали. И влияние у него… И даже если его баба загуляла, ничего хорошего в том нет для тебя, Сомов. Все равно на тебе все замкнется, потому что не чужой тебе Сетин. Они, может, потом сойдутся, помирятся и станут жить-поживать, а ты в дураках останешься. И неловкость при встрече с тобой всякий раз и он, и жена его станут чувствовать… А если ее украли с целью выкупа, что тогда, Сомов?! Что ты станешь… Нет, что ты сможешь тут поделать?! Ничего, Сомов! В случаях с похищениями знаешь ведь, что бывает! Там процент выживших похищенных жертв весьма, весьма маленький. Эх, и зачем только ты трубку снял, Сомов?! Не дозвонился бы до тебя Витальча, достал кого-нибудь другого. А теперь… Что теперь?!»