Когда живопись въ церкви была окончена, лѣса разобраны и церковь была вымыта и убрана какъ слѣдуетъ, вошелъ отецъ отецъ Иванъ въ сопровожденіи дочери и Жданова. Онъ остановился посреди церкви и сказалъ: «Домъ Отца Моего домомъ молитвы наречется. Да, это правда. Достоинъ сокрушенія тотъ кто войдя въ храмъ молитвы не почувствуетъ потребности въ молитвѣ. Я молю да благословитъ Всевышній и всѣ святые Его, паки коихъ изображены здѣсь, васъ дѣти мои, нынѣ и присно и во вѣки вѣковъ.» И подозвавъ къ себѣ причетника онъ приказалъ ему подать епитрахилъ, надѣвъ которую проговорилъ:
— А теперь поблагодаримъ Господа помогшаго намъ окончить труды ваши.
И онъ началъ благодарственный молебенъ.
Въ тотъ день когда въ Рычахъ праздновалось поновленіе храма, было совершено и бракосочетаніе Серафимы со Ждановымъ. Посаженною матерью была Анфиса Ивановна, и недѣли чрезъ двѣ послѣ свадьбы молодые вмѣстѣ со старухой Ждановой, которая очень много плакала разставаясь съ отцомъ Иваномъ, уѣхали въ губернскій городъ.
Такъ шелъ годъ за годомъ. У Серафимы родился ребенокъ, который конечно привелъ въ восторгъ и родителей, и отца Ивана. Между тѣмъ и Асклипіодотъ кончилъ курсъ въ училищѣ съ грѣхомъ пополамъ, и съ грѣхомъ же пополамъ былъ принятъ въ семинарію. Отецъ Иванъ помѣстилъ сына къ зятю, просилъ посматривать за мальчикомъ, а сыну совѣтовалъ учиться хорошенько.
Затѣмъ отецъ Иванъ возвратился въ свои Рычи и принялся за свои обычныя занятія. Но онъ чувствовалъ что старѣетъ, что спина его какъ-то сгибается, что ноги плохо ходятъ, что сонъ становится безпокойнымъ, энергія слабѣетъ, а что всего обиднѣе, что голова его какъ будто не та что была прежде!… И его тянуло на покой! Сидя на своемъ пчельникѣ онъ часто думалъ: «Богъ дастъ кончитъ Асклипіодотъ курсъ, и если будетъ у него призваніе ко священству передамъ ему свое мѣсто. Я все для него приготовилъ, а имѣя все, легче быть хорошимъ пастыремъ и учителемъ прихода своего. Обезпеченному матеріально легче говорить правду и дѣлать добро, а я утѣшаясь дѣятельностію сына уйду сюда. Я не буду мѣшать молодому хозяйству, я знаю что молодежь жаждетъ самостоятельности; знаю и понимаю это. Такъ ребенокъ едва ступившій на ноги силится уже ходить, а если падаетъ, то ползетъ. Подъ тѣнью этихъ деревьевъ, вблизи этого храма я выстрою себѣ келью и удалюсь. Я все отдамъ дѣтямъ и оставлю себѣ малое. Пустъ дѣти наслаждаются плодами трудовъ моихъ. Я трудился для нихъ, а не для себя!…»
Несмотря однако ка то что ноги у отца Ивана ходили плохо, что голова была какъ будто другая, онъ все-таки не переставалъ трудиться. Ему было только скучно, его тяготило одиночество, и онъ сталъ часто ѣздить въ городъ къ дѣтямъ, но каждый разъ возвращался домой еще болѣе скучнымъ. Дочь Серафима утѣшала его, но сынъ учился плохо и объяснялъ это отцу тѣмъ что профессора будто его притѣсняютъ, а Ждановъ говорилъ между тѣмъ что Асклипіодотъ отбивается отъ рукъ, никого не слушаетъ и даже дѣлаетъ дерзости тѣмъ кто даетъ ему совѣты и просилъ отца Ивана взять отъ него Асклипіодота и передать въ другія руки. Отецъ Иванъ помѣстилъ сына къ одному изъ профессоровъ семинаріи и Асклипіодотъ какъ будто остепенился, но все-таки экзамена не выдержалъ и въ другой классъ не перешелъ. Прошло еще мѣсяца три и профессоръ прислалъ отцу Ивану письмо, въ которомъ просилъ взять отъ него Асклипіодота, такъ какъ послѣдній ничего не слушаетъ и нѣсколько разъ напивался пьянымъ. Отецъ Иванъ поѣхалъ въ городъ, думалъ было подѣйствовать на сына строгостью, но Асклипіодотъ надѣлалъ отцу дерзостей. Асклипіодота снова помѣстили ко Жданову, но не прошло и мѣсяца какъ Асклипіодотъ былъ исключенъ изъ семинаріи. Извѣстіе это поразило старика, онъ слегъ въ постель, и пролежалъ недѣли три, а когда оправившись отъ болѣзни онъ пріѣхалъ въ городъ, то увидалъ сына въ форменной фуражкѣ желѣзнодорожнаго служащаго, Асклипіодотъ весело встрѣтилъ отца и объявилъ что онъ служитъ конторщикомъ на одной изъ сосѣднихъ станцій, получаетъ въ мѣсяцъ 25 рублей, имѣетъ перми на безплатный проѣздъ по линіи (такъ что гуляй себѣ сколько хочешь), надѣется въ скоромъ времена получить должность помощника начальника станціи и что онъ совершенно доволенъ своимъ мѣстомъ. Отцу Ивану хотя и не понравилось что сынъ его остался неучемъ, но дѣлать было нечего и приходилось покориться печальнымъ обстоятельствамъ. Онъ сшилъ ему хорошее платье, теплое пальто, далъ денегъ и со слезами на глазахъ просилъ Асклипіодота не убивать отца, подумать о собственной своей будущности и служить хорошенько на вновь избранномъ имъ поприщѣ. Мечты отца Ивана видѣть своего сына священникомъ села Рычей не осуществились, но старикъ утѣшалъ себя тѣмъ (старики всегда ухитряются разыскать что-нибудь утѣшительное въ поступкахъ дѣтей своихъ) что Асклипіодотъ, не имѣя призванія къ священству, пожалуй хорошо даже сдѣлалъ что избралъ себѣ иную дорогу. Мѣсяца чрезъ два Асклипіодотъ увѣдомилъ отца что мѣсто помощника онъ получилъ, что жалованье хотя и то же, но все-таки назначеніе это есть шагъ впередъ, прислалъ ему свою фотографическую карточку въ форменной фуражкѣ на бекрень и смотрящимъ куда-то вверхъ, и звалъ къ себѣ старика погостить. Старикъ отправился, пробылъ у сына нѣсколько дней и возвратился домой совершенно довольный и счастливый. Но счастье это было непродолжительно. Не получая отъ сына мѣсяца два писемъ, отецъ Иванъ отправился на станцію, но на станціи уже не было Асклипіодота, и начальникъ станціи сообщилъ отцу Ивану что въ кассѣ былъ недочетъ, что въ недочетѣ этомъ подозрѣвается Асклипіодотъ тайно скрывшійся и что во избѣжаніе форменнаго дѣла онъ растрату внесъ изъ собственныхъ своихъ денегъ, которыя и просилъ ему возвратить. Старикъ уплатилъ начальнику сто рублей, поблагодарилъ его и, возвратясь домой, опять слегъ въ постель. Мѣсяца четыре не получалъ онъ отъ сына никакихъ извѣстій и даже не зналъ гдѣ онъ находится, какъ вдругъ нежданно, негаданно Асклипіодотъ явился къ отцу. Старикъ глазамъ не вѣрилъ, но все-таки обрадовался и, крѣпко обнявъ сына, зарыдалъ какъ ребенокъ. Асклипіодотъ передалъ что это время онъ жилъ у какого-то помѣщика, приготовлялъ сына его въ гимназію, но такъ какъ сынъ помѣщика оказался совершенною тупицей, то онъ, Асклипіодотъ, не желая брать денегъ даромъ, мѣсто это бросилъ. Затѣмъ Асклипіодоть высказалъ намѣреніе пожить нѣкоторое время съ отцомъ, а осенью просилъ его опредѣлитъ въ учительскую семинарію, такъ какъ онъ желаетъ быть народнымъ учителемъ. Отецъ Иванъ опять утѣшился. Сынъ нашелся, онъ проведетъ съ нимъ все лѣто, а осенью онъ отвезетъ его въ какую-нибудь учительскую семинарію и сынъ его будетъ учителемъ. Отецъ Иванъ устроилъ сыну комнату въ которой когда-то жила Серафима, выписалъ ему книгъ, обновилъ его жалкій костюмъ и о прошломъ не было помину. Между тѣмъ прихожане стали приходить къ отцу Ивану съ жалобами на Асклипіодота что онъ очень уже озорничаетъ, не даетъ прохода ни бабамъ, ни дѣвкамъ, напивается пьянъ, всѣхъ ругаетъ, богохульничаетъ и обижаетъ стариковъ. Отецъ Иванъ позвалъ сына и началъ говорить ему что человѣкъ готовящійся быть народнымъ учителемъ не долженъ вести себя такъ какъ ведетъ онъ себя. Асклипіодотъ отвѣчалъ насмѣшкой и даже не далъ отцу докончитъ нравоученія. Осенью отецъ Иванъ повезъ сына въ учительскую семинарію гдѣ Асклипіодоть и пробылъ года два и не окончивъ курса снова явился въ Рычи.
На этотъ разъ Асклипіодотъ прибылъ уже въ Рычи совершенно возмужалымъ. Онъ отпустилъ себѣ бороду, носилъ выпуклыя синія очки, волосы закидывалъ назадъ и хотя курса и не кончилъ, но все-таки чувствовалъ себя вполнѣ готовымъ быть народнымъ учителемъ. Онъ разказалъ отцу о звуковомъ методѣ, о дѣтскихъ садахъ, о географическихъ играхъ, о методѣ Фрёбеля, много говорилъ о наглядномъ обученіи и кончилъ тѣмъ что попросилъ отца съѣздить въ земскую управу и похлопотать объ опредѣленіи его въ какую-нибудъ народную шкоду. Отецъ Иванъ съѣздилъ къ предсѣдателю управы, и благодушный предсѣдатель далъ отцу Ивану слово при первой же открывшейся вакансіи помѣстить его сына. Асклипіодотъ поблагодарилъ отца и въ ожиданіи вакансіи поселился въ его домѣ.
Въ это самое время, какъ намъ уже извѣстно, отцу Ивану опять пришлось выручатъ сына, для чего онъ по совѣту становаго и отправился въ Москву.
XII
Отецъ Иванъ проѣздилъ болѣе недѣли, воротился домой вечеромъ и засталъ Асклипіодота сидящимъ на крылечкѣ.
— А, батюшка!… вскрикнулъ онъ увидавъ подъѣхавшаго отца. Вотъ и вы наконецъ. А ужь мы заждались васъ…. Ну что, благополучно ли съѣздили?
Отецъ Иванъ слѣзъ съ телѣжки и перекрестился на церковь.
— Благополучно, отвѣчалъ отецъ, — усталъ только, спина болитъ!
— Сходите въ баньку, натритесь перцовкой и все пройдетъ!…
— Меня ужъ въ Москвѣ натерли хорошо. Долго помнить буду… такую дали баню…
— Меня ужъ въ Москвѣ натерли хорошо. Долго помнить буду… такую дали баню…
— Что такъ? спросилъ Асклипіодотъ.
Но отецъ не отвѣчалъ и вошелъ въ домъ. Войдя въ залу онъ снова перекрестился и изнеможенный отъ дороги опустился на кресло, приказавъ подать себѣ чаю…
— Вы бы лучше водки выпили! посовѣтовалъ Асклипіодотъ. Но видя что отецъ не въ духѣ, поспѣшилъ спросить:- ну что въ Москвѣ новенькаго?
— Да вотъ новенькое: былъ я въ Москвѣ у твоего пріятеля Скворцова, у котораго ты сломалъ замокъ и укралъ 200 рублей съ чѣмъ-то, отдалъ ему пятьсотъ и привезъ отъ него заявленіе что деньги о пропажѣ которыхъ онъ объявилъ онъ нашелъ.
— Подлецъ! проговорилъ Асклипіодотъ.
— Это ужъ второй разъ плачу. Первый разъ заплатилъ на станціи и теперь вотъ въ Москвѣ; но мнѣ не денегъ жалко, а позоръ убиваетъ меня…
— Какой же тутъ позоръ! замѣтилъ Асклипіодотъ:- это просто ребяческая шалость, тѣмъ болѣе что я обоимъ писалъ имъ что деньги отдамъ.
— Да, я читалъ твое письмо къ Скворцову, въ которомъ ты пишешь что какъ только умретъ твой отецъ… Ну? да будетъ толковать объ этомъ. Завтра поѣду къ становому и отвезу ему заявленіе Скворцова.
— Что же вамъ безпокоиться, къ становому могу съѣздить и я.
— Нѣтъ, ужь я самъ.
— Я думаю, началъ Асклипіодотъ, — слѣдуетъ на Скворцова подать просьбу за клевету…
— За какую клевету? спросилъ отецъ Иванъ.
— Очень просто. Въ кражѣ денегъ онъ уличалъ меня, а теперь пишетъ что деньги нашелъ. Значитъ клевета….
— Нѣтъ ужъ, клеветой этою мы обижаться не будемъ….
Асклипіодотъ замолчалъ. Подали чай.
— А у насъ здѣсь новость! проговорилъ Асклипіодотъ.
— Что такое?
— Общество составилось.
— Не трезвости ли? спросилъ старикъ. — Ужь не ты ли учредителемъ?
— Нѣтъ-съ. Общество ревнителей къ пополненію естественной исторіи вообще и къ поимкѣ грачевскихъ крокодиловъ въ особенности.
— Какую же роль играешь ты въ этомъ обществѣ?
— Я, никакой…
— Кто же устроилъ это общество?
— Знаменскій. Все бреднями по рѣкѣ бродятъ. Сегодня я посылалъ къ нимъ за рыбой: цѣлое ведро карасей прислали. Не прикажете да уху сварить?
Отецъ Иванъ невольно разсмѣялся.
— А крокодила-то поймали? спросилъ онъ повеселѣвъ.
— Теперь ужь два оказывается.
— Какъ два?
— Двухъ видѣла: самца и самку въ саду Анфисы Ивановны. Теперь ищутъ тамъ ихъ яица. Говорятъ, всю малину поломали!
Отецъ Иванъ разсмѣялся снова.
Послѣ ужина отецъ Иванъ ушелъ въ свою комнату и, утомленный отъ дороги, скоро уснулъ, а Асклипіодотъ вышелъ со двора, приказавъ работнику не запирать калитки.
Ночь была превосходная, одна изъ тѣхъ волшебныхъ ночей которыя даже обыкновенные ландшафты превращаютъ во что-то восхитительное и которыя, вдохновляя художниковъ подобныхъ Куинаджи заставляютъ ихъ переносить эти ночи на полотно. Все что днемъ подъ лучами палящаго солнца, среди пыльной душной атмосферы кажется намъ не заслуживающимъ вниманія, ничтожнымъ, даже пошлымъ, вдругъ при свѣтѣ луны, окутанное мягкими тѣнями, останавливаетъ на себѣ вашъ взоръ и восхищаетъ васъ. Вы засматриваетесь невольно и на полуразвалившуюся избушку, а на болото заросшее камышомъ, а на вѣтреную мельницу съ растопыренными крыльями, и на группу ветелъ растущихъ гдѣ-нибудь вдоль ручья, и на развалившійся плетень огорода… и невольно останавливаетесь предъ картиной… Вы одни, потому что въ деревняхъ ложатся рано, вамъ никто не мѣшаетъ, вы мечтаете и только изрѣдка мечты ваши прерываются или крикомъ цапли слетѣвшей съ болота, или фырканьемъ спутанной на выгонѣ лошади. Вы останавливаетесь, прислушиваетесь и слышите какъ гдѣ-то далеко звенитъ колокольчикъ то чуть слышно, то громче, смотря по вѣтру, а тамъ въ сторонѣ стонутъ мельничныя колеса и шумитъ падающая на нихъ вода!…
Въ такую-то ночь на одномъ изъ коноплянниковъ села Рычей чернѣлось что-то прижавшись къ повалившемуся плетню заросшему лопухами. Чернѣвшееся можно было cнaчала принять за кучу мусора, но такъ какъ куча эта иногда шевелилась и издавала по временамъ сдержанный шепотъ, то и можно было догадаться что это не куча, а люди, и что люди эти были между собою очень нѣжны, такъ какъ шепотъ по временамъ прерывался продолжительными поцѣлуями и вздохами…. Сверхъ этого, такъ какъ одинъ голосъ былъ погрубѣе, а другой понѣжнѣе, можно было заключить что группа эта состояла изъ мущины и женщины.
— Озорникъ вы, больше ничего! шепталъ женскій голосъ.
— Говорятъ тебѣ что люблю! шепталъ мужской голосъ.
— Люблю какъ чорта въ углу! перебилъ женскій шепотъ.
— А ты лучше выпей! говорилъ мущина…
— Нѣтъ, я больше пить не стану, я и такъ пьяна.
— Пей! Бутылка еще не вся, а ты знаешь что на двѣ бутылки и богатство, а счастье, и любовь!..
— Ужъ вы наговорите, васъ только послушай. Ужъ я разъ послушала васъ, а теперь всю жизнь свою плакаться буду… Погубили меня дѣвку…
Послышалось бульканье.
— Пей!
— Ну васъ, отставьте!
— Пей подъ ножомъ Прокопа Ляпунова!
— А вы тише кричите-то! Вишь Ляпунова какого-то придумали!
— Пей, а остальное выпью я.
— Приставать больше не будете?
— Не буду.
— И кто только выдумалъ эту водку!
Послышался глотокъ.
— Теперь я выпью! проговорилъ мущина и послышалось бульканіе и на этотъ разъ весьма продолжительное и слышно было какъ бутылка стукнула объ зубы.
— Вишь, шепталъ женскій голосъ, — прямо изъ бутылки сосетъ! Тоже мальчишекъ учить собирается…. учителъ, нечего сказать…. Ну ужь еслибъ у меня дѣти были…
— Погоди, будутъ! перебилъ ее мущина.
— Я бъ ужь къ вамъ въ ученье ихъ не отдала….
Скоро шепотъ снова замолкъ и снова ночная тишина воцарилась въ окрестности…. Луна закатилась за облако и серебристый блескъ ея замѣнился тѣнью.
— Ну, прощайте! послышался женскій голосъ.
— Прощай, ангелъ души моей, божественная царица!
— Ну ужъ какая есть!… Живетъ!.. А вы лучше скажите мнѣ зачѣмъ вы въ Грачевку ходите?
— Нужно.
— Это съ вашей стороны очень даже гадко, обѣщали жениться на мнѣ, а теперь…
— Сказано женюсь.
— Нѣтъ ужь я вижу что не туда вы смотрите…. Вы меня погубила и…. Кто теперь захочетъ взять меня… Кому теперь нужна я…
— Надѣйся на меня!
— Обманываете вы все…. Я кромѣ васъ никого не любила….
— Украшаютъ тебя добродѣтели, до которыхъ другимъ далеко…. Ну прощай, кажется свѣтаетъ!…
— Прощайте, прошепталъ женскій голосъ.
— Прощай.
— Только видно и жди отъ васъ!
— Будь въ надеждѣ и жди, а мнѣ надо идти домой, отецъ изъ Москвы сердитый аки левъ пріѣхалъ.
И простившись мущина ушелъ, а возлѣ плетня поросшаго лопухами послышался женскій плачъ, сначала тихій, болѣзненный, а затѣмъ перешедшій въ вопль надрывающій душу…
Утромъ отецъ Иванъ опять заложилъ телѣжку и отправился къ становому, квартира котораго была верстахъ въ тридцати отъ Рычей. Воротился онъ уже вечеромъ усталый и измученный, а главное огорченный. Онъ позвалъ къ себѣ Асклипіодота.
— Дѣло плохо, проговорилъ старикъ.
— Какое дѣло?
— Какъ какое? твое, по которому я ѣздилъ къ становому. Говорятъ, дѣло это такъ кончиться не можетъ, такъ какъ это кража со взломомъ.
— Да вѣдь Скворцовъ сообщилъ что никакой кражи нѣтъ! проговорилъ Асклипіодотъ.
— Все-таки должно быть слѣдствіе.
— Какъ же теперь бытъ?
— Становой говоритъ что теперь все зависитъ отъ прокурора, а такъ какъ прокуроръ очень друженъ съ предводителемъ, то я и хочу просить Анфису Ивановну съѣздить къ предводителю, который кстати теперь у себя въ деревнѣ, и попросить его поговорить съ прокуроромъ.
— Видно безъ старыхъ барынь ни одно дѣло не обходится, замѣтилъ Асклипіодотъ.
На другой день отецъ Иванъ опять поѣхалъ, но на этотъ разъ поѣздка его была не дальная, такъ какъ онъ отправился въ Грачевку къ Анфисѣ Ивановнѣ.
Анфиса Ивановна была очень рада видѣть отца Ивана и въ ту же минуту начала его разспрашивать хорошо ли онъ съѣздилъ въ Москву. Отецъ Иванъ разказалъ ей про свою поѣздку, а когда передалъ дѣло по которому онъ ѣздилъ, Анфиса Ивановна даже перепугалась.
— Неужели это правда? проговорила она.
Но отецъ Иванъ поспѣшилъ оправдать своего сына, объяснивъ что все это тяжелая ошибка, что деньги въ послѣдствіи нашлись, что Асклипіодотъ сдѣлался невинною жертвой этой ошибки и подъ конецъ перешелъ къ тому что онъ, зная хорошія отношенія Анфисы Ивановны съ предводителемъ, рѣшился попросить ее съѣздить къ предводителю и похлопотать о сынѣ. Онъ подробно передалъ ей въ чемъ именно дѣло и о чемъ именно она должна просить предводителя. Такъ какъ Анфиса Ивановна давно уже кромѣ Рычей никуда не ѣздила, то предстоявшая поѣздка ее сначала перепугала, но когда отецъ Иванъ сообщилъ ей что предводитель въ настоящее время находится не въ городѣ, а у себя въ имѣніи, которое отъ Грачевки всего верстахъ въ десяти, Анфиса Ивановна успокоилась и даже нѣкоторымъ образомъ была польщена тѣмъ что къ ней обратилась съ просьбой по столь важному дѣду. Она даже забыла про крокодиловъ и дала отцу Ивану слово что завтра же поѣдетъ къ предводителю и почти увѣрена что послѣдній исполнитъ ея просьбу.