– Это вы на что намекаете? – насторожилась Маша.
– Я не намекаю, – ответила Женька. – Но если выяснится, что это убийство…
– Убийство? Кому ж надо девчонку убивать? – удивилась Маша. Признаться, этот вопрос и мне не давал покоя. – Я вам так скажу, – сказала Мария. – Никому из них я зла не желаю, хоть и свели маму в могилу раньше времени, да и нам с братом досталось немало, не знали, как нас обозвать и что сказать пообиднее. Но и переживать из-за того, что кого-то из них господь прибрал, я не собираюсь. Нет у меня к ним жалости.
– Маша, – начала я тихо. – Мы вас ни в чем не обвиняем. Но вы же современный человек, должны понимать: если в деревне происходят все эти странности, значит…
– Я Наталью в яму столкнула? – усмехнулась она. – Смех да и только. Идите, доносите кому считаете нужным, пусть проверяют, мне-то что? Я про себя знаю, а если есть за мной какой грех, пусть докажут.
– А волчий вой, а надпись на кресте? Кто-то ведь написал на нем цифру «25»?
– Я не писала.
– И не догадываетесь, кто бы это мог быть? – осторожно спросила я. – В деревне несколько лет происходят странные вещи, люди боятся и… кто-то ко всему этому руку приложил.
– Не знаю. Ищите, – пожала она плечами.
– Хорошо, – вздохнула я. – А этот крест, на котором сделали надпись. Откуда он взялся?
– Крест Слава поставил, – спокойно ответила она. – Когда стало ясно, что памятника невинно убиенным здесь не будет, он и поставил. Многим это не по нраву пришлось, но крест без надписи, вот и промолчали.
– Почему Слава вдруг решил поставить крест? – удивилась я.
– Ну, так, по слухам, отец его здесь погиб.
– Как отец? Нам сказали, его отец руководил строительством железной дороги?
– Все так. Когда его перевели дальше на Север, жена его в Рождествене осталась. Сначала думали – временно, может, жилья там нет. Но потом… я ведь говорю, в деревне ничего не скроешь.
– У нее был любовник? – очнувшись, спросила Женька.
– Болтали. Среди пленных офицер был, говорят, красавец и гордый очень. Уж вроде жизнь тут жуткой была, а он идет, подбородок вверх, спина прямая, не хочешь, а залюбуешься. Дело молодое, вот и вышло. Не раз видели, как он в дом входил, когда мужа не было, хотя они, конечно, осторожничали. Мать Славы дружбу ни с кем не водила, она вообще странная была. Мама рассказывала, идет кто по улице, и она навстречу, глянет так, что человек вроде к земле прирастает и с места двинуться не может. Слух о них шел, конечно, но особо болтать остерегались, муж у нее человеком был суровым, но в ней души не чаял. Однако гадали, кто отец ребенка, она в ту пору беременная была. И вдруг взрыв. Когда она узнала, говорят, рухнула на землю как подкошенная и больше в себя уже не приходила. Так ее и схоронили.
– Но оказалось, что женщина была жива?
– Выходит, что так. Отец ее пришел в деревню, когда гроб уже закопали.
– Откуда пришел? – влезла Женька.
– Не знаю. Наверное, жил где-то по соседству. Он увез ребенка и тело дочери. Дочку где-то у себя схоронил. Когда все это было? – вздохнула она. – Было, да быльем поросло.
– Но не для всех, – покачала я головой.
– Вы это о чем? – насторожилась Маша. – Уж не думаете ли вы… не знаю, что с Натальей, но остальных бог прибрал, а господу людская помощь без надобности.
– Убийства иногда очень ловко маскируют под несчастный случай.
– Какие убийства? – отмахнулась женщина. Тут под окнами появился ее брат, она нахмурилась и поджала губы.
Уверена, одна и та же мысль пришла нам в голову одновременно. Отвернувшись от окна, Маша нервно теребила руками фартук, я боялась, что теперь от нее ни слова не добьешься, и все-таки спросила:
– Как остальные жители относились к пленным?
– Люди все разные. У кого мужей да сынов поубивало, смотрели косо, а тут, считай, в каждом доме похоронку получили, а то и не одну. Но за то время, что немцы здесь жили, многие привыкли. Жалели их, и они чем могли помочь деревенским старались, ведь мужиков в деревне не было, не считая стариков да солдат, что лагерь охраняли. Кому крышу залатают, кому крыльцо подправят, кому огород вскопают. Когда пленных убили, многие их жалели. А старик, Демьян Суриков, сказал: «Грех на всех нас лежит, что людям не помогли, отвечать за него придется». Сначала на его слова никто внимания не обратил, а когда Петр Плещеев погиб, а вслед за ним Васька Рогожин, вспомнили.
– Что он имел в виду? – насторожилась я.
– То, что пленных под завалом умирать оставили, – сказала Маша.
– Почему из деревенских никто немцам не помог?
– Кто знает. Боялись, наверное.
В доме появился Вальтер, улыбнулся нам и присел к столу. Маша поставила перед ним чашку и начала собирать на стол, а мы поспешили проститься.
– Все ясно, – не успев сойти с крыльца, зашептала мне Женька.
– Что тебе ясно? – разозлилась я.
– А то и ясно, что не обошлось без этой тетки. Она местным простить не может гибель отца.
– По-твоему, она Наталью убила?
– Не она, так брат.
– Он же не в себе.
– Вот именно. Что сестра напоет, то он и сделает. А силища у психов, знаешь какая? Проломить голову здоровому мужику им ничего не стоит.
– Так это буйные, а он безобидный.
– Тебе так только кажется. Мотив налицо, Вальтер этот целыми днями шляется по деревне, внимания на него никто не обращает, а он… Опять же, народ здесь чудной, обо всем предпочитают помалкивать, так что, если кто-то чего-то заподозрит, еще не факт, что расскажут. Анфиса, надо срочно ехать в город и тамошних ментов…
– Ага, – усмехнулась я. – Ты им скажешь, что Вальтер с Машей мстят за погибшего отца, оттого народ в округе пополняет ряды погибших в результате несчастных случаев? Ты что, забыла: ни одного уголовного дела не заведено.
– Теперь придется завести. Не могут они замалчивать очевидное.
– Это для тебя все очевидно, а им требуется что-то посущественнее.
– Ты что, в самом деле считаешь, что Наталья погибла в результате несчастного случая?
– Выяснять, так это или нет, дело милиции. Если у ментов возникнут вопросы, им придется разбираться.
– Сомневаюсь. Здесь все повязаны. Матушке убийство как кость в горле, у ментов раскрываемость, короче, все будут только рады на несчастный случай ее смерть списать.
– Ты-то почему так уверена, что это убийство? – разозлилась я.
– Потому что все сходится. Они в сговоре с колдуном, стоило ему появиться в деревне – и наутро в монастыре уже труп. А что он говорил, помнишь? Мол, не спешите на тот свет. Это прямая угроза. Они втроем всю деревню терроризируют.
– Охранники погибли давно, в то время и Маша, и ее брат, и Слава были еще детьми.
– А дед этого Славы? Он начал вершить правосудие, тут и детки подросли, приняли эстафету.
Я понимала, что разубеждать Женьку – труд напрасный, однако мне самой идея представлялась фантастической. Допустим, Маша считает односельчан виновными в смерти своего отца, но для того чтобы от обвинений перейти к решительным действиям, требуется что-то посерьезнее рассказов матери, так мне по крайней мере казалось. Столько смертей, и каждый раз все списывают на несчастный случай, неужели ни у кого не возникло сомнений? Хотя… Женька права, народ здесь особо разговорчивым не назовешь. Но мысль о том, что женщина с умалишенным братом и мужчина, живущий где-то в лесу, устроили вендетту, в голове не укладывалось. Это даже не триллер, это черт знает что такое.
– А как же наша Кошкина? – вздохнула я. – Ее они тоже до сердечного приступа довели?
– Конечно.
– Но тогда кому-то из них надо было отправиться в наш город.
– Не вижу проблем, – пожала Женька плечами.
Мы вернулись в гостиницу. Три сестры сидели на веранде и встретили нас тяжелыми взглядами. Я, признаться, даже поежилась.
– У Машки были? – спросила Люба сурово.
– Были, – ответила я.
– Ох, девки, девки, – вздохнула она, покачав головой. – Слышали пословицу: «Не буди лихо, пока оно тихо»? Принесла вас нелегкая, теперь вот… – Она не договорила и отвернулась. Ее сестры молчали, хмуро глядя на нас.
– Ваша Кошкина тоже все выспрашивала, – вдруг сказала Вера, как видно, успев забыть о своем утверждении, что Кошкиной здесь не было. По крайней мере она ничуть не смутилась и продолжала: – Жива она?
– Нет, – испуганно покачала головой Женька. – Сердечный приступ.
– То-то, – поникла головой Вера. – Как только начнет кто ворошить… Теперь вот Наташа. Двое уже…
– Будет и третий, – тихо заметила Надя под тревожным взглядами сестер. – Всегда так.
Я тряхнула головой, точно пытаясь избавиться от наваждения.
– Скажите, Маша здесь постоянно живет? – спросила я.
– Где ж ей еще жить? – удивилась Вера.
– Может, к родственникам уезжала?
– Никуда она не уезжала, брата не оставишь, а с ним… уж года два даже в город не ездит, в больницу. Если надо, в Снегирево ходит, тут недалеко. И родни у них никакой… – вдруг смешалась она и замолчала.
– Может, к родственникам уезжала?
– Никуда она не уезжала, брата не оставишь, а с ним… уж года два даже в город не ездит, в больницу. Если надо, в Снегирево ходит, тут недалеко. И родни у них никакой… – вдруг смешалась она и замолчала.
– Ну и что? – уже в комнате сказала Женька. – Предположим, Маша с братом у всех на виду, а Слава? Кто знает, в лесу он или за тысячу километров отсюда? И где он сейчас шастает – вопрос.
– Знаешь, что меня удивляет? – сев на кровать, спросила я. – Почему трое охранников из восьми остались здесь? – Подружка поначалу моего вопроса не поняла и нахмурилась. – Все восемь солдат были не местные. После службы пятеро разъехались по разным местам, а трое остались.
– Ну, – отмахнулась Женька. – Остались и остались. Влюбились в местных девок, вот и все. Отец Кошкиной тоже на Машину мать глаз положил, но у них не сложилось, а этим, может, повезло больше.
– Нет, тут что-то не так, – покачала я головой. – Четверо солдат в тот день были в монастыре. Предположительно, они монастырь и взорвали. По идее, им надо бы держаться от этих мест подальше.
– Ничего подобного. Убийц, как известно, тянет на место преступления, вот и эти здесь осели. Отец Кошкиной уехал, и это, между прочим, спасло ему жизнь. Не до него было. Но когда близкие родственники конвоиров стали убывать, вспомнили и о его детях, наверное, потому, что брат Кошкиной появился в Рождествене. Такую возможность грех упустить, и с ним тоже поспешили разделаться.
– Вот-вот, что ему тут понадобилось, интересно? И самой Кошкиной тоже.
– Она хотела проверить слухи о проклятии, – напомнила Женька недавнюю версию.
– Хорошо. Брат тоже хотел проверить? И зачем отец Кошкиной приезжал сюда с сыном и внуком? Нормальный человек поспешил бы забыть о том, что тут произошло. А он по пьяному делу любил предаваться воспоминаниям. Такое впечатление, что монастырь их притягивал, – произнесла я и задумалась, почувствовав тревогу, как будто догадка рвалась наружу, но что-то ей мешало. Так бывает, когда не можешь вспомнить нужную фамилию, она вертится на языке, а не ухватишь. – Маша сказала, незадолго до взрыва ее отец приходил домой, был чем-то обеспокоен. Собирался что-то рассказать матери, но не успел.
– Заподозрил, что их хотят убить? – подсказала Женька, но я не ответила. – Не понимаю, какие у тебя могут быть сомнения? – бегая по комнате, говорила она. – По мне, так все совершенно ясно.
– Это я уже слышала.
– Что делать будем? В город ехать уже поздно, если только там заночевать.
– Зачем тебе в город?
– Поговорить с ментами.
– Давай дождемся результатов вскрытия. Если это убийство, то…
– А если нет? – буркнула Женька и села рядом. – Анфиса, а вдруг это правда какое-то колдовство? Я вот думаю, толкнуть человека в яму, конечно, можно и утопить или, к примеру, деревом придавить. Но молния… как-то это слишком. Я бы даже могла допустить, что все эти смерти и правда случайны, но ведь кто-то написал цифру «25» на памятнике, а еще волки выли…
Я посмотрела на Женьку с несколько ошалелым видом, потом ткнула в нее пальцем и произнесла:
– Надпись появилась после гибели Натальи?
– По крайней мере в ту же ночь или утром. А что?
– Предположим, некто знал, чья она внучка, и очень хотел, чтобы ее смерть выглядела как очередная расплата за грехи отцов.
– То есть… – медленно произнесла Женька. – Он хотел скрыть истинную причину убийства?
– Если это все-таки убийство, – сочла нужным поправить ее я.
– Не зли меня. Конечно, убийство. Но за что ее могли убить? Наследство и прочее смело можно исключить, Ребенок? А что? Возможно, люди, взявшие на воспитание малыша…
– Не увлекайся. Ей вряд ли сказали, кто они такие. Искать надо в монастыре. Почему-то она продолжала оставаться там, хотя ее телесная чистота под сомнением. И почему-то после войны охранники остались здесь, – пробормотала я. – Возвращаемся к исходной точке. Нам надо найти ее любовника.
– Хорошо, – легко согласилась Женька. – Давай идею.
– Попробуем поговорить с художником.
– Сейчас пойдем? – воодушевилась Женька.
– Пожалуй, уже поздно. Назад возвращаться придется в темноте. Хотя можно переночевать у Полины Ивановны, она нас в гости звала.
– А если попросить Илью нам помочь? Наша машина там не пройдет, – озарило Женьку. – А на его тачке до деревни доедем за десять минут. Думаю, он не откажет.
– Как ты ему объяснишь, что нам в Прохоровке понадобилось?
– Скажем, знакомую навестить решили. Ну так что? Идем, – решительно позвала она.
Мы поднялись на второй этаж и постучали в тринадцатый номер. Женькина манера открывать дверь, не дождавшись разрешения, всегда меня возмущала. Вот и сейчас, стукнув раз, она распахнула дверь и сделала шаг. Илья стоял в джинсах, держа рубаху в руке. Женька замерла с открытым ртом, а я поначалу смутилась и даже покраснела от досады за допущенную бестактность. Потом челюсть у меня тоже отвисла. И причиной тому были вовсе не достоинства фигуры Ильи, хоть там было на что посмотреть. Все дело в его руках, точнее, в татуировке. От локтей шла затейливая вязь и сходилась под лопатками. Впечатление было, что это два темных сложенных крыла.
Итак, мы замерли в дверях с открытыми ртами, а он спокойно набросил рубашку на плечи и, застегивая пуговицы, спросил:
– Опять что-нибудь случилось?
– Да вроде нет, – ответила Женька.
– Две минуты – и я готов.
– Что это у тебя за татуировка? – спросила я, решив не церемониться.
– Нравится? – улыбнулся он. – Мне тоже понравилось. Кстати, мне ее делал очень известный мастер.
– Не сомневаюсь. И где обретаются такие известные мастера?
– В Москве. Могу дать адрес.
– Можно взглянуть на крылья поближе? – расцвела в улыбке Женька.
– Давай выберем другое время, – подмигнул он ей, но, решив, что шутка не прошла, молча расстегнул рубаху. – Любуйтесь на здоровье. За вами ответный стриптиз.
Мы изучали рисунок, забыв о приличиях, Женька водила пальцем по спине и рукам Ильи и вынесла вердикт:
– Это руны.
Я согласно кивнула.
– Что это? – заинтересовался Илья.
– Руны. – Женька сразу же принялась хвастать своими познаниями. – Древние письмена с символическим значением.
– Да что вы говорите? – удивился он, глядя на нас с усмешкой. – И всю эту фигню на мне можно прочитать?
Женька уставилась на меня, как будто всерьез ожидала, что я в самом деле на такое способна. Я попыталась вспомнить хоть что-нибудь, ткнула пальцем в знакомый знак «зиг», столь популярный у фашистов, и бодро сообщила:
– Это символ солнца, считалось, что он защищает от демонических существ. Вот этот знак «жизнь» одновременно является символом и счастья и несчастья, это знак «турс», его использовали в колдовстве, а вот этот «белка» – символ скота и богатства.
– И что получилось? – необыкновенно заинтересовался Илья.
– Ничего, – буркнула я. – Что может получиться, если я помню всего несколько знаков?
– Ты сумела произвести впечатление, – серьезно кивнул он. – Потому что я ни одного не знал, кроме свастики, конечно. Из-за свастики сомневался, стоит ли выбирать этот рисунок, но мне объяснили, что это символ солнца у древних славян.
– Хочешь сказать, ты знать не знал, чем себя украшаешь? – возмутилась Женька.
– Что я должен был знать? – удивился Илья. – Для меня это просто красивый рисунок. А для вас нет?
– Анфиса считает, что с такими вещами не шутят. Когда мы в Норвегию ездили, я хотела сувенир купить, подвеску в виде бубна саамского шамана, тоже с рунами. Но Анфиса меня отговорила, потому что энергетика сильная, и когда нет ума понять, как все это можно использовать, лучше не соваться.
– Должно быть, у меня тоже ума нет, – пригорюнился Илья. – Потому что я даже представить не могу, что этим вообще можно как-то пользоваться. Надо будет в Интернете пошарить, глядишь, найду что толковое и научусь, к примеру, оборачиваться волком.
– Почему именно волком? – насторожилась Женька.
– Хорошо, вороной. Вы не против? А теперь, с вашего позволения, я надену рубашку. Нас ждут к ужину. – Он надел рубашку, прошел к двери, распахнул ее перед нами и сказал: – Прошу.
За столом Женька все больше молчала, а когда я попыталась обратиться к Илье с просьбой отвезти нас в Прохоровку, так пнула меня ногой под столом, что едва его не опрокинула.
– Я не понял, что должен сделать для вас? – спросил Илья.
Я торопливо ответила:
– Нет-нет, ничего, – и послала Женьке благодарный взгляд.
– Как вы смотрите на то, чтобы скоротать вечер за приятной беседой? – задал вопрос Илья, когда ужин подошел к концу.
– Не сегодня, – выжала из себя улыбку Женька. – Надо поработать над статьей.
– Жаль, а я на это рассчитывал, – улыбнулся он и посмотрел на подружку со значением. Она тяжко вздохнула, разрываясь между двумя желаниями: узнать, каков этот тип в постели, и разгадать местные тайны. Тайны победили.