«Исчезла из летящего самолета… Какой бредятиной людям мозги пудрят!» — думал Федор, идя с автоматом на плече вдоль контрольно-следовой полосы. Пройти предстояло с одного фланга на другой порядка пятнадцати километров, и за это время поразмыслить можно было много о чем. Больше всего мечталось, конечно, о дембеле, о предстоящей встрече с друзьями, с любимой девушкой. Федора на гражданке ждала Людмила, с которой он переписывался с первого дня службы.
Как правило, девушки не дожидались из армии своих парней, — два года срок немалый. Федор надеялся, что станет редким исключением. Но очень сомневался, что в этом плане повезет рядовому Сударину, который также с автоматом шагал метрах в тридцати впереди него. Уж больно вызывающе-красивой выглядела пышноволосая брюнетка в купальнике цвета морской волны, фотографию которой Сударин всегда носил с собой, и которую так же звали Людой. Он рассказывал, что познакомился с Людочкой всего лишь за месяц до своего призыва в армию и верил, что у них настоящая любовь…
Верьте-верьте, товарищ рядовой. Хотя, Сударин был хорошим парнем, и Федор был бы рад, сложись у того с красавицей-брюнеткой все действительно по-хорошему.
Пятнадцать километров остались позади, но, связавшись с дежурным, сержант Посельский узнал, что машина, которая должна была их забрать, сломалась, и неизвестно, когда ее починят, а другая машина только что выехала по тревоге на противоположный фланг. Возвращаться на заставу пришлось пешком, да еще под дождем. Устали, промокли и вместо пяти утра пришли в начале девятого. Хотя в этом был свой плюс, — положенные восемь часов сна автоматически переносились на послеобеденное время, а значит, на занятия или работы никто их поднимать не станет.
Вернувшийся дозор, как и всех, кто служил ночью, дожидался на кухне дополнительный паек — на каждого: кусочек копченой колбасы, порция сливочного масла, четыре куска сахара, три печенюшки, хлеб и стакан молока. Но одним пайком Федор, как всегда, решил не ограничиться и, велев повару, уже начавшему готовить обед, сбегать в подпол за квашеной капустой, в четыре руки с Судариным принялся чистить картошку. «Гонять шмеля» — так говорили вернувшиеся со службы ночные наряды, когда начинали жарить на подсолнечном масле порезанную соломкой картошку с луком, красным молотым перцем и листьями лаврового листа. Это считалось нарушением устава, но солдатики на «шмеле» попадались редко и, наверное, не столько потому что старались соблюдать конспирацию, сколько из-за того, что начальство обычно на такую подпитку закрывало глаза.
Наелись до отвала. Оставалось быстренько почистить оружие и залечь спать с надеждой, что заставу в очередной раз не поднимут по тревоге. Была суббота — любимый пограничниками банный день. Парилка у них была знатная — с вениками, с обязательным купанием в озере и, что доставляло дополнительное удовольствие — питием клюквенного морса почти в неограниченном количестве. Настроение у сержанта Посельского и рядового Сударина было изумительное. А тут еще и почту из отряда привезли, и их обоих порадовали пришедшими из дома письмами!
Судя по твердости конверта, помимо письма, Федору прислали еще и фотокарточку. Он не стал открывать его на улице. Оттягивая приятный момент, зашел в пустующую в это время комнату отдыха, где бережно вскрыл конверт. На фото красовалась его Людмила — в пышном белоснежном платье невесты и фате. Письмо было коротким: «Феденька, ты слишком долго служишь… В день своего двадцатилетия я выхожу замуж! Как тебе мой свадебный наряд? Целую тебя в последний раз! Твоя бывшая любовь…»
Ты слишком долго служишь… Долго служишь? Слишком долго!
Федор грохнул кулаком по столу. Служить ему оставалось еще почти полгода… Он с силой вжал ладони в глаза, заскрежетал зубами. Сколько же раз ему говорили, что глупо верить в солдатскую любовь, глупо надеяться, что тебя дождутся!
— Ну-ка, ну-ка… Ага, — выхожу замуж? И когда же у твоей… бывшей день рождения?
Федор оторвал руки от лица, прищурившись, посмотрел снизу вверх на стоявшего рядом Борисенкова. Очень захотелось вскочить и двинуть ему в грызло. Вместо этого ответил сквозь зубы:
— Сегодня.
Борисенков взял со стола фотографию:
— Да, свадебный наряд шикарный.
Федор медленно поднялся.
— Мой тебе совет, сержант. Забудь ее. Вычеркни из памяти. Словно и не было никогда этой твоей любви.
— Верните фотку!
— Спокойно, Посельский, — отступив на шаг, лейтенант бросил фотографию на стол. Но, скользнув по гладкой поверхности, она спланировала на пол.
— Сука! — сжав кулаки, Федор двинулся на Борисенкова.
— Но-но, сержант! — пятясь к двери, крикнул тот. — Хочешь на дембель рядовым уйти? Или вообще в дисбат загреметь?!
Замахнувшись, Федор бросился вперед, но Борисенков проворно юркнул за дверь, и из коридора донеслись быстро удаляющиеся шаги. Догонять его Федор не стал. Обойдя стол, поднял фотографию «своей бывшей». Не исключено, что именно в эти минуты Людмила надевает на палец обручальное кольцо…
Он медленно разорвал фотографию на две части, сложил их и разорвал еще раз, и еще, еще. То же самое проделал с конвертом и письмом. Мусор выбросил в урну. Наверное, прав Борисенков — раз и навсегда вычеркнуть все из памяти! Но ведь не получится, не получится!!!
В спальном помещении рядом со своей кроватью, опершись спиной о тумбочку, сидел на полу рядовой Сударин, — пустой взгляд устремлен в потолок, в руке листок бумаги. Федор присел на соседнюю кровать:
— Что, брат, тебя, как и меня, тоже девчонка бросила?
— Она утонула, — еле слышно произнес рядовой.
— Что?! Кто утонул?
— Людочка моя утонула, — трясущейся рукой Сударин протянул сержанту листок.
Почерк был неровный, корявый, Федор с трудом разбирал слова:
«…купаться на наше любимое место. Забежали в речку толпой и Мила со всеми. Когда все вылезли и стали вино разливать, увидели, что Милы с нами нет. Думали куда-то отошла. Но вся ее одежда была на месте, а Мила все не появлялась. Стали ее звать, нырять в речку, побежали на перекат, думали там найти, но и на перекате ее не было. И водолазы так и не нашли…»
Федор сполз на пол и, так же, как Сударин, прислонился спиной к соседней тумбочке. Ну и кому из них двоих теперь хуже? Не стала бы жизнь легче, если бы его Людмила тоже утонула? Сударин шмыгнул носом. Он имел полное право плакать, Федор — не имел. Слов, чтобы успокоить парня не было — как тут успокоишь…
Они сидели бок о бок и ничего не говорили до тех пор, пока громкий сигнал тревоги и крик дежурного: «Застава, в ружьё!» не заставили встрепенуться.
— Отставить! — сержант твердо положил руку на плечо попытавшегося подняться Сударина. — Отдохни, брат, поспи, без тебя сбегаем.
Надеясь, что парень не наделает глупостей, Посельский выскочил из спального помещения, схватил в оружейной комнате свой автомат и на крыльце столкнулся с Борисенковым.
— Товарищ лейтенант, у рядового Сударина на гражданке девушка погибла. Утонула! Я велел ему на заставе остаться, чтобы…
— Правильно сделал. — Борисенков вытер костяшками пальцев поджатые губы. — Давай, выдвигайся на рубеж за командира. Прапорщик с тревожной группой поедет, а я за Судариным присмотрю.
* * *— Отбо-о-ой! — во весь голос крикнул сержант Посельский, вынимая штекер телефонной трубки из самого крайнего столба правого фланга рубежа прикрытия. На этот раз он обогнал всех, благо кинолог с собакой с ними не бежал. И как обычно, связавшись с дежурным, узнал, что тревога была ложной.
Он присел, перевести дух, да и ноги гудели. Ну и денек выдался! Хорошо хоть вечером на дежурство заступать — бегать не придется. Все, теперь на заставу можно и к обеду вернуться, а потом завалиться спать до самого боевого расчета…
Обратно Федор шел, кажется, вообще ни о чем не думая, и даже по сторонам не смотрел. Остановился, когда увидел под ногами несколько березовых листочков. Впереди был перешеек, на котором во время недавнего заплыва он увидел Борисенкова… Где-то здесь лейтенант углубился в лес, и через некоторое время Федор услышал женский визг, немного погодя — звериное рычание…
Федор свернул с тропинки и стал продираться в заросли ельника. Впрочем, заросли вскоре поредели, и начался обычный елово-сосновый лес с пружинистым мхом под ногами. Справа меж деревьев блеснула вода, он двинулся туда, к берегу озера, чтобы не заблудиться. Да и Борисенков, скорее всего, проходил где-то там. Точно! Вблизи берега сыроватый мох кое-где был примят, а еще в одной из ямок Федор обнаружил березовый листочек.
Он пошел по следам, которые постепенно стали уводить от озера. Чем дальше, тем они становились заметнее, зато под ногами все сильнее хлюпало. Федор старался ступать след в след, проваливаясь все глубже и глубже, до тех пор, пока не наступил на утопленное во мху дерево, параллельно которому лежало еще одно. Пройдя по ним немного, он догадался, что это не просто деревья, а слеги, которые специально прокладывали для прохождения по заболоченным местам — конечно же, не просто так.
Он пошел по следам, которые постепенно стали уводить от озера. Чем дальше, тем они становились заметнее, зато под ногами все сильнее хлюпало. Федор старался ступать след в след, проваливаясь все глубже и глубже, до тех пор, пока не наступил на утопленное во мху дерево, параллельно которому лежало еще одно. Пройдя по ним немного, он догадался, что это не просто деревья, а слеги, которые специально прокладывали для прохождения по заболоченным местам — конечно же, не просто так.
Слеги закончились у крутого подножия сопки, словно только что выросшей из-под земли. Ни слева, ни справа следов видно не было, и Федор стал карабкаться вверх. На вершине, запыхавшийся, огляделся — вокруг одинаковый хвойный лес, и только впереди из-за скопления валунов виднелась вода. Ни секунды не сомневаясь, что ему надо именно туда, Федор начал спускаться. Посередине сопки подувший с озера ветерок донес до него запах тухлятины. В следующую секунду сержант сорвал автомат с плеча и, передернув затвор, дослал патрон в патронник. Если поблизости имеется падаль, то и медведь может оказаться тут как тут. Несмотря на возникшее желание немедленно повернуть назад и поскорей оказаться дома, на заставе, Федор продолжил спуск.
С этой стороны сопки было совсем сыро, но слеги тоже имелись, причем, были видны и, судя по направлению, их проложили к тому самому скоплению валунов на берегу озера. Правда, когда Федор прошел по ним несколько шагов, слеги начали медленно погружаться, поэтому он не придумал ничего лучшего, как побежать вперед по скользким жердинам. Он бежал во весь дух, понимая, что останавливаться нельзя, тем более что жердины уже не просто лежали на сыром мху, а, кажется, плавали в воде. И лишь очутившись на твердой земле, осознал, как ему повезло не оступиться.
Нормально отдышаться не получилось из-за ударившей в нос вони. Похоже, ее источник был совсем рядом. Федор поднялся на пригорок, протиснулся между двумя валунами и едва не выронил автомат.…
Валуны высотой с рост человека окружали ровную земляную площадку, на которой во множестве были разбросаны полуобглоданные кости, черепа, куски разлагающегося мяса, комки спутавшихся волос… и засохшая кровь, всюду кровь. Особенно много ее было на плоском овальном валуне, лежащем посередине площадки. Рядом с этим валуном Федор увидел кучу одежды: забрызганные кровью джинсы, юбка, женские туфли, кроссовки, бюстгальтер, разорванная сорочка, купальник цвета морской волны…
Откуда здесь все это? Впору было зажмуриться и, открыв глаза, утешиться, что все привиделось. Федор так и сделал, но, как и запах, ничего не исчезло: кости, черепа, купальник — цвета морской волны… Такой же был у девушки рядового Сударина, которая утонула несколько дней тому назад.
Бред какой-то!
Окровавленный валун посередине площадки, похожий на жертвенный алтарь, был Федору примерно по пояс, и на его дальнем, немного приподнятом крае лежал еще один череп — по размерам раза в два крупнее человеческого. Череп медведя?
Федору показалось, что в глубине распахнутой, ощетинившейся огромными клыками пасти что-то блестит. На всякий случай он вставил в пасть ствол автомата и, приготовившись в любой момент нажать на спусковой крючок, просунул в нее руку. Ухватил пальцами что-то холодное, металлическое и медленно вытащил… корону. Золотую корону. Не похожую на те, которые носили цари, эта выглядела декоративной и более всего подходила для украшения победительницы какого-нибудь модного конкурса…
Он вновь просунул руку внутрь черепа и теперь вытащил золотое кольцо и толстую цепочку, на которой висели рядом христианский крестик и мусульманский серп. С минуту Федор тупо рассматривал драгоценности, затем убрал их в свой подсумок, собираясь вновь обследовать череп, но тут тишина нарушилась хлюпаньем. Кто-то приближался к острову с той же стороны, откуда пришел, а вернее прибежал по плавающим слегам он сам. И, судя по всему, этот кто-то тоже бежал. Не мешкая, Федор протиснулся между валунами, окружающими площадку, и затаился с автоматом наготове.
Долго ждать не пришлось. Федор не ошибся в своих предположениях — на забросанной костями площадке появился лейтенант Борисенков. Помахивая рукой перед носом, замполит как-то привычно, словно к обычному столу, подошел к алтарю. Снял с себя портупею и ремень с кобурой, небрежно бросил их на землю. Обойдя алтарь, встал у изголовья, напротив черепа. Федор подумал, что Борисенков собирается залезть в медвежью пасть за драгоценностями, но тот медленно приложил ладони к отполированной дождями желтой кости и закрыл глаза.
По словам ефрейтора Латышева череп обладал некими сверхъестественными свойствами. Теперь Федор получил возможность в этом убедиться: не прошло и минуты, как воздух вокруг алтаря задрожал, и на нем буквально из ничего появился человек, облаченный во все белое. А если точнее — девушка в подвенечном платье и фате.
Борисенков приподнял фату, и Федор чуть не закричал. На жертвенном алтаре лежала его Людмила. Он вновь зажмурился, думая, что спит. Нет, не спал. На его глазах каким-то необъяснимым способом Людмила, которая в это самое время должна была гулять на собственной свадьбе, перенеслась за тысячу километров сюда, на остров Медвежьего черепа.
Меж тем лейтенант Борисенков, как само собой разумеющееся, деловито снял с остававшейся в беспамятстве девушки серьги, золотую цепочку, обручальное кольцо, перстенек и засунул все это в распахнутую медвежью пасть. Затем завел ее руки за голову, кисти тоже просунул в пасть и захлопнул ее, словно капкан. После чего достал из кармана перочинный нож и поднес лезвие к свадебному платью.
Сдерживая рвущуюся наружу ненависть, Федор подкрадывался к замполиту со спины очень осторожно, чтобы под ногами не хрустнули ни один сучок, ни одна кость. Он даже представить не мог, на что еще способен лейтенант, поэтому не хотел рисковать. Борисенков полностью справился с одеждой девушки, оставив на ней одни лишь туфли, и как раз принялся шлепать ее ладонью по щекам, видимо, чтобы привести в чувство, когда Федор обрушил на его затылок приклад автомата.
* * *— Рассказывай!
Старший лейтенант Борисенков лежал на забрызганном кровью валуне лицом вверх, его кисти были в пасти медвежьего черепа, захлопнутой, словно капкан. Людмила в обрывках своего свадебного платья сидела, прислонившись спиной к этому же валуну и раскачивалась из стороны в сторону словно в трансе. Федор еще раз ткнул Борисенкова стволом автомата в бок.
— Рассказывай!
— Сколько прошло времени? — облизнув губы, спросил тот.
— Торопишься?
— Медведь! На остров приплывет медведь!
— Когда?
— Скоро. Он чувствует, когда дотрагиваются до черепа. Освободи меня, Посельский!
— Как все это действует? Каким образом здесь появилась моя Людмила?
— Откуда такая вонь? — наконец-то подала голос девушка.
— Быстрей, освободи меня! — закричал Борисенков. — Я все объясню, но потом, когда мы уберемся с этого проклятого острова…
— Мы с Людмилой не станем дожидаться медведя, — усмехнулся Федор. — Просто оставим тебя тут, а сами уйдем. Понял?
— Но, что ты скажешь про нее на заставе, сержант? Как объяснишь ее появление здесь?
— А как ты объясняешь? Говори! — Федор замахнулся автоматом, примеряясь ударить старшего лейтенанта прикладом в пах.
— Это мистика! Мистика, колдовство! — быстро заговорил Борисенков. — После того, как я ранил медведя… Ты ведь помнишь? Ты помнишь! Этот медведь меня околдовал. Следующей ночью меня что-то потянуло сюда. И я пошел, ничего не соображая. Очутился здесь, на острове, когда начало светать. Я, машинально, понимаешь, машинально приложил руки к черепу, и тут же на жертвеннике появилась моя жена. Я подумал о ней, понимаешь, держась за череп, я представил свою жену на этом алтаре, и она по-настоящему перенеслась сюда…
— Где я? — вдруг закричала Людмила. Федор встретился с ней взглядом. Ее лицо было очень бледным, если не сказать — зеленым. Она узнала его и собралась что-то спросить, но вместо этого зажала рот руками, впрочем, это не помогло — содержимое желудка вырвалось наружу.
— Но твоя жена вернулась домой живой и здоровой… — обратился Федор к Борисенкову.
— Да! И она ничего о той ночи не знает. Она не успела проснуться. А я приложил руки к черепу, мысленно представил, что она лежит на своей кровати, и она исчезла, вернулась домой.
— Врешь!
— Освободи меня, я докажу!
— Как докажешь?
— Все дело в черепе. Он… я не знаю, как объяснить… При помощи черепа…
— Говоришь, достаточно до него дотронуться и представить? — Федор закинул автомат на плечо и встал в изголовье алтаря. Огромный медвежий череп, казалось, врос в него намертво…
Людмилу, согнувшуюся в три погибели, продолжало тошнить. Федор подумал, что когда Борисенков колдовал, она, скорее всего, сидела за праздничным столом, пила шампанское, поглощала деликатесы… Возможно, кружилась в танце со своим мужем…