– А теперь самый молодой и в тоже время многообещающий участник Открытого чемпионата Гретны по поеданию пирогов, на которого мы все возлагаем большие надежды… – Он сделал паузу. – Дэвид Хоган-младший!
Публика взорвалась аплодисментами, а кто-то принялся скандировать: «По-ка-жи им, Зад-ни-ца!»
Кто-то захохотал, кто-то при этом нахмурился (в первую очередь, конечно, мэр – главный блюститель порядка и этических норм), сам же Задница и ухом не повел. На губищах у него блуждала еле уловимая, таинственная ухмылка, в то время как насупившийся мэр повязывал ему салфетку вокруг шеи и убеждал вполголоса не обращать внимания на идиотов, дыша при этом пивным перегаром.
Настоящую же бурю аплодисментов вызвало появление последнего участника, легендарного обжоры Билла Трейвиса. Рост его превышал шесть футов пять дюймов, при этом он был худой как щепка. В поселке любили добродушного, общительного механика с автозаправки «Амоко», что возле железнодорожной станции.
Всем до одного было известно, что чемпионат Гретны по поеданию пирогов значил, по крайней мере для Билла Трейвиса, гораздо больше, нежели возможность получить лишние пять долларов в качестве приза. Были тому две причины. Во-первых, очень многие заезжали на бензоколонку поздравить Билла с победой и заодно заправить бак, так что примерно месяц после соревнования бизнес шел великолепно. Люди пользовались случаем, чтобы не только заправиться, но и сменить масло, накачать шины, купить кое-что из запчастей или же просто попить «кока-колы», пивка или кофейку, болтая с Биллом, пока он осматривал или ремонтировал их тачки. Тем более, что Билл поболтать был всегда не прочь, потому-то его все в Гретне и любили. Неизвестно, выплачивал ли ему Джерри Мейлинг, хозяин бензоколонки, премии за победу на конкурсе или же ограничивался прибавкой к зарплате. Как бы то ни было, с заработками у Билла Трейвиса было все в порядке: вскоре после своей первой победы он купил прелестный двухэтажный коттедж на Саббатус-роуд, тут же прозванный неким остроумцем «домом, построенным на пирожках». Вероятно, было в этом некоторое преувеличение, но тут мы подходим ко второму обстоятельству, вследствие которого победа на «пирожковом чемпионате» так много значила для Билла Трейвиса.
Для Гретны и окрестностей он был, безусловно, событием номер один: для большинства забавным развлечением, но для многих еще и способом заработать (или же спустить) большие деньги. Дело в том, что на конкурсе существовал своего рода тотализатор, почти как на бегах. Шансы претендентов на победу горячо обсуждались, о каждом из них (главным образом, об их аппетите) наводили справки через родственников и знакомых, «спортивные снаряды» – а они каждый год были разные – имели свою классификацию: так, яблочный пирог считался «тяжелым», а абрикосовый почему-то «легким», хотя съевший три-четыре абрикосовых пирога обрекал себя на несколько дней строгой диеты и бега трусцой. Брусничный пирог, избранный в тот год, слыл «золотой серединой» и, разумеется, игроки заранее старались разузнать, кто из претендентов питает слабость к бруснике, а кто ее терпеть не может.
Наконец, все, какие только можно, сведения о кандидатах были собраны, тщательнейшим образом проанализированы, и ставки сделаны. Точная сумма автору, конечно, неизвестна, но полагаю, что она составила не меньше тысячи. Вам это, может быть, покажется сущим пустяком, но для крошечного городка пятнадцать лет назад это были громадные деньги.
Поскольку соревнование проходило у всех на глазах и было строго ограничено во времени (десять минут), что по идее исключало всякое жульничество, никто не возражал против того, чтобы и сами претенденты делали ставки, конечно, на самих себя. Билл Трейвис так и поступал. Поскольку он в тот год был явным фаворитом, то его шансы оценивались как пять к одному, то есть чтобы выиграть, скажем, полсотни, ему следовало поставить на себя двести пятьдесят. Не очень-то хороший расклад, но такова цена успеха, впрочем, в своей победе он не сомневался. Под гром аплодисментов, сияя белозубой улыбкой, вскочил он на помост, как только мэр объявил в микрофон:
– А теперь несравненный чемпион Гретны, великий Билл Трейвис!!!
– У-у-ух! – в один голос выдохнула публика.
– Сколько на этот раз осилишь, Билл? – кричал кто-то.
– Уж наверняка не меньше десятка, – отвечали ему.
– Эй, Билли, не подведи меня! Я на тебя поставил двадцать баксов!
– Оставь мне хоть кусочек, Билл! Хоть попробовать!
С деланной скромностью кивая и улыбаясь публике, Билл Трейвис позволил мэру повязать себя салфеткой, после чего занял место у правого края стола, там, где во время соревнования будет находиться мэр Шарбонно. Справа налево участники расположились таким образом: Билл Трейвис, Дэвид Хоган-Задница, Боб Кормер, директор школы Джон Уиггинс, Кэлвин Спайер. Затем мэр Шарбонно представил Сильвию Додж, президента Женского общества Гретны, вероятно, со времен открытия Америки, без которой конкурс пожирателей пирогов был также немыслим, как и без многолетнего чемпиона Билла Трейвиса: она лично инспектировала пекарню и была ответственной за качество каждого пирожка, причем процесс проверки включал и контрольное взвешивание на аптекарских весах.
Сильвия, по-королевски улыбаясь толпе, произнесла краткую речь насчет того, как счастлива она, что столько людей собрались отдать дань памяти первым поселенцам, отцам-основателям нашей великой страны, достойными наследниками и продолжателями дела которых являются республиканцы во главе с мэром Шарбонно («Не забудьте вновь проголосовать за него на предстоящих в ноябре выборах», – призвала она) на местном уровне, а на общенациональном – с Ричардом Никсоном, подхватившим факел свободы из рук «нашего горячо любимого генерала». После этих слов в громадном брюхе Кэлвина Спайера громко заурчало. Все знали, что Кэлвин был, во-первых, демократом, а во-вторых, католиком, что в глазах Сильвии Додж приравнивалось к смертному греху. Она одновременно смутилась, выдавила жалкую улыбку и покрылась пятнами гнева, после чего обратилась к «присутствующей на этом торжестве нашей славной молодежи» с призывом «достойно нести звездно-полосатый стяг», быть патриотами своей страны и всегда помнить, что курение – мерзкая, вредная привычка, от которой бывает рак. «Славная молодежь», которая какие-нибудь восемь лет спустя проявит свой патриотизм демонстрациями против войны во Вьетнаме, а курить будет в основном не «Кэмел» или «Мальборо», а марихуану и гашиш, слушала леди Додж без энтузиазма, с нетерпением ожидая начала потехи.
– Меньше слов, больше дела! – выкрикнул кто-то под одобрительные возгласы остальных. – Пора начинать!
Мэр Шарбонно торжественно вручил Сильвии секундомер и полицейский свисток, чтобы подать сигнал по истечении контрольных десяти минут.
– Готовы? – обратился он к претендентам.
Вся пятерка подтвердила готовность номер один.
– Внимание… – разнесся голос мэра по Главной улице. Он поднял коротенькую толстую руку и тут же резко дал отмашку: – НАЧАЛИ!!!
Пять физиономий одновременно склонились к тарелкам. Послышалось громкое чавканье, напоминающее топот сапог по грязи. Болельщики заорали, поддерживая своих любимцев, но уже как только претенденты расправились с первым пирогом, многие начали понимать, что назревает сенсация. Хоган-Задница, чьи шансы из-за его молодости и неопытности оценивались как один к семи, жрал, будто одержимый, челюсти его с пулеметным треском сокрушали корку (по правилам необходимо было съесть только верхнюю корку, а нижнюю можно оставить), а когда она исчезла у него во чреве, он издал губами гулкий всасывающий звук, словно громадный пылесос, и начинка пирога последовала вслед за коркой. Секунд через пятнадцать он оторвался от тарелки, весь вымазанный брусничной начинкой, тогда как легендарный Билл Трейвис не справился еще и с половиной пирога!
Мэр, обследовав тарелку Хогана, объявил, что она достаточно чиста, и положил второй пирог. Выяснилось, что с первым Задница разделался за сорок две секунды, установив рекорд соревнований за все годы их проведения.
На второй он накинулся с удвоенной яростью. Билл Трейвис, покончив наконец с первым пирогом, обеспокоено поглядывал на неожиданного конкурента. Впоследствии он говорил друзьям, что столь достойный соперник появился у него впервые с 1957 года, когда Джордж Гамаш заглотнул три пирога за четыре минуты, после чего свалился замертво, и его еле откачали. Откуда взялся этот чертов парень, или это, может, и есть черт? При мысли о деньгах, которые он может потерять, в голове у Билла помутилось, и он удвоил усилия.
Но если Трейвис их удвоил, то Задница утроил. Не только скатерть и салфетка, но и лоб и даже волосы его были заляпаны брусничным джемом, создавая впечатление, что он им потеет.
– Готово! – воскликнул он, отваливаясь от тарелки, прежде чем Билл Трейвис успел прогрызть верхнюю корочку.
Но если Трейвис их удвоил, то Задница утроил. Не только скатерть и салфетка, но и лоб и даже волосы его были заляпаны брусничным джемом, создавая впечатление, что он им потеет.
– Готово! – воскликнул он, отваливаясь от тарелки, прежде чем Билл Трейвис успел прогрызть верхнюю корочку.
– Полегче, паренек, полегче, – проговорил ему на ухо Шарбонно: он сам поставил десять долларов на Билла Трейвиса. – С таким темпом как бы тебе не стало плохо.
Задница его как будто и не слушал, вгрызаясь в третий пирог. Челюсти его работали, как мясорубка. И тут…
И тут я должен прервать свой рассказ, чтобы поведать об одной немаловажной детали. В аптечке Хоганов имелась некая бутылочка, на три четверти наполненная жидкостью противного желтого цвета, быть может, самой гадостной, которая только существует на земле: касторовым маслом. Так вот, теперь бутылочка была пуста. Дэви-Задница, предвкушая сладостную месть, вылакал эту мерзость до последней капли и даже облизал горлышко. Доканчивая третий пирог (Кэлвин Спайер, явный аутсайдер, еще не справился и с первым), Задница прибег к заранее продуманному трюку. Вместо пирогов он представил жирных, вонючих крыс со вспоротыми животами, а вместо брусничного джема – вываливающиеся из крысиных животов тухлые внутренности…
Тем временем с третьим пирогом было покончено, и он принялся за четвертый, опережая легендарного Билла Трейвиса на целый пирог. Толпа, всегда падкая на сенсацию, уже неистово поддерживала без пяти минут нового чемпиона.
Однако становиться чемпионом Задница не имел ни желания ни сил: он уже выдохся, и не смог бы продолжать в таком темпе, даже если бы ставкой была его собственная жизнь. К тому же, победа была для него равносильна поражению: не победы он жаждал, но мести. Касторка уже начала бунтовать у него в желудке, рот открывался и закрывался, как у вытащенной на берег рыбы. Он потребовал пятый пирог, который должен был стать последним, и, уронив голову, вгрызся в корку, после чего принялся всасывать в себя брусничный джем. В желудке громко забурчало: час страшной мести наступил. Переполненный сверх всякой меры желудок Хогана, наконец, восстал.
Задница поднял голову, повернулся к Биллу Трейвису и открыл рот, щерясь зубами, синими от брусники.
Содержимое его желудка выплеснулось неудержимым желто-голубым фонтаном, обдавая несчастного Трейвиса, который успел лишь издать нечленораздельный звук. Дамы в испуге завизжали, а Кэлвин Спайер с расширенными от ужаса глазами перегнулся через стол и блеванул прямо на прическу Маргерит Шарбонно, супруги мэра. Та с воплем принялась ощупывать волосы, покрытые жуткой смесью из брусники, вареных бобов и частично переваренных гамбургеров (последние два блюда были ужином Кэла Спайера), затем обернулась к своей лучшей подруге, Марии Лейвин, и тут же ее вытошнило на ее замшевый жакет.
Дальнейшие события произошли практически одновременно.
Билл Трейвис обдал мощной струей рвоты два первых ряда зрителей. При этом на лице его было такое выражение, как будто он никак не мог поверить, что все это – не сон.
Джон Уиггинс, директор средней школы Гретны, раскрыл рот и, будучи воспитанным человеком, сделал это в собственную тарелку.
Мэр Шарбонно, внезапно обнаружив себя председательствующим сборищем холерных больных вместо вполне достойного мероприятия, собирался уже объявить чемпионат прерванным по техническим причинам, но вместо этого лишь испачкал микрофон.
– Господи, спаси и сохрани! – взмолилась Сильвия Додж, после чего ее довольно скромный ужин – устрицы с лимоном, салат из шинкованной капусты, кукурузные хлопья с сахаром и маслом, а также кусочек шоколадного пирожного – нашел запасный выход и смачно растекся по мэрскому смокингу. Хоган-Задница переживал свой звездный час, стоя на импровизированной сцене и, с улыбкой до ушей, раскланиваясь перед публикой. Блевотина покрыла все вокруг. Рвало всех без исключения. Какого-то парня в джинсах вытошнило прямо на пробегавшего мимо, совершенно ошалевшего пекинеса, и бедная псина чуть не захлебнулась. Миссис Брокуэй, супруга пастора методистской церкви, испустила долгий стон, за которым последовали остатки ростбифа, жареного картофеля и яблочного мусса. Последний, впрочем, был вполне готов к повторному употреблению. Джерри Мейлинг, явившийся понаблюдать за новым триумфом своего механика, решил убраться подобру-поздорову из этого дурдома, но не успел он отбежать и пятнадцати ярдов, как поскользнулся и плюхнулся в теплую, вонючую лужу, после чего сдержаться уже не мог. Ему оставалось лишь поблагодарить Бога за то, что надоумил его надеть в тот вечер рабочий комбинезон. Мисс Норман, учительницу английского и латыни, стошнило в собственный кошелек, достаточно объемный, чтобы принять в себя хозяйский ужин. Ну, и так далее…
Хоган-Задница наблюдал за этим пандемониумом с чувством глубокого удовлетворения и законной гордости. Никогда ему еще не было так хорошо, так покойно на душе… Он взял из дрожащей руки мэра Шарбонно микрофон, обтер его салфеткой и проговорил…
Глава 17
– Соревнование закончилось вничью!
Вернув микрофон мэру, он спустился с трибуны и отправился домой, к матери, которая не присутствовала на соревновании, так как не с кем было оставить двухлетнюю сестренку Дэви.
– Ты победил?! – воскликнула она, как только он вошел, весь в брусничном джеме и блевотине, так и не сняв с шеи салфетку.
Дэви молча поднялся к себе, заперся в комнате и рухнул на кровать… С этими словами я допил «коку» Верна и швырнул бутылку в кусты.
– Замечательно! – одобрил Тедди мой рассказ. – А дальше, дальше-то что было?
– Понятия не имею.
– Как это ты понятия не имеешь? – не понял он.
– Очень просто: это значит конец истории. Если автор не знает, что было дальше, значит, рассказу конец.
– Что-о-о?! – возмущенно протянул Верн, с таким разочарованно-обиженным видом, будто ему вместо обещанной ватрушки подсунули лягушку. – В чем же тут суть? Чем, черт тебя побери, все это закончилось?
– Додумывайся сам, – объяснил ему Крис, – у тебя же есть собственное воображение.
– Еще чего! – возмутился Верн. – Он сочинил эту сраную историю, вот пускай он и применит свое воображение!
– Да, Горди, чем же в конце концов все это кончилось для Задницы? -принялся настаивать и Тедди. – Ты уж давай, досказывай…
– Ну, – замялся я, – думаю, что уж папаша-то его присутствовал, конечно, на соревновании и, придя домой, задал сыночку хорошую трепку.
– Точно, – согласился Крис, – скорее всего, так и было.
– А ребята, – добавил я, – продолжали дразнить его Задницей, вот только к этой кличке прибавилась, наверное, еще одна: Рыгайло-Блевайло.
– Тоскливый какой-то конец, – угрюмо заметил Тедди.
– Потому-то я его и опустил.
– А ты не хочешь переделать его? – предложил Тедди. – К примеру, он, пристрелив папашу, убегает из дома и присоединяется к техасским рейнджерам… Как тебе это нравится?
Мы с Крисом обменялись взглядами, и Крис незаметно покрутил пальцем у виска.
– Ну, если так нравится тебе… – не стал я возражать Тедди.
– А про Ле-Дио ничего новенького нет?
– Сейчас нет, может, попозже будет. – Мне не хотелось его огорчать, однако рассказывать что-то про Ле-Дио у меня не было ни малейшего желания. – Жаль, что тебе не понравилась эта история.
– Да нет же, еще как понравилась, особенно про блевотину, – принялся уверять Тедди. – Вот только конец маленько подкачал.
– Да, – согласился Верн, – то, как всех там вывернуло наизнанку, было великолепно. А насчет конца Тедди прав.
– Ладно, пусть будет так, – вздохнул я.
Крис поднялся: пора было трогаться в путь. Было еще совсем светло, и небо продолжало сиять какой-то пронзительной голубизной, однако тени сильно удлинились – дело шло к вечеру. Ребенком, помнится, мне всегда казалось, что вечера на исходе лета наступали как-то уж слишком неожиданно, совсем не так, как, скажем, в июне, когда и в половине десятого было еще совсем светло.
– Который час, Горди? – спросил Крис.
Взглянув на часы, я поразился: уже шестой…
– Да, пора, – заторопился и Тедди. – Нужно разбить лагерь засветло, чтобы успеть собрать дров. К тому же я проголодался.
– Ладно, начнем устраиваться на ночлег в половине седьмого, – решил Крис. – Возражений нет?
Их не было. Мы двинулись в путь, но уже не по шпалам, а по щебенке возле рельс. Река вскоре осталась далеко позади, так, что ее и слышно уже не было. То и дело приходилось хлопать себя по лицу и шее, отгоняя комаров. Впереди теперь шли Верн и Тедди, оживленно обсуждая содержание последних выпусков комиксов, а Крис, засунув руки в карманы, двигался со мною рядом. Рубашка, все еще повязанная на поясе, хлопала его по бедрам и коленям, словно фартук.
– Я слямзил у папаши несколько штук «Уинстона», – сообщил он. -Покурим после ужина.