– Выходи, кто там? – закричал появившийся на пороге сторож. – Выходи, будь мужчиной! Дай я посмотрю, кто ты! Ты думаешь, самый умный? Да когда ты на свет еще не родился, я твоему отцу уже уши обрывал! И тебе в попу дробью попаду! Рука не дрогнет. Или ты хочешь, чтобы я к кустам пошел? Я уже иду! Слышишь?
Я дрожала как цуцик. У меня даже зубы стучали. А Наталка оставалась спокойной как танк. Нет – как целая танковая дивизия.
– Дядя Жорик уже сторожем был, когда мой папа орехи воровал, – прошептала Наталка. – Это он меня научил гайкой стучать. Мы раньше палкой стучали. Дядя Жорик меня один раз уже ловил. Мама меня заставила тогда целую салфетку связать!
– А зачем стучать? – спросила я, втайне надеясь на то, что дядя Жорик дойдет до кустов, поймает нас, и мы с Наталкой будем обречены на вязание салфеток. Желательно на неделю. А то и на месяц.
– Смотри, что дальше будет, – шепнула моя подружка, снова потянув за нитку.
Дядя Жорик вышел на крыльцо и закричал:
– Делайте что хотите, только не стучите больше! Телевизор не даете смотреть, хулиганы. Там такое кино показывают, а вы меня бегать туда-сюда заставляете. Что я вам, мальчик, что ли? Бегать за вами! Пусть ваши родители следят! Если кто-то с дерева упадет и ноги-руки себе переломает, так им и передайте – дядя Жорик тут ни при чем. Так и скажите! Он кино смотрел. Все!
– Теперь можно идти, – сказала Наталка, и мы поползли назад.
– Пошли! – дал отмашку Мишка.
Вся компания ловко пролезла в дырку в заборе, и через минуту ребята уже сидели на нижних ветках. Я стояла под деревом и пыталась забросить веревку на нижний сук. Наконец мне это удалось, что я сочла просто героическим поступком. Я видела, как Наталка, вцепившись в веревку, ловко закинула ногу на ветку, подтянулась, снова закинула ногу и уже добралась чуть ли не до верхушки дерева.
Я пыталась подтянуться, задирала ногу, как могла, но ничего не выходило – нога никак не доставала до ветки, а попа тянула вниз. Руки горели от веревки. Я пыхтела, падала и очень страдала от собственной неуклюжести. Вот если бы мы прыгали в классики или в резиночку, тут я, конечно, не испытала бы такого позора.
– Что ты там застряла? – услышала я голос Мишки, отчего мне стало совсем нехорошо. Я из последних сил подтянулась, закинула ногу и повисла, как лемур. Ни туда ни сюда. Кора дерева щипала ладони сильнее, чем веревка. К собственному ужасу, я поняла, что вообще не могу сдвинуться – наволочка, которую Наталка привязала мне к поясу, зацепилась за сучок. Я не знала, что хуже – порвать наволочку тети Сони или на глазах у Мишки шмякнуться попой о землю. Пока я в тяжких раздумьях болталась на ветке, наволочка, которая, собственно, меня и держала, порвалась. Так что произошли сразу два самых страшных события – порванная наволочка и я, рухнувшая всем телом оземь.
Дальше я вообще не помню, что было. По всей видимости, из сторожки выскочил дядя Жорик – наверное, у него было чутье на детские падения с высоты или просто кино рано закончилось. Так или иначе, он выстрелил из ружья. Я помню, как Наталка, нависнув надо мной, как кенгуру – в ее наволочке было полно орехов, – крикнула: «Бежим!»
И я побежала. Куда – не знала. Сначала Наталка мелькала впереди, потом я внезапно упустила их всех из виду. Я точно не собиралась оказаться там, где оказалась – в кустах облепихи. Что такое облепиха, я, конечно же, не знала. Просто в один момент остановилась как вкопанная. Меня пригвоздили к месту, причем сразу во всех местах и со всех сторон. Я была как бабочка, которую прикололи иголками к поролону. Особенно больно было попе. Очень хотелось почесаться, но рукава майки тоже оказались намертво пришпилены. В таком положении меня и застал дядя Жорик.
– Ты кто? – удивленно спросил он. – Я тебя не знаю!
– Карина, – промямлила я, – живу у тети Сони и дяди Давида. Я не местная, из города приехала.
– А почему говоришь нормально? – еще больше удивился дядя Жорик.
Конечно, я и не заметила, как начала говорить с интонациями Наталки – тягучими, красивыми.
– Дядя Жорик, вытащите меня отсюда, пожалуйста, – взмолилась я.
Сторож застыл на месте, как будто увидел инопланетянина.
– Говоришь нормально, знаешь, как меня зовут, живешь у Сони с Давидом, нормальная девочка, значит, так зачем ты в облепиху полезла?
– Я не знала, что это облепиха! – заплакала я.
– Слушай, – обрадовался сторож, – а ты не та девочка, которая головой больная? Это тебя Тамара на вокзале нашла?
– Меня, – призналась я.
– И это ты головой кружилась и падала? – еще больше обрадовался дядя Жорик.
– Я‑а‑а!
– А где сейчас дядя Давид? – уточнил он строго.
– У дяди Роберта сын родился. Он к ним пошел. Мы вместе убегали от тети Сони, – сквозь слезы и сопли доложила я.
– Эх, тогда точно наша девочка! Что ж ты сразу не сказала? А Наталка, которая должна была родиться мальчиком, почему тебе про облепиху не рассказала? Вот поймаю ее и косы-то повыдергаю. Секатор самый большой возьму и отрежу! Так ей и передай.
– Да она только этого и ждет, не хочет с волосами ходить, – продолжала я плакать и жаловаться. – А тетя Соня только обещает, но не отстригает.
– Соня – хорошая девочка, – сказал дядя Жорик. – Зачем она за Давида замуж вышла, не пойму.
– Дядя Жорик, а вы меня вытащите отсюда? – спросила я.
– А кто тебе про меня рассказал?
– Так про вас все знают: и Наталка, и Мишка, и дядя Давид – все о вас говорили. Какой вы добрый на самом деле, только для виду ругаетесь, а так – очень добрый.
– Да, я такой, – улыбнулся дядя Жорик. – Давай потихоньку вытащим тебя отсюда. Это ж надо – в облепиху залезть. Что у вас в городе – облепиха не растет? Колючки такие, что заживать долго будет. Ну ничего, пусть Тамара мазь принесет, тогда быстро пройдет. Слушай, а это ты с дерева упала?
– Я. Не умею я по деревьям лазить.
– Зачем же полезла?
– Меня Мишка позвал.
– Женщины, вот где ваши глаза?
Дядя Жорик перестал вытаскивать меня из кустов.
– Вот оставлю тебя здесь! Мишка! Еще одна! Почему вы хороших мальчиков не видите? Мишка! Весь в отца. Тоже мне, герой. Девчонок подговорил, а сам слинял. Наталка в окно стучит, а ты с дерева падаешь. Где твой Мишка? Где он? Разве он пришел ко мне, сказал честно – дядя Жорик, это я виноват, это я Каринку позвал и подговорил. Нет! Не пришел! Не сказал! Вот какой твой Мишка! Только о себе и думает! Отец его такой же был, чуть что – сразу в кусты.
– Он сильный и добрый! – встала я на защиту своего принца. – Он меня на руках в дом отнес!
– Да, только перед этим в саман засунул, чтобы посмеяться. Разве не так дело было? Что ты молчишь? Как отвечать, так его нет! А как посмеяться – вот он, пожалуйста. Ладно, давай, выползай потихоньку, пока я ветки держу. Вот так. Поцарапалась-то как! И передай Наталке, что в следующий раз я все Соне расскажу. Вот наказание на ее голову – все говорили, что мальчик будет, а девочка родилась. А Соне скажи, чтобы зашла – я ей для Тамика хороших орехов отсыплю. Тамаре передай, что ее наливка готова, пусть забирает. Давиду – скажи, чтобы не учил дочь тому, что девочка знать не должна. А то не посмотрю на то, что девочка, – сам ее в облепиху засуну. Вот этими руками! Или из ружья ей в мягкое место один раз выстрелю, так быстро перестанет с мальчишками бегать. Да, и передай Тамаре еще, что мне мазь нужна от суставов, пусть захватит, когда за наливкой придет.
Я из последних сил старалась запомнить, кому что передать, и не заметила, как дядя Жорик вытащил меня из колючего кустарника.
– Ну, давай, беги. И чтобы я тебя здесь больше не видел и не слышал! Сначала научись по деревьям лазать, а потом уже на плантацию иди. Поняла?
– Поняла, – кивнула я и попыталась сделать шаг. Убежать не получилось. Я даже ступить на ногу не могла и рухнула на землю.
– Ты что? Вот наказание на мою голову! – дядя Жорик схватился за голову и изобразил, какое наказание на него свалилось. – Ходить не можешь? Дай посмотрю. Конечно, растянула. Перелома нет, кости на месте. Дай мне свою наволочку. Что за дети?! Ни за себя не боятся, ни за родителей. А то, что Соня потом будет переживать, ночей не спать – это ей все равно. И Тамара будет ночью отвар делать и мазь – тоже все равно! Все есть – ноги, руки, только головы у этих детей нет. А Наталка куда смотрела? Зачем она тебя на плантацию потащила? Ох и достанется ей от матери. И правильно! А к Мишкиному отцу я сам схожу, не поленюсь. Вот прямо сейчас и пойду. Чтобы научил сына за свои поступки отвечать!
Дядя Жорик, продолжая причитать, обломал какую-то палку и примотал мне ее к ноге наволочкой, которую разорвал на длинные лоскуты.
– Тетя Соня ругаться будет за наволочку, – плакала я.
– Ничего, наконец научит Наталку шить. А то орехи она воровать умеет, а шить не умеет! Ну что, придется тебя на тачке везти. Другого транспорта у меня нет. И где твой Мишка? Нет Мишки. Только дядя Жорик со своей тачкой.
Сторож ненадолго ушел и появился со строительной тачкой, которую я видела в мультике «Ну, погоди». Он усадил меня в эту тачку, крякнул, приподнял и повез. Мне было стыдно, так стыдно, что я даже глаз поднять не смела.
– А куда мы едем? – спросила я. – Домой?
– Нет, мы поедем к дяде Роберту. Пусть Давид увидит, что его дочь натворила. Да и Мишкин отец наверняка там. Вот сразу всем тебя и предъявлю. Ты не волнуйся, посидишь, торт поешь.
– Не надо! – попросила я. – Лучше отвезите меня к тете Тамаре, пожалуйста.
– Так и она там, где ж ей еще быть? – сказал дядя Жорик. – Младенцу оберег понесла и травы для купания. Как же без нее? Без нее – никак! Она такие отвары делает, что и кровь сразу останавливается, и раны заживают, и синяки пропадают. Она тебя там и намажет, а то до утра нога опухнет – будет как у слона. Может, у тебя там не растяжение, а трещина. Я же не знаю. А Тамара сквозь кожу умеет видеть.
– Дядя Жорик, а можно мне домой? Пожалуйста. Не позорьте меня. Я ведь только приехала. Что обо мне будут говорить? Я и так двор подмести не могу, в обморок упала, в саман залезла. Уже все соседки про тетю Соню плохое говорят, что она обо мне не заботится. А она очень хорошо заботится. Очень. Она такая добрая. Это я никак не привыкну. Не надо тете Соне такого позора. Вы же знаете – сразу все говорить начнут. А она переживать будет сильно. Ей же нельзя – у нее Тамик маленький, и с Наталкой забот хватает.
– Да, правильно ты говоришь. – Дядя Жорик остановился, чтобы передохнуть. – Соня большая умница, она тебя как родную будет любить. Уж я‑то знаю. Она мне всегда гостинец передаст. И брюки мне сшила. Это после того, как я Наталку на плантации поймал. И слова плохого ни про кого она не скажет. Очень хорошая девочка. Только зачем она за Давида замуж вышла? Такая красавица, такая умница, зачем ей Давид? Вот объясни мне, где у вас, у женщин, глаза? Давид все по дворам ходит да тосты горланит, а она и с сыном, и по хозяйству. Вот кто ей в последний раз мясо привозил? Я привозил! Где Давид был? На юбилее! А кто ей забор чинил? Дядя Жорик чинил! Где Давид был? На свадьбе он был! И он разрешает Наталке с парнями бегать. Вот добегается она на свою голову. А кому отвечать? Соне отвечать, что дочь плохо воспитала. А Давиду что? Ему все с рук сходит! Я вот на плантации глаз не сомкну. Сколько лет не сплю, не ем нормально. А он? Пошел, тост произнес и деньги получил. Вот какая работа! Я бы тоже от такой работы не отказался.
– Дядя Давид хороший. Он тетю Соню очень любит. И ко мне как к Наталке относится, как к дочке, – решила я вступиться за дядю Давида.
– Это правду ты говоришь. Когда правда, так я и не спорю. Давид детей любит. И Соню любит. А как же ее не любить? Вот ты мне скажи! Соню все любят. А Наталка! Она же такая девочка, каких мальчиков не бывает. Ее пытать можно, она своих не предаст. И все успевает – и дома по хозяйству, и вот – орехи воровать. А красавица какая, вся в мать! Да что ж, я их не люблю? Да я их очень люблю! Только волнуюсь очень. Если бы не любил, то не волновался бы.
– Вот и я говорю, зачем всех расстраивать и позорить? Зачем праздник портить? У дяди Роберта такая радость – сын родился. А мы ему сейчас возьмем и все испортим. Сплетни сразу пойдут, так тетя Тамара говорит. Дядя Жорик, отвезите меня домой. Пусть тетя Соня меня накажет. Она сама тетю Тамару позовет. Мне уже совсем не больно. Ни капельки.
– Да, ты права. Женщины только рады будут языками почесать. Ладно, я тебя домой отвезу. Но завтра и Давиду все скажу, и к родителям Мишки пойду – я знаю, что он главный заводила, как и его отец был. Что я, не знаю, кто тебя на плантацию позвал? Да Мишка и позвал! Скажешь, нет? Ни за что не поверю. Так пусть его отец знает, как его сын себя ведет с девочками, которые больные и не знают, что такое облепиха. Смеется небось, аж живот надорвал…
– Он не смеется, – сказала я. – Не говорите его родителям. Мишка не хотел плохого. Он хотел, чтобы я со всеми дружила, поэтому и позвал. Тетя Тамара тоже тете Соне говорила, чтобы мне спуску не давала, не выделяла никак. Тогда я быстрее нормальной стану и выздоровею.
– Вот это ты сейчас придумала, да? Хочешь меня разжалобить? Так вот знай, я тебе один раз уступил – отвезу домой. Но больше не проси. Я лучше знаю, что делать. Скажи Соне, что я Тамару к вам пришлю. Пусть посмотрит твою ногу.
Но спокойно дойти до дома нам не удалось. Когда мы уже ехали по главной дороге, на нас выскочили тетя Тамара и тетя Соня.
– Что с ней? – ахнула тетя Соня.
– Ничего, растянула немного, когда с дерева падала. Да облепихой ободралась, – отчитался дядя Жорик.
– Кариночка, детка… – запричитала тетя Соня.
– Так, давай ее довезем и осмотрим, – прикрикнула тетя Тамара.
– А где твоя дочь? – строго спросил дядя Жорик.
– Тамика качает, – ответила тетя Соня. – А я сразу сюда, к вам навстречу побежала.
– Твоя дочь – вся в твоего мужа, ничего от тебя нет, – заявил дядя Жорик.
– Да знаю я! – заплакала тетя Соня. – Я ж думала, что девочка, помогать будет, а она как мальчишка. И Давид только радуется.
– А это кто там под забором прячется, от самой плантации за нами идет? – крикнул в темноту дядя Жорик.
– Так это Мишка, очень переживает. Не ругай его, он же не со зла, – сказала тетя Соня.
– Что же он, как вор, по кустам шугается? Вышел бы, помог тачку везти! – снова закричал дядя Жорик.
Через секунду меня уже вез Мишка. Я опять страдала. Оттого, что Мишка сначала сбежал, оттого, что он, оказывается, следил за нами и вот сейчас везет меня на тачке, а я опять некрасивая, с обмотанной ногой, вся в царапинах, всклокоченная, грязная. Не так я представляла себе свидание. О таком даже в книжках не писали. Он меня точно возненавидит. Наталка в сто раз лучше – прыткая, ловкая, умелая, стремительная. Да еще и красавица. Не то что я. У Наталки такие косы, что мне и не снились. И она добрая, честная. Я‑то думала, она сбежала, а она все маме рассказала и за тетей Тамарой успела сбегать. Не бросила. Наоборот.
Я застонала, меня переполняли такие противоречивые мысли и чувства, что я не могла с ними справиться.
– Тамара, ей больно! – ахнула тетя Соня.
– На, выпей отвар. – Тетя Тамара заставила меня глотнуть из банки, и я начала отключаться, поскольку больше не могла выдержать Мишку, который молча катил тачку, бурчащего дядю Жорика, перепуганную тетю Соню, которой я опять доставила лишних хлопот. Мама была далеко, мне не с кем было посоветоваться. А я плохо себя вела, и мне было очень страшно. Нет, я не боялась того, что тетя Соня заставит меня вязать салфетку. Я боялась, что она меня выгонит из дома, или отдаст кому-нибудь другому, или отправит телеграмму маме – что я плохо себя веду. Я хотела всем объяснить, что не собиралась воровать орехи, не умею лазать по деревьям, но подвести подружку тоже не могла. И Мишка. Он был таким сильным. Я повернула голову и увидела, как по его лицу катится пот, а жилы на шее набухли. Но он вез меня молча, терпел. Значит, он не такой, как говорил о нем дядя Жорик. Он хороший, добрый, верный. Самый лучший.
На этой мысли я провалилась в спасительный сон.
Проснулась я в кровати. Рядом сидела насупленная Наталка – она вязала крючком салфетку и ногой качала люльку с Тамиком.
– Наталка, – позвала я ее.
– Ты живая? Мама! Каринка живая! – Наталка заорала так, что Тамик проснулся и заплакал. Но ворвавшаяся в комнату тетя Соня кинулась ко мне, а не к сыну.
– Кариночка, деточка, слава богу. Наталка, беги к тете Тамаре. Пусть идет! Кушать хочешь? Что хочешь? Попить? А молочка? Наталка, забеги в магазин за хлебом.
Тетя Соня продолжала прижимать меня к груди, гладить по голове и причитать.
– Ты меня так напугала! Уснула и не проснулась. Столько часов спала! Я уже и зеркало к твоему рту подносила, чтобы проверить – дышишь ты или нет. Да меня Тамик так не пугал, как ты! Спишь и спишь. Я уже не знала, что и думать. Что болит? Где болит? Нога болит? Сейчас тетя Тамара придет, отвар принесет. Давай ты поешь! На вот, попей.
Тетя Соня поднесла к моим губам ковшик с водой. Я выпила весь.
– В туалет хочу, – призналась я.
Тетя Соня проводила меня в туалет и привела назад. Я старалась прыгать на правой ноге, поскольку левая была замотана бинтами.
Было не то чтобы больно, скорее страшно. Я поморщилась, когда ложилась в кровать.
– Вот, выпей еще, тетя Тамара оставила, – испуганно предложила тетя Соня.
Я ей не призналась, что морщилась не от боли, а оттого, что опять всех подвела. Мне было стыдно и больно, жалко тетю Соню и Наталку, обреченную на вязание, жалко Тамика, который продолжал хныкать – тетя Соня возилась со мной и не обращала на него внимания. Я тяжело вздохнула и, видимо, в эту же минуту опять уснула.