Каждый оборотень страдает от вынужденного беспамятства. У нас ведь, по сути, отобрана половина жизни, да и ту половину, что остаётся, жизнью можно назвать лишь спьяну. Разве это жизнь — вечные прятки и вечный страх?
Однако, что-то я размяк.
В тот день я был угрюм с утра, потому что сосед, увидев меня, радостно сообщил, что в пригородной деревушке затравили молодого вулха. Радости мне это не добавило, в Дренгерте я провёл уже достаточно времени, и именно тогда впервые серьёзно задумался о переезде в какой-нибудь другой город. Дело было привычное, я прекрасно представлял, что нужно ещё будет основательно готовиться. А главное — выдумать серьёзный повод. Потому что переезд без повода, да ещё вскоре после охоты на вулха тут же заставит задуматься Чистых братьев, а им только дай повод задуматься. Хмуро выслушав соседа, я побрёл в таверну «Маленькая карса». Место ещё то, скажу я вам, но там всегда подавали прекрасное пиво, а для меня это много значит. В общем, жую оленину, пью чёрное, и размышляю о своей скотской жизни.
Старик возник будто из воздуха, но нельзя сказать, что он застиг меня врасплох.
— Привет, Талгорм. Привет, Молчун.
Я вздрогнул. Так звали меня раньше, в Дренгерте же я успел привыкнуть к прозвищу Одинец.
Старик противно хихикнул и добавил:
— Привет, Одинец…
Он знал и нынешнее моё имя. Вообще, он подозрительно много обо мне знал. Скажу честно, в первую же секунду у меня возник соблазн втихую заколоть его, облить пивом и оставить за столом в позе захмелевшего гуляки. Но что-то подсказало мне — это лишь отсрочило бы неприятности.
— Меня зовут Лю-чародей. Слыхал, наверное?
— Нет, — мрачно ответил я, сомкнув пальцы на рукояти кинжала. Кинжал я всегда прятал под плащом, а плащ вне дома никогда не снимал. Даже в жару.
— Жаль. Тогда мой рассказ был бы короче.
Я молчал.
— Гадаешь, что мне от тебя нужно, так ведь, Моран? Да отпусти ты ножик свой, не уподобляйся кретину, который режет курицу с золотыми перьями…
Я безмолвно оставил нож и демонстративно положил обе руки на стол. Впрочем, это не помешало бы мне воспользоваться ножом гораздо быстрее, чем мог бы предположить любой противник.
Тем временем старику подали пиво и хадасский сыр, не менее знаменитый, чем хадасские клинки. Старик явно не страдал от недостатка монет, если заказал его чуть не целую голову. Сыр распространял лёгкий и пряный запах плесени.
— Я хочу тебя нанять. Говорят, ты мечом горазд… Да и без меча ловок.
Голос у Лю был на редкость неприятный. Въедливый и скрипучий.
— Кто говорит? — уточнил я на всякий случай.
— В цехе наёмников. И в цехе телохранителей.
— Я не состою ни в одном из цехов, — соврал я. — А к телохранителям вообще не имею отношения. И меча у меня нет.
Второе и третье было правдой.
— В Дренгерте — не имеешь. Но ведь были ещё Рива и Торнсхольм, был Плиглекс. А?
Я нахмурился.
— Не слишком ли ты много обо мне знаешь? — дружелюбия в моём голосе не нашёл бы и пьяный рив, житель первого из упомянутых Лю городов.
— О! — негромко сказал старик, перестав даже жевать. — Я о тебе знаю больше, чем ты сам. Это правда, вулх…
Кинжал сам оказался у меня в руке и в тот миг я искренне думал, что старик подписал свой смертный приговор.
— …чистая правда. Но ты меня не убьёшь, потому что я тебе нужен.
Говорил старик тихо, так тихо, что нас не слышал никто. Будь я человеком, я бы его тоже не слышал, несмотря на то, что сидел с ним за одним столиком. Но я не человек.
— У меня есть то, о чём ты мечтал много раз.
Лю умолк и взглянул на меня из-под набрякших старческих век. Я ждал, боясь пошевелиться.
— Я могу пробудить в тебе память о времени зверя, Моран. И ещё скажу, что мне совсем неинтересно отдавать тебя безмозглой толпе. Поэтому спрячь свой джерхов ножик и слушай.
Вам знакомо ощущение прыжка в бездну? Я почувствовал себя именно так.
— Я не вру, Одинец. Я действительно могу дать тебе память, но не даром, разумеется. Впрочем, полагаю, ты никакую работу не сочтёшь чрезмерной за такую плату. А, рив?
Тут я удивился. С каких это пор я стал уроженцем Ривы? Жить я там жил, но уже взрослым и недолго.
— Ну, удивляйся. Могу сказать тебе совершенно точно, что ты рождён в Риве. А в окрестности Храгг попал позже, круга в три с небольшим.
— Может, ты и родителей моих знаешь? — спросил я мрачно. Как ни странно, старик ответил, не задумываясь.
— Знал. Но их давно нет в живых. Иначе ты бы их тоже знал. Это были очень умные и очень осторожные вулхи. И они очень любили своего единственного сына. Только благодаря им… и ещё мне, ты по-прежнему жив, а не угодил на костёр вместе с ними.
Пропустив мимо ушей последнее замечание, я тускло осведомился:
— Что я могу для тебя сделать?
— Обещай не удивляться. Тут замешана магия, поэтому не стоит спрашивать: «Почему?».
— Магией меня не испугать, — пожал я плечами. Пугать оборотня магией — это додуматься надо!
— Я не пугаю. Я пытаюсь сказать, что с твоей точки зрения задание может показаться бессмысленным. Или наоборот, исполненным грандиозного смысла. Не думай так, ведь большое видится только на расстоянии.
— Ладно, — согласился я. — Выкладывай. А я отойду подальше и погляжу.
Тьма забери, а что мне оставалось? Во-первых, я уже решил убираться из Дренгерта, потому что оседлый вулх — мёртвый вулх, а в окрестностях Дренгерта, похоже, снова затеяли охоту на оборотней. Во-вторых, более благовидного предлога, чем наём на работу, трудно было представить. Дом — джерх с ним, я его купил за гроши, не жалко и бросить. А вещей у меня немного…
— Знаешь место под названием У-Наринна?
— У-Наринна? — я недоверчиво посмотрел на чародея. — А ты уверен, что такое место есть? Если даже я о нём не слышал, то вряд ли кто о нём знает вообще.
Чародей противно хихикнул.
— Есть, есть такое место, — сказал он. — Его ещё называют Каменный лес.
Я потёр лоб, вспоминая. Про каменный лес я, кажется, где-то слыхал, но вот где и что именно?
— Да, чародей, ты меня удивил, — медленно произнёс я. — Я было начал думать, что про окрестные земли знаю всё.
— Пожалуй, что и знаешь, — прищурился чародей. — Только вот У-Наринна — это очень особенное место. Впрочем, дойдёшь — увидишь. Если дойдёшь.
Я слегка расстроился — гонимый вулх думал, что знает об окружающем мире всё. Да у меня, если хотите знать, несколько вариантов бегства разработано! А кое в каких городах даже жильё есть на первое время. Хоть это и стоило мне немалых денег. Но жалеть не приходится, подобные действия уже не раз спасали мне жизнь, а уж жизнь подороже денег, как ни крути. И всё же… Я должен был знать о каменном лесе. И — не знал. Почти… А впрочем — ничего не знал. Кроме названия.
— Но ведь в Дикие земли соваться опасно… — я постарался подпустить в вопрос побольше сомнительных ноток-интонаций.
— Поэтому я и посылаю тебя, а не тётушку Фили!
Что ж, резонно.
— Мне понадобится оружие.
— Дам. И оружие дам, и коня дам… Даже спутницу тебе дам. Верную — вернее не сыскать.
Тут я нахмурился, потому что спутница мне была совершенно не нужна. К чему оборотню лишний свидетель его ненормальности? До сих пор девчонки в Плиглексе, Торнсхольме и Риве, должно быть, вспоминают странного парня, который любил их только в свете Меара, и никогда — в багровых отблесках Четтана, хотя издревле повелось отводить для утех время красного солнца.
— Не хмурься, Моран, это не человек. Всего лишь ручная карса.
Тут я, вероятно, выразил слишком много скепсиса, потому что Лю недовольно грохнул по столу бокалом.
— Карса. Ручная. Мне вовсе не нужно, чтобы во время твоей красной охоты какой-нибудь олух увёл коня. Или стащил поклажу.
— Карсу невозможно приручить, — возразил я.
— Кажется, — старик был ехиден, дальше некуда, — некоторое время назад мы договорились, что там, где замешана магия, случается ещё и не такое.
— Ладно, — сдался я. — Понял. Что ещё?
— Ещё? Ещё — вот.
Старик вытащил откуда-то из складок одежды (тёмно-синего чародейского балахона) толстый ошейник, украшенный металлическими бляшками.
— Ты наденешь его сейчас и не станешь снимать до самого Каменного леса. Это железное условие.
Я стерпел. Тьма с ним, стерплю ещё и не это. Ради памяти — стерплю.
— Л-ладно…
Не то чтобы я сразу поверил Лю-чародею. Но даже если бы надежда, что это правда, была в тысячу раз призрачнее, всё равно стерпел бы. Потому что обладающего памятью оборотня поймать не удастся никому.
— Все переправы через Юбен ты, конечно, знаешь. Ту, что неподалёку от Айетота, конечно, тоже. Чуть выше переправы по течению Юбена есть старая заброшенная мельница, ты должен знать. Туда и иди. Коня, оружие, припасы и одежду найдёшь там. И киску тоже, хотя она вполне может бродить где-нибудь невдалеке. Пока на тебе — и на ней — ошейники, вы останетесь друзьями. Она пойдёт за тобой даже в пламя лесного пожара и перегрызёт глотки даже дюжине вильтов-воинов, если заподозрит в них врагов. Так что…
Я стерпел. Тьма с ним, стерплю ещё и не это. Ради памяти — стерплю.
— Л-ладно…
Не то чтобы я сразу поверил Лю-чародею. Но даже если бы надежда, что это правда, была в тысячу раз призрачнее, всё равно стерпел бы. Потому что обладающего памятью оборотня поймать не удастся никому.
— Все переправы через Юбен ты, конечно, знаешь. Ту, что неподалёку от Айетота, конечно, тоже. Чуть выше переправы по течению Юбена есть старая заброшенная мельница, ты должен знать. Туда и иди. Коня, оружие, припасы и одежду найдёшь там. И киску тоже, хотя она вполне может бродить где-нибудь невдалеке. Пока на тебе — и на ней — ошейники, вы останетесь друзьями. Она пойдёт за тобой даже в пламя лесного пожара и перегрызёт глотки даже дюжине вильтов-воинов, если заподозрит в них врагов. Так что…
— Ладно, — повторил я. — Меня интересуют две вещи. Какие гарантии, что ты меня не надуешь?
Лю развёл руками.
— Чародеи не врут. Помощь, за которую не заплачено, повредит мне сильнее, чем тебе мой обман. Весы есть Весы, их не вывести из равновесия… Тьфу, заговорил ты меня, лопочу, словно пьяный менестрель.
— И второе, — продолжил я. — Что я должен буду сделать в У-Наринне?
— Смутные дни! Ты куда-то торопишься, Одинец?
Я пожал плечами.
— Должен же я знать, зачем туда иду?
— Сначала — дойди. Там и узнаешь, — отрезал старик.
Лю жадно отхлебнул пива и тоном монарха, отдающего приказы царедворцам, велел:
— К мельнице поспей сегодня же к вечеру — времени тебе хватит. И выезжай немедленно в Дикие земли. Двенадцать синих дней — и ты будешь в У-Наринне. Гляди, не опоздай.
— Что, — хмыкнул я, — неужели до Смутных дней осталось всего двенадцать суток?
Лю изумлённо уставился на меня. У него даже сыр изо рта вывалился, смачно шлёпнув по столешнице.
— Ты знаешь что-нибудь о Смутных днях?
Теперь настала очередь изумиться мне. Я ничего не знал о Смутных днях, кроме того, что это расхожее ругательство. И, кажется, старик решил, что я вкладываю в эти потерявшие смысл слова нечто важное — понятное ему и недоступное мне. Как бы не показать, что я случайно набрёл на исчезнувший след? И вообще — стоит ли это делать?
— Ну… — протянул я. — Наступят же они когда-нибудь, если люди не забыли эти два слова! А, Лю? Я неправ?
— Хватит! — оборвал меня Лю. Жёстко, я даже вздрогнул. — Не болтай о том, чего не знаешь. И вообще — поменьше болтай.
Я пожал плечами — мне не привыкать. Болтать я не люблю. Сегодня только почему-то разобрало.
— Хорошо, чародей. Хочу верить, что ты не врёшь, и я получу то, о чём мечтал долгие круги.
— Кстати, — сказал старик. — Ты начнёшь помнить время зверя ещё в пути к У-Наринне. Так что будешь поспокойнее там, в Каменном лесу.
Я взглянул на него — пристально и недоверчиво.
— Рад, если так. Теперь об оружии…
Не знаю, уж откуда Лю узнал обо мне столько, но рта мне раскрыть он так и не дал. Просто перечислил, что я найду у старой мельницы, и всё. Честно говоря, я намеревался потребовать вполовину меньше. И каждая описанная им вещь мне понравилась — от хадасского кинжала до варварских метательных шариков. Конечно, всё это ещё нужно было повертеть в руках, но слова старика убедили меня, что в оружии он разбирается не хуже моего. К удивлению, я не обнаружил среди оружия меча. Но старик сказал, что это не должно меня волновать.
Можно подумать, что с мечом я волновался бы меньше!
— Конь?
— Ривский жеребец — три круга. Заклят от хищников.
— Даже от карсы?
— В карсу он влюблён. И вообще — чего ты такой беспокойный? Ты же полмира исходил, а, Одинец?
— Не от хорошей жизни, чародей.
Тут Лю понимающе кивнул. Хотя — что он мог понимать? Для того, чтобы понять оборотня, нужно быть оборотнем. А так…
В общем, я допил своё пиво и побрёл домой — готовиться. Несмотря на то, что мне часто приходилось уходить из более-менее насиженного места в полную неизвестность и начинать всё практически с нуля, каждый раз я покидаю своё временное пристанище с сожалением. Наверное, не будь я оборотнем и живи постоянно в одном и том же месте, я бы очень любил свой дом. А так, обзаводясь жильём в очередном городе, я подспудно сознаю, что спустя круг-два покину его. И это мешает по-настоящему полюбить. Но уходить всё равно жаль. Я прошёлся по комнатам, провёл ладонями по дверцам приземистых шкафов мурхутского дуба, посидел за обширным столом, где пыль быстро оседала на письменных принадлежностях… Я ведь редко сидел за этим столом и ещё реже мне приходилось писать.
Сами сборы много времени не заняли. Тем более, что всё необходимое ждало меня на заброшенной мельнице чуть не доходя до Айетотской переправы.
Итак. Увесистый кошель с монетами. Пакетики с пряностями. Плоская шкатулка с горстью пещерных самоцветов, они в наших краях диковина. Несколько книг. Стопка чистых листов бумаги, перехваченная атласной ленточкой, затейливая чернильница, сработанная из лесного ореха и моё любимое перо, которое я не отдам никогда и никому. Пара метательных ножей, с которыми я не хотел расставаться вот уже десять кругов. Вот и всё. Лекарства мне не нужны — я оборотень. Оружие… Оружие на этот раз будет. Хотя обычно я выгляжу безоружным — ножи мои никто из живых в этом мире не видел. А кому приходилось увидеть, тот быстро переставал быть живым.
Сумку я опустил в углу, у самой двери. И взглянул на громадные песочные часы, реликвию времён Хадасской войны. Неумолимо близился восход Четтана. Ещё несколько часов, и синий по-вечернему Меар скроется за силуэтом Неспящей башни.
Я вздохнул и на минутку повалился на низкое ложе, как всегда поступал перед дальней дорогой. Но прежде запер окна. Запоры эти сработал я сам и поставил в первый же синий день жизни в этом доме, и на окна, и на двери. Потому что зверю, что живёт во мне, совершенно нечего делать красным днём на улицах Дренгерта. Но сейчас дверь запирать незачем — я скоро уйду.
Вечером, когда я доберусь до мельницы, мгла, медленно заволакивающая память, не заставит себя ждать. Моран умрёт, а вместо него родится взрослый Вулх. Хищник. Зверь. Чужак.
Я очнусь на пересвете. Голова будет ясной и свежей — к счастью, я не знаю, что такое похмелье. Пива-то я сегодня выпил изрядно… Даже не скажу — оттого ли, что я оборотень, или просто организм у меня такой. Не знаю, и всё тут.
Вскоре я вскочил — разлёживаться времени не было. И я пошёл к соседу. Надо же объяснить, что я нанялся на работу, попросить присмотреть за домом… Какая разница, что я никогда в этот дом не вернусь? Сосед должен верить, что вернусь. Вот пусть и присматривает, тем более, что в конце концов он приберёт моё нынешнее жилище к рукам. Не заплатив ни гроша, заметьте.
С соседом я говорил минут двадцать; потом вернулся за сумкой, ещё раз замер в знакомой и привычной комнате… Тьма, за что мне была уготована судьба бродяги, которому не суждено отыскать под двумя светилами-Близнецами свой истинный дом? Я вздохнул.
В общем, к переправе я отправился куда позже, чем рассчитывал. В Дренгерте, как в любом нормальном городе, многие придерживались красного цикла, и сейчас по их понятиям было время глубокого сна. Но не меньше было и тех, кто предпочитал жизнь при свете Меара. Гудели, как шмелиные гнёзда, кабаки и таверны, а толстая тётушка Фили зазывала шатающихся по улицам бездельников в свой полулегальный бордель. Девочки тётушки Фили строили тем же бездельникам глазки из окон второго этажа. Бездельники пускали слюни и машинально шарили в карманах и на поясе, там, где полагалось висеть кошелькам. Надо сказать, местные щипачи часто повергали бездельников в изумление — кошелёк в половине случаев находился вовсе не там, где ему полагалось. На рыночной площади, как обычно, было не протолкнуться. Заглушая многоголосый гам, прозвонил колокол на Неспящей башне — я оглянулся. Наверное, я долго больше не услышу боя дренгертского колокола. Если вообще ещё когда-нибудь услышу.
Я уворачивался от чересчур назойливых продавцов и отпихивал рыночную шпану, не испытывая при этом обычной злости. Шпану я не любил. Попрошайничают, а могут и стянуть чего при случае. Вроде ж не калеки, что мешает работать? Рук в городе, как обычно, не хватает, мастеровые работников берут без разговоров. Нет — попрошайничают.
Я направлялся на юг, к переправе через Юбен, соединяющей дорогу, что вытекала из западных земель, с наезженным трактом на Запредельные восточные княжества. Дорогу эту проложили ещё хоринги — в незапамятные времена, которых теперь никто толком не помнит. Она так и не заросла лесом, потому что хоринги понимали лес куда лучше людей. По ней ходить отваживались только смельчаки-одиночки, да горские караваны, вооружённые до зубов. Караваны проходили только самое начало дороги, а потом отклонялись на юг, к Плиглексу. Мне, похоже, предстояло идти этим негостеприимным путём гораздо дальше, к местам последних хорингских поселений. В компании вороного жеребца и дикой карсы, которая, по словам Лю-чародея, предана мне, словно пёс хозяину. В последнее я, понятно, верил не больше, чем в милосердие людей, обнаруживших оборотня.