Его товарищ на другом дереве предостерегающе крикнул. Лучник обернулся, и мой нож, ещё испачканный кровью предыдущего врага, вошёл ему под ребро. Он захрипел, взмахнул руками и полетел вниз.
Сейчас от двоих стрелков меня закрывали деревья. Но куда делся тот, который только что пытался предупредить товарища? Выжидает, когда я откроюсь для выстрела, или спустился с дерева и обходит со спины?
Я нерешительно дёрнулась было в сторону упавшего — забрать нож — но передумала. Опасно. Ещё один нож у меня оставался, да верный хадасский кинжал — всё остальное оружие было в притороченной к седлу сумке. Впрочем, от арбалета мне сейчас всё равно мало толку.
Я зажала кинжал в правой руке и замерла на месте, прислушиваясь.
Вокруг было тихо.
Молчали птицы, не шелестела листва. Красные сумерки под пологом леса были напитаны ожиданием. Тишина длилась всего мгновение или два, но для меня она растянулась на несколько жизней.
Внезапно за ельничком, в стороне озера закричал человек. К нему присоединился второй, но его заглушило яростное рычание зверя. Ур-ра! Так их, серый брат! В тот же миг я затылком почуяла взгляд и резко обернулась.
Короткий восточный меч уже летел мне в грудь. Я встретила его кинжалом, с трудом сдержав напор враждебной стали, и тотчас отпрыгнула в сторону. Левой рукой я выхватила из наручи второй гурунарский ножичек.
Противник мне попался тот ещё. Одного взгляда на его гнусную харю со шрамом через весь подбородок было достаточно, чтобы понять — этот не станет фехтовать по правилам высокой науки. Ну и ладно. Я тоже не во дворцах драться училась.
Следующий удар я приняла в скрест ножа и кинжала, и попыталась двинуть противника ногой в пах. Разбойник увернулся в последний момент. Во взгляде его что-то мелькнуло — то ли удивление, то ли уважение, джерх его разберёт. Как видно, он сделал поправку на мои манеры, и меч в его руках заплясал с удвоенной быстротой.
Я отступала шаг за шагом, уворачиваясь и блокируя выпады. Против меча с кинжалом напрямую не попрёшь, вот я и выжидала ошибки противника. Одновременно я вслушивалась в то, что происходит у озера. Оттуда донеслось ещё несколько воплей, затем плеск чего-то тяжёлого, упавшего в воду. Хотелось думать, что это тело врага.
Что-то мелькнуло среди молодых ёлочек за спиной моего противника. Серый вихрь налетел на него со спины и опрокинул. Я тотчас бросилась вперёд, наступая ногой на меч. Человек и вулх покатились живым клубком по ковру осыпавшейся хвои, ломая еловую поросль. Но уже через несколько шагов клубок распался.
Человек остался лежать на боку, и из его разодранного горла толчками шла тёмная кровь. Вулх, пошатываясь, поднялся на все четыре лапы над телом поверженного врага.
— Этот последний? — спросила я, почти ожидая утвердительного кивка в ответ.
Но вулх не стал кивать головой, он просто выразительно на меня посмотрел. «Дык, ясен пень, что последний», — сказал его взгляд. Вулх повёл хвостом, развернулся и медленно потрусил к озеру.
Некоторое время я стояла и смотрела на мёртвого разбойника, не в силах сдвинуться с места. Его вид неприятно всколыхнул во мне память о Беше. О Беше, который вот так же умер от клыков зверя и так же лежал с разорванным горлом… Только когда тёплые губы Ветра ткнулись мне в ухо, я очнулась.
— Уйдём отсюда, — сказала я жеребцу, прижимаясь щекой к его морде.
И чуткий Ветер увёл меня вслед за вулхом.
В конце концов мне удалось и отдохнуть, и искупаться — всё, как было задумано. Только не сразу.
Сначала я распрягла коня и велела ему найти себе корм по вкусу, но далеко от озера не уходить. Судя по тому, как Ветер вёл себя при стычке с разбойниками, в таких делах ему вполне можно доверять.
Вулх за то время, что я возилась с упряжью и поклажей, успел окунуться в озере, и улёгся на берегу в тени раскидистого старого клёна. Он лежал на боку, как уставшая собака, и тщательно зализывал рану на правой передней лапе. Проходя мимо, я нахмурилась. Рана была не слишком серьёзной, однако пару дней вулху будет трудно угнаться за жеребцом. А времени у нас было в обрез.
И я по-прежнему не знала, где находится У-Наринна. А спросить пока не у кого.
Даже мой лже-проводник, судя по всему, знал путь только до разбойничьей засады. Интересно, кстати, где он? Уж я бы ему сучья пообломала! Или корни пооткручивала…
Меня ждала неприятная работа. Нужно было обшарить трупы. Некоторое время я раздумывала, не стащить ли их затем в какой-нибудь овражек и не привалить ли ветками, но быстро решила, что разбойники этого не заслужили.
Вот только того, который упал в озеро, я вытащила с мелководья и отволокла подальше от берега — но заботилась я при этом не о трупе, а об озере. Нечего воду запоганивать.
Мокрый покойник был тяжёлым, как лошадь. У меня сразу заныло ушибленное стрелой плечо. Вот Чистые братья всё о душе спорят — что это за штука, и какая она из себя. Как по мне, так душа должна быть чем-то вроде воздушного змея, который человека всё время вверх тянет. Потому что когда душа улетает, тело сразу становится куда тяжелее.
У этого бездушного тела ничего ценного не оказалось. Пригоршня медных монет в поясе, серебряная серьга с выковырянным камнем в ухе да плохонький железный нож за голенищем. Я хмыкнула и отправилась искать остальных мертвецов.
Было их не пятеро, как я думала. Было их шестеро. Четверых прикончил вулх, одного я, а ещё один успел вытащить из-под ребра мой метательный нож и умер сам. Ну, то есть тоже от моей руки, но не сразу. Он прополз ещё с десяток шагов, умирая. Я с трудом вынула гурунарский нож из его окоченевших пальцев, и мне задним числом стало не по себе.
Шестеро разбойников, злобных и упрямых, как крысы. Которые до самой смерти пытаются нанести противнику удар. Мда-а, теперь я знаю не понаслышке, какие люди живут в Диких землях. Одна бы я с этими шестерыми могла и не управиться. Уложила бы двоих-троих, была бы ранена, оказалась бы в плену… убить-то они меня сразу не убили бы, решили бы сначала это… попользоваться. Синим утром их, конечно, ждала бы неприятная неожиданность — да и кому ж приятно вместо раненой и связанной девки узреть целёхонькую и свободную от пут карсу? Но до заката Четтана мне бы приходилось несладко… В общем, спасибо вулху.
Пять трупов я обыскала, и не обнаружила ничего полезного. Признаться, я надеялась найти у кого-нибудь в поясе или за пазухой что-то вроде путеводного пергамента или дощечки с обозначением хотя бы некоторых дорог и деревень. Разбойники, конечно, эти места и так знали — но вот у торговых людей, нападениями на которых они, судя по всему, промышляли, путевые рисунки вполне могли быть. А раз могли быть, то разбойники их отобрали бы вместе со всем остальным — или я ничего не смыслю в этих людишках. Но никаких рисунков я не нашла.
Впрочем, оставался ещё один труп — того самого разбойника с мечом, которого вулх загрыз у меня на глазах.
Я с сожалением оглядела затоптанный ельничек, где разыгралась последняя схватка. Сломанные ёлочки мне было по-настоящему жаль — в отличие от убитых людей.
Судя по одежде, а особенно — по добротным сапогам, этот разбойник был главарём. Труп лежал на левом боку, и подстилка из хвои прошлого круга под его головой потемнела от впитавшейся крови. Я ногой перевернула мертвеца на спину.
Тьма и демоны! Когда мерзавец напал на меня, я, понятное дело, смотрела в основном на его меч. А теперь я увидела ножны от этого меча и тихо ахнула.
Если бы на стол в доме Беша вместо общих глиняных лоханей поставили каждому серебряную тарелку, тарелки смотрелись бы не так дико, как эти ножны. На трупе лесного разбойника они выглядели неуместными до нелепости.
Я развязала ремешки, которыми ножны крепились к поясу, и дивная вещь оказалась у меня в руках. Я повертела ножны так и эдак, любуясь работой неизвестного мастера. Провела пальцем по бархатистой коже. Луч Четтана проник сквозь листву, вспыхнул пронзительно-красным на металлической оковке ножен и бросил яркие блики на сдержанный коричневый тон кожи.
Я потянулась за лежащим тут же мечом и сразу поняла, что ошиблась — меч, с которым набросился на меня разбойник, не имел никакого отношения к этим ножнам. Это был грубый восточный клинок, размерами короче и шире ножен. Судя по царапинам на крестовине, его вообще носили просто в кольце у пояса.
Оковка у ножен была необычная. Каждому из трёх стальных колец, охватывавших ножны, сопутствовало такой же ширины серебряное. Стальные кольца были совершенно гладкими, серебряные же покрывала тонкая резьба. В узорах странным образом сплетались листья дуба, клёна и винограда; незнакомые мне символы, среди которых главенствовал круг; цепочки звериных и человеческих следов. Каждое из колец несло свой собственный рисунок.
Самой широкой была оковка устья. Я присмотрелась к ней повнимательнее. Показалось мне, или в сплетении узора на самом деле мелькнул рисунок букв?
Поворачивая ножны, я медленно читала надпись, сделанную на древнем языке. Вот и пригодилось мне знание письменности хорингов, которым невесть зачем поделился со мной старина Унди Мышатник, упокой его Тьма. На серебряном кольце было вырезано всего одно слово, но я для верности перечитала его трижды.
Древний язык хорингов — штука сложная. Слова в нём значат совсем не то, что у нас. В одно слово вмещается столько всего, что и не перевести. Надпись на ножнах значила примерно следующее: «спешу оказаться тогда и там, где я нужен». Некоторое время я пыталась разгадать её смысл. Что вообще можно написать на ножнах? Изречение? Не похоже. Может быть, имя меча? Тогда как же его назвать одним словом по-нашему — «Спешащий»? Или «Быстрый»? Нет, неверно. Тут речь не только о быстроте…
«Спешить» по-хорингски дословно будет «бежать впереди». Тогда, тогда… Вертится на языке, а не даётся!.. Вот! Нашла. «Опережающий».
У меня за спиной раздался громкий треск и шорох. Я рывком обернулась, готовая увидеть всё, что угодно.
Но только не то, что предстало моим глазам. То есть, конечно, Корняга рассказывал, как ему пришлось выкапываться из земли. Но одно дело слушать вполуха всякие байки, и совсем другое — видеть это собственными глазами.
Тот самый пенёк перед ельником, что подвернулся мне под ноги, когда я уворачивалась от разбойничьих стрел, скрипел и раскачивался, при каждом движении накреняясь всё сильнее. Наконец пеньку удалось вытащить из-под земли один жилистый корень, которым он и принялся раскапывать остальные. Через пару минут Корняга целиком оказался на поверхности. Он встряхнулся, как собака после купания — только от него во все стороны полетели не брызги воды, а комочки влажной земли — и открыл свои чёрные глазки-ягодки.
Некоторое время мы смотрели друг на друга молча. Почему-то я на него уже не сердилась. Наверное, всё-таки трудно по-настоящему сердиться на пень, даже говорящий. Но и продолжать наше знакомство мне не хотелось.
— Брысь отсюда, — сказала я. — Только скажи: ты про всё врал, или не про всё?
Корняга обиженно заморгал.
— Я правду рассказывал, — проскрипел он.
— А про У-Наринну?
— Про что? — искренне удивился Корняга.
Я мысленно съездила себя по уху. Ведь могла же ещё тогда расспросить его подробно! Попалась на такую простую уловку, что теперь перед собственной задницей стыдно.
— Про то, что знаешь дорогу в Каменный лес.
— Врал, — скрипуче вздохнул Корняга. — Не знаю я дороги в Каменный лес.
Всё это время он понемногу двигался в мою сторону, и уже подобрался довольно близко. Осмелев от того, что я его не особенно гоню, корневик потянулся к ножнам у меня на коленях:
— А это что, госпожа?
Я даже руку отдёрнуть не успела. С серебряных колец сорвались искры тёмного огня и понеслись к Корняге. Вспышка полоснула по глазам, а Корняга тотчас завопил жалобно и пронзительно:
— Ой! О-ей! Ой-ей-ей!
— Лезть не надо было, — сердито сказала я.
— Я ж не знал, что магия, — прохныкал Корняга, торопливо отползая подальше от ножен. — А меня раз — и в глаз. За что?
Я не ответила ему, разглядывая ножны с новым уважением. Магия? Ну да, а что же ещё. И на редкость полезная магия, вот что я вам скажу. Корняга — нечисть мелкая, однако же нечисть. Если каждая нечисть будет получать от этих ножен в глаз, это уже хорошо. А если чем крупнее нечисть, тем сильнее она будет получать, так это просто превосходно. Потому что никто не знает, что встретится мне на пути.
Кстати, магические свойства объясняют, зачем разбойник носил на поясе ножны от чужого меча. Хотя Корняге это должно быть известно лучше, чем мне.
— Разве ты раньше эти ножны не видел? — подозрительно спросила я. — Эти твои друзья в засаде…
— Враги! — перебил меня Корняга. — Враги меня поймали, посадили в яму. Велели привести к ним того, кто меня развяжет.
— А ты и послушался? — возмутилась я.
— Сказали — иначе пожар, — проскрипел Корняга так тихо, что я его едва расслышала.
Забери меня Тьма! Мда-а, угроза серьёзная. И не только для корневика, а для любого лесного жителя. Может, на сей раз моя нечисть правду рассказывает? Или снова пытается во мне жалость растормошить? Впрочем, всё равно. Мы с ним сейчас расстанемся навсегда.
— Нет больше твоих врагов, — буркнула я. — И ты отсюда проваливай, пока не схлопотал по корням.
Корняга вскинул на меня ягодки глаз.
— Не ищи Каменный лес, — просительно скрипнул он. — Зачем тебе? Оставайся у нас. Хутор покажу. Там люди хорошие. Пиво пьют.
Может, на лесном хуторе кто-нибудь знает нужную мне дорогу? Но нет, мне некогда разыскивать в лесах каждого, кто может что-то знать — а может и не знать. Так что…
— Нет, Корняга. Прощай. Не попадайся врагам.
— Прощай, — проскрипел Корняга, ныряя в кусты. И уже оттуда до меня донеслось: — Возвращайся…
Я вернулась к озеру, неся ножны в руке. Вулх степенно подошёл ко мне, обнюхал добычу и так же неторопливо отошёл. Он всё-таки изрядно хромал, и это меня заново огорчило. Ну ничего, завтра посмотрим, как он будет бежать.
На приближение вулха магический предмет вспышкой не отозвался — значит, идею о том, что вулх мог оказаться оборотнем, следует похоронить окончательно.
Хотя… я-то ведь как раз оборотень! А от моей руки ножны не искрили. Почему? Потому что прямо сейчас я человек? Или заложенная в них магия не считает оборотня нечистью? Ага, как же. Вот бы подкинуть такую идейку Чистым братьям, уж они бы порадовались. Может, ножны признали во мне хозяйку? Но добыли-то их в бою мы с вулхом вместе. Вулх даже больше отличился, чем я.
В общем, я поняла, что с ходу всё равно не разберусь, и перестала ломать себе голову раньше времени. Доживём до урожая — тогда и будем малину жрать, как говаривал Унди.
Я положила ножны рядом с поклажей, стянула с себя колдовскую шкуру и плюхнулась в озеро. Водичка была такая славная, что я тотчас перестала думать обо всём, что сегодня случилось. С детства люблю воду. И Карса любит, насколько мне известно.
Стычка с разбойниками, тщетные поиски путеводных рисунков и купание отняли у меня немало времени. Когда я выбралась на берег, Четтан уже давно перевалил за полдень и медленно сползал к закату. Двигаться сегодня дальше было бессмысленно. Я натаскала дров для костра и елового лапника, чтобы можно было на нём поваляться, а потом выкупала коня и сама с удовольствием окунулась ещё разок.
Вечером мы все втроём — вулх, Ветер и я — собрались у костра, и долго молча глядели на яркое пламя. Небесный костёр Четтана догорал на западе, небо над озером стало темносиним, и искры нашего костра устремлялись кверху стайками огненной мошкары. Я лениво следила за их полётом, а мысли мои занимал один-единственный вопрос.
Где, во имя доброй динны, находится сейчас меч от доставшихся мне магических ножен? Меч с загадочным именем Опережающий…
Перед самым заходом Четтана я старательно затоптала костёр.
Глава четвёртая Меар, день второй
Проснулся я со странным чувством. Никогда в жизни я не видел снов — по вполне понятной причине. Но теперь я готов был поклясться чем угодно: между последним воспоминанием и нынешней минутой было что-то ещё.
Смешно, но это была нелепая и непонятная сцена: корявый чёрный пенёк сам собой выкапывается из земли.
Именно так: карса на покатой крыше мельницы, потом пенёк, потом пробуждение.
Я огляделся. Меар заметно оторвался от горизонта, вставая над рекой…
Стоп! Я рывком приподнялся на локтях. Всмотрелся, близоруко щуря глаза.
Вода на востоке вовсе не была Юбеном. Скорее, это дикое лесное озеро, круглое, как монета. Лес, только лес кругом… Давешней мельницы нет и в помине. Смутные дни, как имеет привычку выражаться джерхов колдун!
Я встал на ноги. От затоптанного костра свечкой поднимался слабый синеватый дымок, похожий на призрачные одеяния динны. Невдалеке понуро бродил конь, рассёдланный. Седло и поклажа нашлись около кострища; тут же рядом лежала и странного вида одежда. Сначала мне показалось, что кто-то смеха ради расправил на земле штаны и куртку, так, чтоб они казались одним целым. Потом я понял, что они и есть одно целое.
Моей старой одежды, привычной и родной, нигде не было. Это мне не слишком пришлось по нраву — я любил свой плащ… и снимал его только в месте, которое в такие моменты мог назвать «домом». Но, придётся стерпеть. Как там учат Чистые братья? Смирение и покорность.
Я вздохнул. Знаем мы смирение Чистых братьев… Подумалось:
«Сколько ещё раз придётся смиряться ради своей же памяти? Лю, колдун, я начинаю ненавидеть тебя…»
Я взял странную одежду за рукав. Мельком взглянул. Потом вытаращил глаза.
— Тьма!!
Никто не пришивал куртку к штанам. Джерхи забери, эта одежда вообще не была сшита!! Словно с некоего диковинного зверя сняли шкуру, не повредив. Только на груди аккуратный разрез, чтоб надевать этот балахон, понятно… Надо же, и капюшон есть! Ремешки на рукавах, штанинах и талии… Ремешки, кстати, пришиты. Ну, с этим-то хоть понятно, подгонять под нужный размер. Остроумно, кстати.