Датил был далеко не туристическим центром, и — с глаз долой, из сердца вон: записей в журнале было совсем немного. Потребовалось всего несколько минут, чтобы найти то, что искал Ребус. Визит состоялся в субботу, на следующий день после операции «Косарь», но еще до того, как эта история попала в газеты.
— «Посетитель: Элиза Ферри, — прочел он. — Пациент: Эндрю Макмиллан. Кем приходится пациенту: друг». Отметка о входе сделана в три часа, а о выходе в четыре тридцать.
— У нас это часы посещений, — объяснил Форстер. — Пациенты могут принимать посетителей в большой комнате отдыха. Но вам я организовал встречу с Эндрю в его палате.
— В его палате?
— На самом деле это довольно большое помещение. На четыре койки. Но мы называем их палатами, чтобы усилить… точнее, наверно, сказать — подчеркнуть… подчеркнуть больничную атмосферу. Эндрю лежит в «палате Киннаула».
Ребус вздрогнул:
— Почему Киннаула?
— Простите?..
— Палата носит имя Киннаула? Почему?
Форстер улыбнулся:
— Да в честь актера. Вы, вероятно, знаете Рэба Киннаула? Он и его жена у нас в числе жертвователей больницы.
Ребус решил пока не говорить, что Кэт Киннаул тоже одна из «стаи» и знает Макмиллана с детства… Это не его дело. Но Киннаулы выросли в его глазах, вернее, Кэт. Она не забыла своего школьного приятеля. «Теперь меня почти никто не называет Гаук». Лиз Джек тоже приезжала сюда, хоть и под девичьей фамилией и искаженным именем. Он мог это понять: газеты оттянулись бы на ней сполна. Жена члена парламента посещает в тюрьме сумасшедшего убийцу. Тут открывается большой простор для фантазии. Она не могла знать, что газеты так или иначе вскоре начнут раскручивать их историю…
— Может быть, вы потом пожелаете увидеть наши достопримечательности? Бассейн, спортзал, мастерские…
— Мастерские?
— Ну, самые простые механические работы. Обслуживание автомобилей и прочее в таком роде.
— Вы хотите сказать, что даете вашим пациентам гаечные ключи и отвертки?
Форстер рассмеялся:
— Мы их пересчитываем в конце рабочего дня.
Ребус задумался.
— Вы сказали — обслуживание автомобилей? А кто-нибудь мог бы посмотреть дворники у меня в машине?
Форстер снова рассмеялся, но Ребус отрицательно покачал головой.
— Я это серьезно, — сказал он.
— Я подумаю, что мы можем сделать. — Форстер поднялся. — Если вы готовы, инспектор…
— Я готов, — ответил Ребус, совсем не уверенный, что это так.
* * *В коридорах было полно людей, и санитар, который повел Ребуса к палате Киннаула, без конца открывал и закрывал двери. У него на поясе висела тяжелая цепочка со связкой ключей. Ребус попытался было заговорить с ним, но тот отвечал односложно. По пути с ними случилось приключение. Они шли по коридору, когда из открытой двери высунулась рука и схватила Ребуса. Маленький пожилой человек хотел сказать что-то, глаза у него горели, губы судорожно дергались.
— Ну-ка, назад в палату, Гомер, — сказал санитар, отцепляя пальцы больного от пиджака Ребуса. Человек бочком засеменил назад. Ребус несколько секунд ждал, когда сердечный ритм придет в норму. Потом спросил:
— Почему вы назвали его Гомером?
Санитар посмотрел на него:
— Потому что его так зовут.
Они молча двинулись дальше.
Форстер говорил правду. Стонов, стенаний или неожиданных гневных воплей почти не было слышно, и движения почти никакого, уже не говоря о буйном. Они прошли через большой холл, где пациенты смотрели телевизор. Форстер объяснил, что они смотрят запись, потому что никогда заранее не знаешь, что покажет ТВ. Потому у них шли одни и те же записи. «Звуки музыки» пользовались наибольшим успехом. Пациенты смотрели фильм в полной тишине, как завороженные.
— Они сидят на успокоительных? — отважился Ребус.
Санитар неожиданно разговорился:
— Даем им столько, сколько удается засунуть в их глотки. Так меньше вероятность, что они натворят что-нибудь.
Ага, маски сброшены…
— В этом нет ничего плохого, — заверил санитар, — в том, что они сидят на успокоительных. Это все прописано в ЗПЗ.
— В ЗПЗ?
— В Законе о психическом здоровье. Седативные препараты допущены к применению.
У Ребуса возникло впечатление, что санитар не первый раз произносит эту небольшую защитную речь, предназначенную для посетителей, которые задают разные вопросы. Парень он был крупный — невысокий, но широкоплечий, бицепсы распирали рукава.
— Занимаетесь тяжелой атлетикой? — спросил Ребус.
— С кем? С этой братией?
Ребус улыбнулся:
— Я имел в виду вас.
— А-а. — Он ухмыльнулся. — Да, балуюсь гирьками. Тут все залы для пациентов, а для персонала ничего нет. Но у нас и в городе хороший спортивный зал. Да, очень хороший. Сюда…
Санитар отпер еще одну дверь, махнул головой в сторону еще одного коридора и знаком показал на еще одну дверь — незапертую, — которая вела в палату Киннаула.
— Это здесь, — сказал охранник, распахивая дверь. Голос его зазвучал строго. — Ну, ты, давай к стене.
Ребусу даже на секунду показалось, что санитар обращается к нему, но потом он понял, что адресат этих слов — высокий, худой человек, который поднялся с кровати и пошел к дальней стене. Возле нее развернулся и встал лицом к ним.
— Руки на стену, — скомандовал санитар. Эндрю Макмиллан прижал ладони к стене за спиной.
— Слушайте, — сказал Ребус, — может, это…
Макмиллан иронически улыбнулся.
— Не беспокойтесь, — сказал санитар Ребусу. — Он вас не укусит. Мы его как следует накачали. Можете сесть здесь. — Он показал на стол, на котором стояла шахматная доска. У стола стояли два стула. Ребус сел лицом к Эндрю Макмиллану. В палате стояли четыре кровати, но все пустые. Комната светлая, стены выкрашены ядовито-желтой краской. Через три узких зарешеченных окна с трудом пробивались солнечные лучи. Санитар, похоже, собирался присутствовать при разговоре. Он встал за спиной Ребуса, и это напомнило Ребусу сцену допроса в Даффтауне, когда за его спиной стоял сержант Нокс, а перед ним сидел Корби.
— Доброе утро, — тихо сказал Макмиллан. Он был лысоват. Он начал лысеть еще несколько лет назад. Лицо у него было удлиненное, но не изможденное. Ребус назвал бы его добродушным.
— Доброе утро, мистер Макмиллан. Я инспектор Ребус.
Это, видимо, взволновало Макмиллана. Он сделал полшага вперед.
— Вы инспектируете больницы? — спросил он.
— Нет, сэр, я инспектор уголовной полиции.
— Вот как. — Его лицо немного поскучнело. — Я думал, может быть, вы приехали… Видите ли, с нами здесь плохо обращаются. — Он помолчал немного. — Вот за то, что я вам это сказал, меня, может быть, накажут, может даже, посадят в карцер. За любое неповиновение полагается взыскание. Но я все равно говорю об этом всем приезжающим. Иначе так оно все и останется. У меня есть влиятельные друзья, инспектор. — (Ребус подумал, что эти слова в большей мере предназначались для ушей санитара, чем для Ребуса.) — Друзья в высших сферах…
Ну, теперь-то, спасибо Ребусу, об этом известно и доктору Форстеру.
— …Друзья, которым я могу доверять. Понимаете, люди должны знать об этом. Нашу почту проверяют. Сами решают, что нам можно читать. Мне не позволили читать даже «Капитал» Маркса. И пичкают лекарствами. Видите ли, мы, душевнобольные — а под этим я подразумеваю тех, кого назначили душевнобольным по решению суда, — имеем меньше прав, чем большинство закоренелых серийных убийц… опасных, но здоровых. Разве это справедливо? Разве это… по-человечески?
У Ребуса не было готового ответа. Кроме того, он не собирался отклоняться от цели своего посещения.
— Вас недавно посещала Элизабет Джек.
Макмиллан, казалось, задумался, потом кивнул:
— Да, посещала. Но когда она приезжает сюда, она не Джек, а Ферри. Это наша маленькая тайна.
— О чем вы говорили?
— Почему вас это интересует?
Ребус понял, что Макмиллан не знает об убийстве Лиз Джек. Да и откуда он мог это узнать? К новостям здесь доступа не было. Ребус потрогал шахматные фигуры.
— Это связано с расследованием… Связано с мистером Джеком.
— Что он сделал?
Ребус пожал плечами:
— Это-то я и пытаюсь выяснить, мистер Макмиллан.
Макмиллан повернул лицо к падавшему в окно солнечному свету.
— Я скучаю по жизни, — проговорил он, и его голос упал чуть не до шепота. — У меня там много… друзей.
— Вы поддерживаете с ними связь?
— О да, — сказал Макмиллан. — Меня забирают на выходные. Мы с удовольствием ходим вместе в кино, театры, выпиваем в барах. Мы так чудесно проводим время. — Он горько улыбнулся и постучал себя по голове. — Но это происходит только здесь.
— Руки на стену!
— Почему? — выкрикнул он. — Почему я должен держать руки на стене? Почему я не могу сесть?.. Почему мы не можем поговорить как… нормальные… люди? — Чем больше он сердился, тем тише говорил. В уголках его рта пенилась слюна, над правым глазом набухла вена. Он глубоко вздохнул, потом еще раз, потом чуть наклонил голову. — Извините, инспектор. Меня пичкают лекарствами. Бог его знает, что в них. Они оказывают на меня… такое вот действие.
— Руки на стену!
— Почему? — выкрикнул он. — Почему я должен держать руки на стене? Почему я не могу сесть?.. Почему мы не можем поговорить как… нормальные… люди? — Чем больше он сердился, тем тише говорил. В уголках его рта пенилась слюна, над правым глазом набухла вена. Он глубоко вздохнул, потом еще раз, потом чуть наклонил голову. — Извините, инспектор. Меня пичкают лекарствами. Бог его знает, что в них. Они оказывают на меня… такое вот действие.
— Все в порядке, мистер Макмиллан, — сказал Ребус, хотя внутри у него все тряслось. Что это было — приступ безумия или здравый смысл? Куда девается здравый смысл, когда его приковывают к стене? Особенно когда приковывают несуществующими цепями?
— Вы спросили, — продолжил Макмиллан, у которого перехватывало дыхание, — вы спросили про… Элизу… Ферри. Вы правы, она приехала ко мне. Довольно неожиданно. Я знаю, у них тут дом неподалеку, но прежде они никогда не приезжали. Лиззи… Элиза… приезжала только один раз, очень давно. Но Грегор… Он занятой человек, верно? А она занятая женщина. Я понимаю…
Ребус не сомневался, что Мэкки знает об их занятости от Кэт Киннаул.
— Да, она приезжала. Мы провели вместе очень приятный час. Мы говорили о прошлом, о… друзьях. О дружбе. А что… их брак под угрозой?
— Почему вы так подумали?
Еще одна кривая улыбка.
— Она приехала одна, инспектор. И сказала, что поехала отдохнуть одна. Но ее ждал в машине какой-то мужчина. Либо там был Грегор и он не захотел меня видеть, либо там был… один из ее друзей.
— Откуда вы это знаете?
— Санитар сказал. Если хотите обеспечить себе бессонницу, попросите, пусть покажет вам дисциплинарный корпус. Доктор Форстер наверняка про него не рассказывал. Может, они меня туда отправят за то, что я вам наговорил.
— Заткнись, Макмиллан.
Ребус повернулся к санитару.
— Это правда? — спросил он. — Кто-то ждал миссис Джек?
— Да, кто-то ее ждал в машине. Какой-то тип. Я его видел из окна. Он вышел из машины размять ноги.
— Как он выглядел?
Санитар отрицательно покачал головой:
— Он уже садился в машину, когда я выглянул. Я только спину его и видел.
— А что была за машина?
— Черный «БМВ-3», в этом я уверен.
— У него хороший глаз — когда ему это нужно, инспектор.
— Заткнись, Макмиллан.
— Вы задайте себе вопрос, инспектор. Если это больница, то почему так называемые санитары являются членами Ассоциации тюремных работников? Это не больница, это камера хранения, только в ней держат психов, а не чемоданы. Но вся изюминка в том, что главные-то психи тут как раз и заправляют!
Он начал двигаться от стены, медленно, на нетвердых ногах, но сила в нем угадывалась безошибочно. Каждый нерв был натянут.
— К стене…
— Психи! Я отрезал ей голову. Господь знает, я сделал это…
— Макмиллан! — Санитар тоже начал двигаться.
— Но то было так давно… другое…
— Я тебя предупреждаю…
— И я так хочу… так хочу…
— Ну все. — Санитар ухватил его за руки.
— …прикоснуться к земле.
Когда санитар связывал его по рукам и ногам, Макмиллан не оказал никакого сопротивления. Санитар оставил его лежать на полу.
— Если оставить его на кровати, — сказал он Ребусу, — он скатится на пол и покалечится.
— А тебе это ни к чему, — сказал Макмиллан, чей голос теперь, когда он был связан, звучал почти спокойно. — Нет, брат, тебе это ни к чему.
Ребус открыл дверь, собираясь уходить.
— Инспектор!
Он повернулся:
— Да, мистер Макмиллан?
Макмиллан вывернул шею, чтобы видеть дверь.
— Прикоснитесь за меня к земле… пожалуйста.
У Ребуса поджилки тряслись, когда он выходил из больницы. Он не захотел посетить бассейн и спортзал. Вместо этого он попросил санитара проводить его в дисциплинарный корпус, но санитар отказался.
— Послушайте, — сказал он, — вам, возможно, не нравится то, что здесь происходит, мне тоже кое-что здесь не нравится, но вы же видели, как тут в любой момент все может измениться. Они считаются «пациентами», но попробуй повернуться к ним спиной. И одних их нельзя оставлять. Они будут глотать лампочки, переломают все ручки, карандаши и мелки, попытаются засунуть голову в телевизор. Ну, то есть не исключено, что они ничего этого и не сделают, но никогда нельзя быть уверенным… никогда. Попытайтесь посмотреть на это непредвзято, инспектор. Понимаю, что это нелегко, но попытайтесь.
И Ребус, прежде чем уйти, пожелал молодому человеку успеха в тяжелой атлетике. Во дворе он остановился у клумбы, глубоко сунул в нее пальцы, размял землю большим и указательным пальцем. Земля была приятной на ощупь. Приятно было выйти за ворота. До смешного были приятны вещи, которые он воспринимал как нечто само собой разумеющееся: земля, свежий воздух, свобода передвижения.
Он посмотрел на больничные окна, но не мог определить, за каким из них палата Макмиллана, и вообще, выходит ли его окно на эту сторону. Он не видел глазеющих на него лиц, не видел никаких признаков жизни. Ненадолго выглянувшее солнце исчезло. Заморосил дождь, ухудшая видимость. Ребус нажал кнопку… и дворники ожили, ожили и заработали. Он улыбнулся, положил руки на баранку и задал себе вопрос:
«Куда девается здравый смысл, когда его приковывают к стене?»
* * *Он снова двинулся на юг. В Кинроссе съехал с шоссе с разделительной полосой. Миновал Лох-Левен (место множества семейных пикников в те времена, когда Ребус был мальчишкой), на следующем перекрестке свернул направо и направился к сонным шахтерским деревушкам Файфа. Этот район был ему хорошо знаком. Он здесь родился и вырос. Он знал эти серые жилые кварталы, магазинчики на углах и убогие пивнушки. Людей, которые с подозрением поглядывают на чужаков (и почти с таким же подозрением — на друзей и соседей). Уличную перебранку, примитивную и злую, как драка на кулачках. Родители на уик-энды увозили его с братом подальше: в субботу ездили за покупками в Керколди, в воскресенье на Лох-Левен, на долгие воскресные пикники. Он помнил, как они теснились на заднем сиденье вместе с припасами — непременными сэндвичами с лососевым паштетом и апельсиновым соком. Термосы с чаем пахли горячим пластиком.
А на летние каникулы они выезжали с автоприцепом «дом на колесах» в Сент-Эндрюс или снимали номер в дешевой гостинице в Блэкпуле, где Майкл непременно попадал в какие-нибудь передряги, из которых его выручал старший брат.
«До хрена благодарностей я за это получил».
Ребус ехал все дальше.
Фирма «Байерс» располагалась в одной из деревень на крутом склоне, в полпути до вершины холма. По другую сторону дороги была школа. Ребятишки возвращались домой, молотили друг друга сумками и отборно бранились. Есть вещи, которые не меняются. Во дворе «Байерс» стоял ряд новеньких седельных тягачей, две невзрачные легковушки и «порше-каррера». Ни одной машины голубого цвета. Конторские помещения размещались в строительных модулях. Он подошел к одному из них с табличкой «Главный офис» (под этой надписью мелком было нацарапано «Босс») и постучал.
Секретарша, оторвавшись от электронного редактора, посмотрела на него. В комнате было душно. У стола гудел газовый обогреватель. За спиной секретарши была еще одна дверь. Оттуда доносился быстрый, громкий, негодующий голос Байерса. Поскольку ответов не было слышно, Ребус предположил, что Байерс говорит по телефону.
— Ну так скажи этому недоумку, пусть оторвет свой зад от стула и сейчас же дует сюда! — (Пауза.) — Болен? Болен?! Знаю я, как он болен, небось, трахается со своей мадам. То есть я, конечно, понимаю, причина уважительная…
— Да?.. — обратилась секретарша к Ребусу. — Чем могу помочь?
— Плевать, что он там говорит, — заорал опять Байерс. — У меня здесь груз, который должен быть в Ливерпуле — вчера!
— Я хотел бы повидать мистера Байерса, — сказал Ребус.
— Посидите тут, пожалуйста. Я узнаю, может ли он вас принять. Ваше имя?..
— Ребус. Инспектор уголовной полиции.
В этот момент дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился сам Байерс. В одной руке он держал трубку беспроводного телефона, в другой — лист бумаги. Он протянул бумагу секретарше.
— Все верно, малыш, а на следующий день ожидается груз из Лондона. — Голос Байерса звучал громче обычного. Ребус обратил внимание, что незаметно для секретарши Байерс разглядывает ее ноги, и подумал, уж не для нее ли Байерс устроил весь этот…
И тут Байерс увидел Ребуса. Потребовалась секунда, чтобы он вспомнил, кто это, и кивнул ему.
— Да, ты уж нажми на него как следует, — сказал он в трубку. — Если у него больничный лист, тогда ничего не поделаешь, но если нет, скажи, что его ждут большие неприятности, ясно?
Он закончил разговор и протянул руку:
— Инспектор Ребус, каким ветром вас занесло в нашу глухомань?