– Дома?
– Дома.
– Позавтракаем? На «Веранде»?
– Не могу. У меня все расписано. Сегодня четыре интервью и три съемки.
– Через полчаса? Я за тобой заеду. Я улыбаюсь трубке.
– Ну, все. Я еду, да?
– У меня будет максимум тридцать минут.
– Разберемся.
Он приехал. Он радостно возбужден. Я волновался!
– Почему? – Надеюсь, я не краснею.
– Потому что к тебе ехал! А ты?
– Что я?
– Ты волновалась? Я смеюсь.
– Ну, признайся честно, волновалась?
Он ставит диск. Попса. Он щелкает пальцами и подпевает.
И я понимаю, почему он стал, например, политическим обозревателем, а не певцом.
– Нравится? – улыбается он. Я вообще попсу не люблю.
– А кто это поет? – вежливо интересуюсь.
– Да какая разница! – Он снова подхватывает припев и хохочет.
Я улыбаюсь.
Мы подъехали к «Причалу».
Позвонил Алик.
Он торчит в Гватемале. Он уже три раза поднимался на борт самолета и три раза кубарем выкатывался из него.
– Алик, – уговариваю я в трубку, – ты же не можешь поселиться в Гватемале.
– Не могу, – соглашается Алик. – Но лететь я тоже не могу. Не могу!
Он бросает трубку. Мы просим принести кальяны. Александр голоден: он заказывает стерлядь НА гриле.
– Как ты относишься к «Chassagne-Montrachet Les Chaumees» 2000 года? От Olivier Leflaive?
Я киваю.
– Так я и думал, – говорит он. – Если у девушки есть вкус, он есть во всем.
В «Причале», кроме нас, почти никого нет. За соседним столом пара блондинок. Они тоже курят кальяны.
Мы говорим о том, что о девушке можно судить по ее сумке.
Моя осталась в машине. Я иногда вообще хожу без сумки. О чем это говорит? Что иногда я унисекс?
Мы начинаем цинично рассуждать о том, что сумка может быть широкой или узкой, она может запросто распахиваться или, наоборот, надо потрудиться, пока один за другим щелкнут все замочки.
– Она может быть потертая и бесформенная, – морщится мой телеведущий, поглядывая на мягкую, с черепами, сумку девушки-соседки в кашемировом спортивном костюме.
– Но это может быть и самый яркий предмет во всем облике девушки! – подхватываю я, разглядывая ее подружку – на ней джинсы, свитер и яркая зеленая сумочка от Jil Sander.
– О, да! – несколько двусмысленно улыбаясь, соглашается мой оппонент. – Очень часто это самая яркая деталь… гардероба.
– Ну, а может быть – это просто аксессуар, неотъемлемая часть любой женщины.
И как она с ней обращается: кокетливо держит в руках, и если отпускает, то недалеко от себя, или бросает с размаху на любое свободное место. И вообще: сколько их, так ли обязательно ей их менять или можно иметь одну, любимую. Такую Удачную, что подходит почти ко всему. А если и не очень подходит… ну и ладно, а то в ней столько всего, что перекладывать в другую не хочется.
Звоню в «Cosmopolitan».
– Хочу извиниться. Машина сломалась прямо на Рублевке. Здесь ГАИ, ФСО, вы же понимаете – правительственная трасса. Не знаю, когда приедет эвакуатор… ужас, неужели под меня декорации строили?.. Что же делать? И я так мечтала у вас сняться… завтра уже разбирать? Ну, извините…
– Видишь, как просто! – говорит он.
– Неудобно все-таки. Они декорации…
У меня дома целая полка с огромным количеством маленьких разноцветных сумочек. Которые я не ношу. Потому что обычно хожу с большой черной. Но как важно мне иметь эти разноцветные! И я их все покупаю и покупаю… И буду!
Пришло SMS-сообшение.
– Кавалеры пишут? – интересуется он, смешно шевельнув ушами.
– Можно я буду звать тебя Лопух? – Я кокетливо заглядываю ему в глаза.
– Ничего себе! – Он нахально разглядывает меня. – Так интимно?
– Достаточно интимно, – соглашаюсь я, и рот мой неумолимо расплывается в улыбке.
– Тогда зови меня просто Пух!
– Но ведь это не значит, что ты будешь звать меня Пятачок?
– Пока нет, – многозначительно произносит он. – SMS читать будешь?
Читаю: «Приехать не смогу». Бред какой-то. Номер неизвестный.
– Ошибка, – говорю я. И на всякий случай, словно хочу скрыть правду, опускаю глаза.
Звоню в «Вечернюю Москву».
– Придется отменить сегодняшнее интервью. Я очень извиняюсь… я так переживаю.– да, да, ну, просто никак не получится… В любое время, нет, завтра нет, до следующей недели все расписано, но вы звоните во вторник, и я под вас подстроюсь. Да-да. В любое время!
Снова SMS.
– Да ты со мной играешься? – довольно улыбается он.
«Юра, извини, я на работе. Устала, было много глажки. Ира».
Точно. Моя домработница.
– Ответишь? – спрашивает он, немного ревниво.
– Отвечу, – в тон ему киваю я.
«Люблю. Не могу жить без тебя».
Нет, слишком банально. Стерла последнюю фразу.
Написала: «Хочу от тебя детей». Отправляю.
– Знаешь что? – говорит он. • – Что? – спрашиваю я.
– Пообещай мне одну вещь…
– Только не покраситься в блондинку!
– Нет. Знаешь, я был ужасным ребенком – когда мама приносила мне игрушки, я их сразу разбирал. Мне было интересно только то, что у них внутри. И так до сих пор…
– Разбираешь игрушки? – Мы разговаривали, как будто играли в пинг-понг.
– И игрушки тоже.
– Пообещать тебе поставлять игрушки?
– Да нет… это у тебя не получится.
– А что получится?
– Возможно получится, – он сделал ударение на слове «возможно», – не писать мне SMS.
– Легко получится! – бодро ответила я, немного уязвленная.
Мы закутались в пледы и вышли к речке. Я отменила еще «РБК» и журнал «ТВ-Парк».
Мы провели вместе шесть часов.
Орали лягушки.
В унисон им звонил мой телефон.
– Алло, привет! Узнала?
С тех пор как мои фотографии появились на первых полосах всех изданий, мне звонили все подряд. Говорят, номер моего телефона висел в Интернете.
– Не узнала? Ну, конечно, стала знаменитой, куда уж нам, это – Шурик! С факультета, ну?
– А! Шурик! Здорово! – Мы вместе учились.
– Слушай, у меня к тебе предложение: очень хороший бизнес-проект – несохнущая зубная паста.
– Удобно.
– Еще бы! Представляешь, сколько разводов это предотвратит?
– Представляю…
– Хочешь поучаствовать?
– В каком смысле?
– Ну, как компаньон. Или как лицо, как бренд.
– Не знаю…
– Мы думали пиарить это так, что зубная паста – против целлюлита! Здорово?
– Здорово.
– Или повышающая либидо.
– Лучше от целлюлита.
– Ты согласна?
– Нет. Я сейчас не могу. Извини.
– Может, подумаешь?
– Ну, давай подумаю.
Как-то очень быстро стемнело. Луна была такой полной, словно наелась с вечера мучного.
Мы пробыли вместе весь день.
– Ну, пока. – Его глаза смеялись.
– Пока, Пух.
Я старалась держать спину прямо.
– На связи.
– Ага.
Я думала о том, что отменила несколько съемок. Никогда не надо жалеть о сделанном. Но здесь-то как раз о несделанном!..
Моя мама в отличной форме.
Она каждое полнолуние голодает. И еще несколько дней, пока фаза луны не спадет – сидит на диете.
А еще раньше она в это время делала эпиляцию. Именно поэтому теперь необходимость в эпиляции у нее вообще отсутствует.
Она встретила меня с улыбкой.
Приятно.
– Я открыла себе бутылку вина, ничего?
– Конечно, ничего. Мам, зачем ты спрашиваешь?
– Ну, я же не дома…
Раздражение похоже на ежика. Надо подойти к нему по-доброму, и он раскроется и перестанет колоться.
– Мама! – Я улыбаюсь. – Чувствуй себя как дома!
– Но не забывай, что ты,.. – У нее действительно было хорошее настроение.
Я увидела на столе открытую бутылку вина. Красное. Испанское. «Vega Sicilia Unico». Мне подарили на Новый год. С какого-то очень престижного аукциона. Я тогда решила, что это вино – достойное начало для моей коллекции.
– Мама, ты хоть бы позвонила! – Стыдно признаться, я чуть не расплакалась.
– Что?
– Вино. Это коллекционное. Оно же убрано было… Хоть бы спросила… Телефон же есть…
– Ну, так я и знала…
Она сказала это таким тоном, каким я разговаривала с мужем весь год перед разводом.
И так же закрыла за собой дверь.
Могла бы я и промолчать.
В конце концов, у меня есть коллекция ершиков для унитаза. И один из них в виде сердца.
Всего несколько занятий в тренажерном зале, и у меня появились трицепсы.
Эту фразу рука написала сама.
Потому что планировалась совсем другая: «Всего несколько занятий в тренажерном зале, и они надоели так же, как тренер у меня дома». Вот так – честнее.
Он не звонил.
Более того – я позвонила сама Мне столько всего нужно было рассказать ему! Я уютно закуталась в плед, набрала его номер и приготовилась от души поболтать. Как тогда, в «Причале».
Я даже заготовила первую фразу. Я ее немного посолила и даже поперчила. Пока шли гудки, я задумалась, не сбрызнуть ли ее уксусом, поскольку нет предела совершенству. Телефон отключился еще до того, как я попробовала эту фразу на зуб.
Я даже заготовила первую фразу. Я ее немного посолила и даже поперчила. Пока шли гудки, я задумалась, не сбрызнуть ли ее уксусом, поскольку нет предела совершенству. Телефон отключился еще до того, как я попробовала эту фразу на зуб.
Он не взял трубку.
– Мне сделали предложение, представляете? – сообщила моя домработница. – И он сказал, что тоже хочет иметь от меня детей!
– Поздравляю, – ответила я.
– Я видела вас по телевизору. Что это у вас на голове-то было?
– Прическа, Ира, прическа. Хочешь сделать себе такую на свадьбу?
– Да не дай бог! Лучше уж в девках ходить…
– После свадьбы ты увольняешься?
– Что это вдруг? – Ира сделала обиженное лицо и остановилась, раздувая ноздри.
– Ну, просто. Может, он не хочет, чтобы ты работала.
– Это у вас: хочет не хочет. А у нас: надо. У следователей зарплата-то, представляете?
– Не представляю.
– А за SMS спасибо. Ну и крику было!
Так спешила выйти из дома, что забыла кошелек.
Ладно.
Телевидение снимало меня на выставке «Мир искусства».
С двух камер.
Я смотрела на «Элизиум» Бакста.
Такая неброская красота, такие размытые очертания. Как будто я была там. Или кто-то мне рассказывал.
И мне это нравилось.
– Скажите, чтобы стать известной писательницей, обязательно жить на Рублевке?
– Не обязательно. – По замыслу режиссера, я смотрела на картину.
– А какая отличительная черта рублевских девушек?
– Я вам отвечу, если вы мне назовете отличительную черту девушек из Бирюлева.
Это сон. Точно. Это мои сны. Эти цвета, эти линии похожи на мои сны. Так легко и спокойно.
– А говорят, что эту книжку написали не вы? – Микрофон длинный, как нос оператора. Но я не кусаюсь.
Пожимаю плечами. Как объяснить?
Над пропастью письменного стола я страдаю галлюцинациями. С детства. Улыбаюсь:
– Я.
Он не звонит. Я отдавала телефон оператору – ни одного пропущенного звонка.
Я – эксперт на съемке «Шоу рекордов Гиннесса». Российских.
Мне так удобнее: целый день или телевидение, или газеты. Не смешивать и не сбалтывать, как говорил Джеймс Бонд.
Человек с накачанными мышцами спины сожрал 37 тараканов.
Они сыпались с его руки, разбегались в разные стороны, он преграждал им дорогу ботинком, ловко подхватывал с пола и засовывал в рот.
По-моему, он их не жевал.
Надеюсь, что я улыбалась. В камеру крупным планом.
Мировой рекорд был – 36 тараканов. Мы его побили.
Наверное, я должна была испытывать гордость. Меня подташнивало. После съемки мне дали кофе. Тараканы активно шевелились у меня во рту.
В ресторане НТВ снимало мой обед с подружкой. Подружкой была Катя.
В каждой ложке супа, который я гламурно отправляла в рот на крупном плане, жирно плавал, перебирая ножками, черный усатый таракан.
– Звук не пишем? – интересуюсь я.
– Нет! – кричит режиссер. – Но вы разговаривайте о чем-нибудь, мы потом интервью подложим. И жестикулируйте! И иногда – официанта в кадр.
– Я влюбилась! – Катя зажмурила глаза.
– Отлично! – похвалил режиссер.
– В кого? – негромко спросила я.
– Не поверишь! – Она снова зажмурилась.
– Хватит! – не одобрил режиссер. – Давайте другие эмоции!
– Кто? – настаивала я, активно размешивая суп ложкой и улыбаясь.
Катя захихикала.
– Стриптизер. Ну, стриптизер он.
– Да ладно!
– Ему 26.
– Ух ты!
– Отлично, девушки, еще поживей!
– И прямо влюбилась?
– Ага. Я думала, со мной уже такого никогда не случится.
– Ну, ты даешь. А он?
– Он без ума от меня. Я сейчас к нему еду.
– Симпатичный?
– Бот такой огромный! – она взмахнула руками.
– Эту эмоцию еще раз! Повторяем! Катя снова взмахнула руками.
– Вот такой большой! Я так счастлива!
– Познакомишь?
– Попозже. А то он сейчас всех стесняется.
– Все, девушки, спасибо!
Я с удовольствием отодвинула тарелку с супом.
Занялась аутотренингом – представила себе, что таракан, которого я сейчас проглочу, – последний.
Проглотила.
Вроде все.
Максимум – усики остались. Я их выплюнула. Они неприятно щекотали щеку.
Припарковалась в Крылатском, возле магазина звукозаписи.
Раньше я в таких только в Америке бывала.
– Чем могу помочь? – Менеджер.
– Мне песня одна нужна, но я только несколько строк помню.
– Кто исполняет?
– Не знаю.
– Ну, напойте! – Менеджер был похож на Серого Волка.
Игрушечного.
Его хотелось щелкнуть по носу.
– Ой, – я застенчиво опустила глаза.
– Ну же! – Мне казалось, что он сейчас проскандирует, ударяя барабанными палочками друг о друга: «Раз-два-три, и!..»
Мне бы помогло.
– У меня голоса нет.
– Не важно.
– Дождик плачет, листья шуршат, – проговорила я вялым речитативом, – что-то там, и плачет душа.
– Не знаю. – Он нахмурился.
Я покраснела.
Взял какой-то диск, Надел на голову наушники, послушал.
– Нет, – покачал головой. – Как там? Еще раз?
Будь что будет, я отчаянно пропела:
– Так-так. – Он с ловкостью практикующего фокусника менял диск один за другим и вдруг воскликнул: – Я понял! Это группа «Премьер-министр»! – и передал мне наушники.
Я стояла в наушниках и радостно улыбалась.
– Она?
Я кивнула.
– Случайно вспомнил.
– Спасибо, – сказала одними губами.
Дослушала до конца.
Отдала ему наушники.
– До свидания. – Улыбнулась.
– Так вы брать будете?
– Нет. – Опять улыбнулась.
– А я вашу книгу читал! – крикнул он мне вдогонку.
– Спасибо! – обернулась и улыбнулась в третий раз.
Такое пронзительное ночное небо! Так необычно для поздней осени.» Звезды кажутся золотыми рыбками, пойманными небосводом. Хочется загадывать желания.
Я вернулась и купила диск.
Было в этих отношениях что-то такое, что и пугало, и притягивало.
Как чужое горе. Как дверь, за которой кто-то застрелился.
Радуйтесь, Александр. Мне захотелось слушать группу «Премьер-министр».
Радуйтесь, если хотите.
Мне в общем-то все равно.
Такой странный номер: 755-55-55. Ответила. «Алло» из первой группы. Тем не менее. С надеждой.
– Ну что, соскучилась?
Незнакомый голос.
– С кем я говорю? – Уже поняла, что явно не с тем, с кем хотелось бы.
– Не узнаешь меня? Это плохо. Ты лучше меня не расстраивай. Вот так сразу.
– Что вы хотите?
– То, что я хочу, я – получу. Можешь не сомневаться, сучка…
Я выключила телефон.
Идиот какой-то.
Неприятно.
У меня есть его номер. Попрошу кого-нибудь перезвонить.
Неприятно. Неприятно. Неприятно.
Сидела в машине и в четвертый раз слушала песню про дождик.
Мне приснилось смертельно бледное небо.
4
Когда журналист улыбался, его лицо было похоже на тыкву во время Хеллоуина. Я даю интервью во «Fresco»?
– Вы такая хорошая, я, честно говорю, ожидал увидеть вульгарную особу с Рублевки!
– Спасибо.
Через 20 минут должна была приехать Регина.
– Ну, вот, скажите: а вы бы могли выйти замуж за бедного? Или он обязательно должен быть миллионером?
– Миллионер – это как симпатичная девушка. Вы ведь не женитесь на ней только потому, что она симпатичная?
– О! О! О! Как вас недооценивает мой главный редактор!
В тыкве, наверное, стояла свечка. Его мозг кипел. Но – все равно! – приятно. Хотелось умничать. Я даже пожалела, что Регина не опоздала
– Извините, у меня следующая встреча, – сказала я.
– Конечно, конечно! – Он подскочил. – Вы только разрешите мне поцеловать вас?
Я даже не успела ответить, как он звонко чмокнул меня в щечку.
– Что это было? – поинтересовалась Регина, глядя вслед пружинистому журналисту.
Я махнула рукой.
– Ну, у тебя как, Регина? Опять влюбилась?
Никогда не прощу ее предыдущему того, что он не разрешал Регине читать мою книгу. Не потому, что опасался морального воздействия на ее неокрепшую психику, а просто так. Ревновал. Он ей и журналы не давал листать, если они вдвоем в машине ехали. Ничто и никто не должен был отвлекать Регину от него, любимого.
Разрыв был ярок и стремителен.
Как и все предыдущие ее разрывы.
– Не знаю. Но он мне очень нравится. – Регина листала меню.
– С подружками пока не запрещает общаться? – поинтересовалась я.
Регина развелась с мужем года четыре назад.
С мужем они тоже прожили недолго, даже детей не успели завести.
Бывший муж ей помогал. Материально. Потому что Регина никогда не работала. Потому что ничего не умела.
Она закончила библиотечный факультет Института культуры.
Она говорила, что после того, как снова выйдет замуж и родит ребенка, она станет основателем общественной библиотеки. Как меценатка Варвара Алексеевна Морозова. Или как Путин теперь – в Питере.