— Вероятно? То есть наверняка вы не знаете?
— Она не составляла план поездки, инспектор.
— Но ей известно?..
Джек пожал плечами:
— Понятия не имею, инспектор. Может быть, известно. Она всегда читает газеты. А «Санди геральд» там продается в ближней деревне.
— Но вы с ней не разговаривали в последние дни?
На сей раз Эркарт даже не откашлялся, прежде чем вмешаться.
— В доме нет телефона.
— Именно это нам и нравится, — добавил Джек. — Мы там отрезаны от мира.
— Но если бы она знала, то, конечно, попыталась бы связаться с вами, — не отступал Ребус.
Джек вздохнул и принялся снова почесывать палец. Потом поймал себя на этом и остановился.
— Экзема, — пояснил он. — На одном пальце, но все равно действует на нервы. — Он помолчал. — Лиз… моя жена… она сама себе хозяйка, инспектор. Она может связаться со мной, а может и не связаться. Вполне вероятно, что она просто не захочет об этом говорить. Вы меня понимаете? — Еще одна улыбка, на сей раз не такая лучезарная — скорее попытка заручиться сочувствием избирателя. Джек провел пятерней по густым темным волосам. Ребус ни с того ни с сего подумал: эти идеальные зубы у него свои или коронки? Может, волосы тоже искусственные? Рубашка с открытым воротом не похожа на вещь из рядового магазина.
Эркарт продолжал стоять. Вернее, все время пребывал в движении. Подошел к окну, посмотрел сквозь тюль. Перешел к столу со стеклянной столешницей, просмотрел лежавшие там газеты. Потом к маленькому столику, на котором стоял телефон, выключенный из розетки. Даже если бы миссис Джек и попыталась позвонить… Похоже, ни Эркарту, ни Джеку это не пришло в голову. Любопытно. Между тем Ребусу подумалось, что эта комната, вся атмосфера в ней были созданы не Джеком, а его женой. Судя по всему, Джек предпочитал старую мебель — привычные, удобные кресла и большие диваны. У него консервативные вкусы. Достаточно посмотреть на его машину, ее-то он точно сам выбирал…
Да, машина и натолкнула Ребуса на эту мысль, точнее, послужила предлогом — предлогом для визита к Джеку Грегору.
— Грегор, было бы лучше, если бы текст заявления у нас появился до ланча, — сказал Эркарт. — Чем скорее разрядить ситуацию, тем лучше.
Не слишком деликатно, подумал Ребус. Смысл сказанного был очевиден: выкладывай, зачем пришел, и до свиданья. Ребус знал, о чем он хочет спросить: по-вашему, вас нарочно подставили? Да, он хотел задать этот вопрос, но не решался. Он приехал не как официальное лицо, так что он тут на правах туриста.
— Я хотел вам сказать о вашей машине, мистер Джек, — начал он. — Я обратил внимание, что она стоит на подъездной дорожке — на виду, иными словами. А там ведь фотографы. Если снимки вашей машины попадут в газеты…
— То потом все ее будут узнавать? — Джек кивнул. — Понимаю, к чему вы клоните, инспектор. Да, благодарю вас. Мы об этом не подумали, верно, Иэн? Поставьте-ка ее в гараж. Мы ведь не хотим, чтобы каждый, кто читает газеты, знал, на какой машине я езжу.
— И номерной знак, — добавил Ребус. — В мире столько странных людей… Террористы… Завистники… Просто психи. Лучше не рисковать.
— Спасибо, инспектор.
Дверь распахнулась, и вошла Хелен Грейг с двумя большими кружками чая, нимало не похожими на чашечки на серебряном подносе у ворот. Одну она дала Грегору Джеку, другую Эркарту, потом вынула из-под руки тоненькую коробочку, которую прижимала рукой к боку. Это была нераскрытая упаковка имбирного печенья. Ребус улыбнулся.
— Спасибо, Хелен, чудесно, — сказал Грегор Джек. И взял две печенины.
Ребус поднялся.
— Ну что ж, — сказал он, — я, пожалуй, пойду. Как я уже сказал, я только хотел…
— Очень вам благодарен, инспектор. — Джек поставил кружку на пол и тоже встал, протягивая руку Ребусу. Теплое, сильное, искреннее рукопожатие. — Да, вот еще что. Вы живете в моем избирательном округе?
Ребус покачал головой:
— Один из моих сослуживцев живет здесь. Я у него ночевал.
Джек медленно поднял голову, потом кивнул. Этот жест мог значить что угодно.
— Я вас выпущу, — сказал Иэн Эркарт.
— Пейте чай, я сама, — сказала Хелен Грейг.
— Что ж, как знаешь, Хелен, — задумчиво сказал Эркарт.
Не было ли в его голосе предостережения? Хелен Грейг, по-видимому, ничего такого не заметила. Эркарт вытащил из кармана ключи и подал Хелен.
— Я пойду, — сказал Ребус. — До свидания, мистер Джек… мистер Эркарт.
Он на мгновение задержал руку Эркарта в своей и пожал ее. Но при этом он успел рассмотреть его левую руку. На одном пальце обручальное кольцо, на другом перстень с печаткой. У Грегора Джека на левой руке было только одно широкое гладкое золотое кольцо. Но не на безымянном пальце, а на среднем. На безымянном у него экзема…
А что у Хелен Грейг? Несколько дешевеньких колечек на пальцах обеих рук — не замужем и не обручена.
— До свидания.
Хелен Грейг вышла из дома первой, но дождалась его у машины, поигрывая ключами в правой руке.
— Вы давно работаете у мистера Джека?
— Давно.
— Тяжелая работа — быть членом парламента, да? Видимо, ему время от времени необходимо расслабляться…
Она остановилась и уставилась на него.
— И вы туда же! Вы ничем не лучше этой шайки! — Она махнула руками в сторону ворот и маячивших за ними фигур. — Не хочу ни слова худого слышать о Грегоре. — Она двинулась дальше, теперь быстрее.
— Он, вероятно, хороший работодатель?
— Работодатель! Таких работодателей поискать. У меня мать болела. Так он дал мне премию осенью, чтобы я могла съездить с ней ненадолго на побережье. Вот он какой. — В глазах у нее появились слезы, но она сделала усилие над собой и сдержалась. Репортеры передавали друг другу чашки, сетуя то ли на излишек сахара, то ли на его отсутствие. Похоже, от них двоих они ничего особо не ждали.
— Поговорите с нами, Хелен.
— Одно словечко от Грегора — и мы все разъедемся по домам. У нас же семьи — сами понимаете.
— Я страдаю от дефицита общения, — пошутил один из них.
— Ну да, общения со своей пинтой пивка за ланчем, — в тон ему заметил кто-то другой.
Один из местных репортеров — судя по произношению, таковых здесь было немного — узнал Ребуса.
— Инспектор, ничего нам не скажете? — При слове «инспектор» некоторые из присутствующих насторожили уши.
— Скажу, — ответил Ребус, и Хелен Грейг заметно напряглась. — Уматывайте отсюда!
В ответ — улыбки, несколько разочарованных стонов. Калитка открылась и уже должна была закрыться, оставив Ребуса снаружи, но он навалился на створку, подался к молодой женщине и прошептал ей в ухо:
— Совсем забыл. Мне необходимо вернуться.
— Что?
— Я кое-что забыл, вернее, забыл мистер Джек. Он хотел, чтобы я выяснил, как там его жена — не слишком ли трагически отнеслась к неприятной новости…
Он ждал, когда она осознает услышанное. Хелен Грейг сложила губы в безмолвное «о». Осознала.
— Вот только, — сказал Ребус, — я забыл взять адрес…
Она приподнялась на цыпочки, чтобы не услышали газетчики, и прошептала ему в ухо:
— «Гнездо глухаря». Это между Ноканду и Томнавулином.
Ребус кивнул и позволил ей закрыть калитку. Его любопытство рассеялось не окончательно. Точнее сказать, теперь оно одолевало его еще больше, чем до того, как он вошел в дом. Ноканду и Томнавулин — названия двух известных вискарен, где производят односолодовый виски. Голова ему говорила: не пей больше никогда. Но сердце нашептывало иное…
Черт, он ведь собирался позвонить Пейшенс из дома Холмса — сообщить, что едет. Не то чтобы она требовала от него отчета за каждый шаг, но все-таки… Он подошел к знакомому репортеру, местному парню по имени Крис Кемп.
— Привет, Крис. У тебя в машине есть телефон? Не возражаешь, если я воспользуюсь?..
* * *— Ну, — спросила доктор Пейшенс Эйткен, — как тебе ménage à trois?[12]
— Неплохо, — ответил Ребус, прежде чем громко чмокнуть ее в губы. — А как твоя оргия?
Она закатила глаза:
— Разговоры о работе и передержанная лазанья. А ты, значит, до дома не смог добраться? — (Ребус смотрел на нее непонимающим взглядом). — Я звонила в Марчмонт, но тебя там не было. Что с твоим костюмом, ты в нем спал?
— Это все кот виноват, паразит!
— Душка?
— Такой твист устроил на моем пиджаке — еле спас.
— Твист? Ничто так не выдает возраст мужчины, как его представление о современных танцах.
Ребус снял пиджак.
— У тебя есть апельсиновый сок?
— Головка побаливает? Пора завязывать с выпивкой, Джон.
— То есть осесть и остепениться — ты это хочешь сказать? — Он стянул с себя брюки. — Ничего, если я приму ванну?
Она придирчиво оглядела его с ног до головы.
— Ты же знаешь, что можешь не спрашивать.
— Ты же знаешь, что можешь не спрашивать.
— Все равно. Я люблю спрашивать.
— Считай, что разрешение получено… Как всегда. А это тоже Душка сделал? — Она показала на царапины на его запястье.
— Я бы его в микроволновку сунул за такие дела.
Она улыбнулась:
— Пойду найду тебе апельсиновый сок.
Ребус проводил ее взглядом, попытавшись, несмотря на сушь во рту, одобрительно свистнуть ей вслед. Один из волнистых попугайчиков в клетке поблизости показал ему, как это делается. Пейшенс повернулась к попугайчику и улыбнулась.
Он улегся в пенную ванну и, глубоко вздохнув, закрыл глаза — в точности как советовал его доктор. «Методика релаксации» — так это называется по-научному. Доктор настоятельно рекомендовал Ребусу почаще расслабляться. Высокое кровяное давление. Ничего серьезного, но все же… Конечно, можно принимать таблетки, бета-блокаторы. Но доктор был сторонником саморегуляции. Глубокая релаксация. Самогипноз. Ребус хотел было сказать доктору, что его отец был гипнотизером, а брат до сих пор, вероятно, остается профессиональным гипнотизером… в местах не столь отдаленных.
Глубоко дышать… ни о чем не думать… расслабить голову, лоб, челюсть, шею, грудь, руки. Обратный отсчет до нуля. Никаких стрессов, никакого напряжения.
Поначалу Ребус заподозрил доктора в крохоборстве — нежелании выписывать дорогостоящие лекарства. Но рекомендации доктора вроде бы работали, черт его побери. Самопомощь всегда под рукой, как и Пейшенс Эйткен…
— Держи, — сказала она, заходя в ванную. В руке у нее был высокий тонкий стакан с апельсиновым соком. — Выжато доктором Эйткен.
Ребус скользнул мыльной рукой по ее ягодицам:
— Прижато инспектором Ребусом.
Она наклонилась и поцеловала его в лоб. Потом провела пальцем по его волосам:
— Тебе пора пользоваться кондиционером для волос, Джон. У тебя фолликулы совершенно потеряли силу.
— Это потому, что моя сила собирается совсем в другом месте.
Она прищурилась.
— Не спеши, мой мальчик, — сказала она и, прежде чем он успел снова схватить ее за ягодицы, выскользнула из ванной. Ребус, улыбнувшись, погрузился в воду.
Дышать глубже… прогнать все мысли… Неужели Грегора Джека подставили? Если да, то кто? С какой целью? Чтобы устроить скандал, конечно. Политический скандал. Для первых газетных полос. Но атмосфера в доме Джека была какая-то… странная. Безусловно напряженная, это естественно, но еще холодная и нервная, словно худшее впереди.
Жена… Элизабет… что-то с ней не так. Что-то тут не сходится. Предыстория, нужна предыстория. Он должен быть уверен. Адрес домика в горах он запомнил, но, насколько он знал полицейские участки в Хайленде, звонить туда в воскресенье бесполезно. Предыстория… Он снова вспомнил о репортере Крисе Кемпе. А почему бы и нет? Просыпайтесь, руки, просыпайтесь, грудь, шея и голова. Воскресенье не время для отдыха. Кое для кого и воскресенье рабочий день.
Пейшенс высунула голову из-за двери.
— Как насчет тихого вечера? — предложила она. — Я приготовлю…
— К чертям собачьим тихий вечер, — сказал Ребус, внушительно поднимаясь из воды. — Пойдем выпьем где-нибудь.
* * *— Джон, ты же меня знаешь, я ничего не имею против дешевых мест, но это совсем убожество. Ты не думаешь, что я заслуживаю лучшего?
Ребус клюнул Пейшенс в щечку, поставил стаканы на стол и сел рядом с ней.
— Я взял тебе двойной, — сказал он.
— Вижу. — Она подняла стакан. — Для тоника места почти не осталось, да?
Они сидели в заднем зале заведения под названием «Конский волос» на Бротон-стрит. За дверью был виден бар, как водится шумный. Собеседники здесь сидели словно дуэлянты, шагах в десяти друг от друга. В итоге все в зале кричали, будто при перекрестном огне или коротком замыкании. Шумно, но весело. Во втором зале было спокойнее. Здесь вдоль стен буквой U располагались мягкие сиденья, стояли рахитичные стулья. Узкие ромбовидные столы были привинчены к полу. По слухам, мягкие сиденья были набиты конским волосом еще в 1920-е годы. Отсюда и название — «Конский волос», а настоящее, прозаическое название все давно забыли.
Пейшенс вылила в свой джин половину маленькой бутылочки тоника, а себе Ребус взял пинту индийского светлого.
— Твое здоровье, — без особого энтузиазма сказала она и добавила: — Я прекрасно понимаю, что для этого есть какая-то причина. Не просто же так мы сюда пришли. Вероятно, это имеет отношение к твоей работе?
Ребус поставил стакан.
— Да, — ответил он.
Она подняла глаза к потолку в никотиновой копоти.
— Господи, дай мне силы, — сказала она.
— Это ненадолго, — сказал Ребус. — Надеюсь, мы успеем зайти еще куда-нибудь… в достойное тебя место.
— Не нарывайся, свинтус.
Ребус опустил глаза в свою кружку, размышляя о различных смыслах высказывания Пейшенс. Потом в его поле зрения возник кто-то из вновь вошедших, и Ребус с места помахал ему. Молодой человек подошел к ним, устало улыбаясь.
— Не часто доводится видеть вас здесь, инспектор Ребус.
— Садись. Я угощаю, — сказал Ребус. — Пейшенс, позволь тебе представить: один из лучших молодых репортеров Шотландии — Крис Кемп.
Ребус встал и направился к бару. Крис Кемп подтащил к их столику стул и сел, предварительно проверив его на прочность.
— Не иначе ему что-то от меня нужно, — сказал он Пейшенс, кивая в сторону бара. — Он знает: немного лести, и из меня можно веревки вить.
Не то чтобы это была бессовестная лесть. В Абердине Крис Кемп не раз получал премии за работу в вечерней газете; в Глазго, куда он потом переехал, его назвали лучшим молодым журналистом года; оттуда он переместился в Эдинбург, где последние полтора года пытался, по его собственному выражению, «расшевелить болото». Все знали, что настанет день — и он уедет на юг. В Шотландии ему «расшевеливать» практически нечего. Он и сам это знал. Это было неизбежно. Его держала здесь только подружка-студентка, которая через год заканчивала университет и слышать не хотела о переезде на юг, по крайней мере до диплома…
Когда Ребус вернулся от барной стойки, Пейшенс уже знала про него все это и еще немного. В глазах у нее стояла скука, чего Крис Кемп — при всех своих замечательных качествах — не замечал. Он говорил, а она, слушая его, думала: стоит ли Джон Ребус всего этого? Стоит ли он всех тех усилий, которые ей, похоже, придется затрачивать всю жизнь? Она его не любила и на этот счет не обманывалась. Да, «любовь» несколько раз случалась в ее жизни, но давно, в ранней юности и потом, когда ей было немногим больше двадцати, нет, было еще и в тридцать с чем-то. И всегда это заканчивалось либо никак, либо мерзко. А потому теперь ей казалось, что «любовь» может с одинаковым успехом означать как начало отношений, так и их бесславный конец.
С подобными случаями она не раз сталкивалась в своем врачебном кабинете. Она видела мужчин и женщин (чаще женщин), сломленных любовью, по-настоящему больных оттого, что они слишком сильно любили и не нашли взаимности. Любовь становилась для них неотвязной болезнью, как у детей воспаление среднего уха, а у стариков стенокардия. И от этого недуга у доктора Эйткен не было лекарства — ничего, кроме слов сочувствия.
Время лечит, могла она сказать в минуту откровенности. Да, оно залечивает рану, и на ней нарастает корка — жесткая, но надежная защита. Именно так она воспринимала себя: несентиментальная, надежная, способная защитить. Но требовалась ли Джону Ребусу ее надежность, ее защита?
— А вот и я, — сказал он, вернувшись. — Прошу прощения, бармен сегодня ползает, как черепаха.
Крис Кемп с натянутой улыбкой взял пиво.
— Я как раз рассказывал Пейшенс…
Боже мой, подумал Ребус, садясь. Она холодна, как ведерко со льдом. Не нужно было тащить ее сюда. Но если бы он сказал ей, что уходит по делам… да, вряд ли было бы лучше. Нужно заканчивать поскорей. Может быть, вечер еще удастся спасти.
— Скажи-ка мне, Крис, — проговорил он, обрывая молодого человека, — какую там грязь раскопали на Грегора Джека?
* * *Крис Кемп считал, что грязи оказалось немало, Пейшенс, услышав имя Грегора Джека, навострила ушки и даже на какое-то время забыла, что не получает здесь ни малейшего удовольствия.
Ребуса более всего интересовала Элизабет Джек, но Кемп начал с самого парламентария, и то, что он сказал, было интересно. Ребус узнал про другого Джека, ничуть не похожего ни на его публичный образ, ни на того Джека, с которым познакомился Ребус. Например, ему бы в голову не пришло, что Грегор Джек пьяница.
— Его от виски за уши не оттащить, — сказал Кемп. — Наверно, больше полбутылки в день выпивает, а когда в Лондоне, и того больше. Точно.
— Он никогда не выглядит пьяным.
— Потому, что он не пьянеет. Но пьет.