– Эй, очнись, – позвала Женька. Я с удивлением посмотрела на нее, Илья к тому времени успел к нам присоединиться.
– Клад, о котором говорил отец Кошкиной, – пролепетала я.
– Конечно, клад, – кивнул Илья. – Как же без клада? Лежит себе под плитой, а вокруг такие страсти-мордасти. Жаль, мы не в Египте, там бы мумия была, но и здесь ничего, монашка тоже вполне подходит.
– Чего ты зубы скалишь? – накинулась на него Женька.
– Хорошо, буду говорить серьезно. Ефросинью когда схоронили, до крещения Руси? Если монастырь уже стоял, выходит, после. Христиане не язычники, золото, коней и любимых жен вместе с покойниками не зарывали. Следовательно, ничего, кроме костей, там быть не может. Идем дальше. Допустим, в лихое время людям свойственно все самое ценное прятать, и тут я спорить не буду: захоронение вполне подходит. Но здешние места война стороной обошла, а значит, прятать что-то было без надобности.
– Как же без надобности? А революция?
– Хороший вопрос. Предположим, надумали спрятать ценности, иконы, книги и так далее. Но это ведь время относительно недавнее, и свидетельства должны были бы сохраниться.
– Ничего подобного, – запальчиво начала Женька, но Илья ее перебил:
– Давайте лучше золото Колчака искать или Янтарную комнату. Про нее хоть точно известно, что она была.
– На Янтарную комнату без нас охотников много. А гробницу кто-то пытался вскрыть.
– Ваш Волков и то не уверен, что это гробница, просто плита, не похожая на остальные. Кстати, в соседней яме тоже есть плиты, почему вы заинтересовались именно этой?
– Не мы, а тот, кто пытался плиту приподнять.
В общем, по дороге в гостиницу мы успели поссориться, Женька презрительно отворачивалась от Ильи, он насмешливо кривил губы, а в мою душу закралось сомнение: вдруг Илья прав? Такое чувство, что мы блуждаем в потемках, и чем дальше, тем ясности все меньше.
– Какие у вас планы? – спросил он, когда мы вошли в холл.
– Янтарную комнату искать, – гневно ответила Женька и проследовала в наш номер. Я, естественно, за ней. – Чего это у тебя вид такой кислый? – буркнула она, приглядываясь ко мне. – Ты Илью не слушай, он сеет панику в наших рядах. Что менты, что прокурорские, от них одно беспокойство и никакой помощи.
Ее высказывания я комментировать не стала, присела на кровать и спросила:
– Отдохнем перед походом?
– Какой отдых? – возмутилась Женька. – Надо с пользой проводить имеющееся у нас время.
Пока я гадала, о какой пользе говорит подружка, она предложила:
– Махнем в Прохоровку?
– Но… – начала я и замолчала под ее гневным взглядом.
– Нечего рассиживаться, – прикрикнула она, и мы отправились в Прохоровку.
Однако по дороге энергии в Женьке малость поубавилось, и она заскучала.
– Если художник опять на рыбалке, получится, что мы напрасно себя истязаем пешими походами.
– Утешайся тем, что это для здоровья полезно.
– Анфиса, давай идею, как с ним познакомиться, ты же мастер художественного слова. Вопрос, где живет Полина Ивановна, не годится, вдруг он попросту пальцем ткнет в нужном направлении – и весь разговор.
– Вот уж не знала, что знакомство с мужчинами для тебя проблема.
– Но не можем же мы просто войти в дом и сказать: «Здравствуйте, мы хотим с вами об убийстве Натальи поговорить».
Тут и я задумалась. В молчании мы вошли в Прохоровку, достигли дома художника и с облегчением вздохнули. Из открытого настежь окна доносились мужские голоса. Женька укоризненно взглянула на меня, и идея не замедлила явиться. Я рухнула на зеленую травку, взвизгнула «ой», после чего сообщила:
– Кажется, я подвернула ногу.
– Да ты что? – переполошилась Женька. – Надо же… очень больно?
– Нет, но художнику об этом знать ни к чему. Звони в дом, интеллигентные люди просто обязаны помочь.
– О господи, я ведь решила, что ты взаправду.
Женька бросилась к калитке и надавила кнопку звонка. Голоса на мгновение стихли, потом хлопнула входная дверь, а вслед за этим распахнулась калитка. Мужчина лет сорока с бородой и густой шевелюрой до плеч смотрел на Женьку со смешанным чувством удивления и тихой грусти.
– Слушаю вас, красавица, – произнес он и улыбнулся.
– Подруга подвернула ногу, – трагически сообщила Женька. – У вас есть телефон?
– Телефон есть, но ближайший фельдшерский пункт находится в двадцати километрах. – Он уже шел ко мне. Я страдальчески сморщилась, потирая ногу. – Давайте я взгляну.
– Вы в этом что-нибудь понимаете? – запаниковала я.
– Немного. Я – художник, а художникам положено знать анатомию. К тому же я заядлый охотник, а на охоте всякое случается. – Он стал ощупывать мою ногу, то и дело спрашивая: «Здесь больно?» Я старательно прислушивалась к своему организму и отвечала, очень надеясь, что мое притворство не разоблачат. – На щиколотку надо наложить тугую повязку, и все будет нормально, – заверил он по окончании осмотра, посмотрел на меня и вдруг заявил: – А у вас очень красивое лицо, и необычное.
– Что в нем такого необычного? – удивилась я.
– Глаза. Я бы хотел написать ваш портрет.
– Вот здорово, она об этом просто мечтала, – влезла Женька. – Правда, Анфиса?
Тему развить не удалось, потому что дверь снова хлопнула и мужской голос спросил:
– Валентин, что случилось?
Мы с Женькой в недоумении переглянулись, потому что голос показался знакомым. Тут калитка распахнулась, и мы увидели Петренко. Павел Ильич, одетый в старенький спортивный костюм, шагнул нам навстречу, и физиономия его начала вытягиваться.
– Женя, – прошептал он. – Откуда ты здесь?
– Не поверишь, дорогой, но у меня тот же вопрос к тебе, – растянув губы в улыбке, сказала Женька. Улыбка у нее, к слову, вышла зловещей.
– Я… – Павел развел руками. – Приехал к своему другу, погода прекрасная, взял отпуск, чтобы немного порыбачить. Кстати, я тебе звонил раз сто, ты постоянно была в зоне недосягаемости.
– Какое совпадение, – ответила Женька. – И я звонила. Мы тоже рыбу ловим… в мутной воде.
– Вот так встреча. Где вы остановились?
– В гостинице, в шести километрах отсюда.
– Я так понял, вы хорошо знакомы? – вмешался Валентин.
– Вот этот тип не так давно клялся мне в любви, – сурово произнесла Женька.
– Да я и сейчас готов. А в чем, собственно, дело?
Мы замолчали, переглядываясь, наверное, каждый искал ответ на этот вопрос.
– Моя нога, – робко пискнула я.
– Ах ты господи, – опомнился Валентин. – Надо внести девушку в дом.
– Нет, нет, я сама… попробую.
Он подхватил меня под локоть, и я заковыляла к калитке, не забыв скорчить страдальческую гримасу. Женька бросала гневные взгляды на Павла, а тот суетливо забежал вперед, распахивая перед нами двери. Мы вошли в дом. Просторный холл был завешан картинами: пейзажи, портреты старушек на завалинках, натюрморты из связок лука, рыбы и горшков. Я начала с интересом оглядываться, на мгновение забыв про больную ногу.
– Это ваши картины?
– Мои, конечно. Нравятся?
– Очень.
– Великая сила искусства. Анфиса почти не хромает, – заметил Павел. Я попыталась уловить издевку и от избытка старания стала припадать не на ту ногу.
– Ваша живопись действует… освежающе, – нашла подходящее слово Женька. – Сейчас все больше нас, бедных, такой мазней потчуют, а здесь все понятно и с настроением. Слава богу, не перевелись еще таланты на Руси.
– Золотые слова, – заявил еще один мужчина, появляясь в холле. Крупный, небритый, в шортах и майке, которая с трудом облегала его огромный живот. – Ну вот, Паша, а ты на скуку жаловался, смотри, какие красавицы, – сказал он и представился: – Симонов Егор Алексеевич.
– Анфиса, – сказала я, протягивая руку.
– Между прочим, она популярный писатель, – влез Павел. – Детективы пишет.
– Красивая девушка – дар небес, а когда она еще и талантлива… у меня профессия прозаическая, инженер-технолог.
– Это он прибедняется, Жора пишет прекрасные стихи, – сказал Валентин.
– Евгения Петровна, – все еще суетясь, представил Женьку Павел. – Журналист и просто красавица.
– Вот и славненько, прошу к столу, – предложил Валентин.
Мы вошли в кухню. На самодельном крепком столе с толстыми ножками стоял самовар – вопреки устоявшемуся мнению, что рыбаки и художники пьяницы, все трое предпочитали чай с баранками.
Меня, как пострадавшую, устроили в кресле и перетянули щиколотку бинтом, после чего все расселись на стульях.
– Значит, ты решил отдохнуть, – выпив чашку чая, полезла Женька к Павлу с расспросами.
– Да, а что такого? Я собирался пригласить тебя с собой, но не мог дозвониться, все гадал, куда ты исчезла, а ты, оказывается, здесь.
– То, что я здесь, неудивительно, а вот ты…
Стало ясно, что Женька намерена выяснять отношения, и если она сейчас все выложит Павлу, можно оставить надежду, что нам удастся узнать, кто был другом Натальи. Я умоляюще смотрела на подругу, недобро желая ей подавиться и немного помолчать, но мои взгляды она игнорировала, а господь не собирался потакать моим глупым желаниям. В общем, разборки продолжались.
– То, что я здесь, неудивительно, а вот ты…
Стало ясно, что Женька намерена выяснять отношения, и если она сейчас все выложит Павлу, можно оставить надежду, что нам удастся узнать, кто был другом Натальи. Я умоляюще смотрела на подругу, недобро желая ей подавиться и немного помолчать, но мои взгляды она игнорировала, а господь не собирался потакать моим глупым желаниям. В общем, разборки продолжались.
– Что я? – удивился он.
– Помнится, я спрашивала, знакомы ли тебе эти места, и ты ответил – нет. А теперь выясняется, что ты…
– Женечка, я ничего не понимаю, – пролепетал Павел. И в самом деле, он выглядел весьма растерянным. – Я не помню, чтобы мы упоминали это место.
– Я тебя спрашивала, куда вы ездили с отцом и дедом? И ты мне ответил…
– Что я не помню, – с готовностью кивнул Павел. – Мне было тогда лет семь или восемь. И я, если честно, никогда не был силен в географии. Опять же, я не в состоянии понять, при чем здесь Прохоровка?
– Ты не знал, что в соседней деревне в бывшем лагере для военнопленных твой дед был охранником?
– Ты это серьезно? – нахмурился Павел. – В Рождествене? Надо же… а откуда ты знаешь?
– Мы видели его фамилию в музее.
– Признаться, для меня это новость.
– А то, что здесь погиб твой отец, ты тоже не знал?
– В Прохоровке?
– Нет, в Рождествене.
– Не знал, – серьезно ответил Павел, сурово нахмурившись. – Я ведь тебе рассказывал, мои родители развелись, и где произошло несчастье, мать мне никогда не говорила. Похоронили его на нашем кладбище, похороны я прекрасно помню, а вот где он погиб…
– Да-а, – протянула Женька, очень сомневаясь в его словах.
Лично я не знала, как следует к ним отнестись. С одной стороны, такая неосведомленность кажется довольно странной, а совпадения еще более странными, с другой – он действительно был тогда ребенком и очень многого мог не помнить, а совпадения… совпадения еще и не такие бывают. Короче, я понятия не имела, стоит ему верить или нет.
– Вы слышали, что в монастыре Наталья погибла? – воспользовавшись паузой, спросила я. Мужчины дружно нахмурились и кивнули. – Вы ведь хорошо ее знали? – предположила я.
– Конечно, – ответил Валентин. – Она из Прохоровки, красивая девушка, я просил ее мне позировать, и она не отказалась. Хотите взглянуть на ее портреты?
– Конечно.
Мы все вместе поднялись на второй этаж, его занимала студия, огромное помещение, залитое солнечным светом. Все стены были увешаны картинами. На трех из них мы узнали Наталью. На первом полотне Наталья сидела в кресле-качалке, на плечи накинута клетчатая шаль, на коленях котенок. Красивое нежное лицо с сияющими глазами, девушка точно ждала счастья и верила: оно совсем рядом. Второй портрет больше походил на иллюстрации к русскому фэнтези. Берег озера, в густой траве лежит обнаженная девушка с распущенными по плечам волосами, в зубах у нее белая лилия. Картина вызывала странное чувство: было в лице девушки что-то откровенно порочное, она походила на ведьму, ожидавшую случайного прохожего, которого собиралась погубить. Впрочем, может, именно таким и был замысел художника: порок в восхитительном обличье. На третьей картине обнаженная Наталья сидела спиной к зрителю, лицо вполоборота было печальным, а взгляд, устремленный вдаль, казался таким тоскливым, что мне сделалось не по себе.
– Это ее последний портрет? – кивнула я на картину, обращаясь к Валентину.
– Да, – чуть помедлив, ответил он. – Когда я приехал следующим летом, она уже жила в монастыре, о том, чтобы позировать, и речи быть не могло. А жаль, она прекрасная модель. Ее гибель меня потрясла, умереть в таком юном возрасте! Ужасное несчастье.
– Вы были любовниками? – нимало не смущаясь, спросила Женька. Валентин, однако, отнесся к вопросу спокойно, а вот его друзья быстро переглянулись.
– То, что модель непременно любовница художника, одно из распространенных заблуждений, – ответил Валентин. – Наталья милая девушка… была, но… этого мало, чтобы появились чувства.
– Кто же говорит о чувствах? Я спросила, вы были любовниками? – Теперь переглянулись все трое, а я затосковала: скорее всего нас выставят вон, забыв про мое увечье.
– Любовники от слова любовь, – пожал плечами Валентин. – Я думал, вы считаете так же. А что касается секса, знаете, я неисправимый романтик и уверен: секс без любви просто отвратителен.
– Значит, отцом ее ребенка был кто-то другой? – вновь спросила Женька.
– Я слышал, что она родила мальчика и оставила его в роддоме, – кивнул Валентин. – Но понятия не имею, кто его отец. Наталья со мной не откровенничала. Я не люблю разговаривать во время работы, и хотя она позировала мне по несколько часов в день, мы практически все это время молчали.
– А почему тебя так волнует этот вопрос? – спросил Женьку Павел. – Какая, собственно, разница, кто был ее любовником?
– Есть разница. Случайно это не ты?
Павел обиженно надулся:
– Что за бред?
– У следствия возникли сомнения в том, что ее смерть – несчастный случай, они ищут любовника Натальи. Так что, если у вас есть какие-то мысли на сей счет, лучше ими поделиться.
– Нет у нас никаких мыслей, – отрезал Павел. – Откуда нам знать, с кем она проводила время?
– Местные убеждены, что это либо Валентин, либо кто-то из его гостей, – повернувшись к художнику, заявила Женька.
– Что ж удивляться, – пожал он плечами. – Я повторюсь: то, что между моделью и художником возникают некие отношения, одно из заблуждений, общепринятых заблуждений, я бы сказал.
– Я думаю, что узнать, кто ее любовник, для милиции труда не составит, в такой деревне, как эта, сохранить тайну непросто.
– Не очень понятно, почему милицию должны заинтересовать все эти сплетни, – удивился Павел.
– Ты что, не слышал? – подал голос Егор. – У них есть сомнение, что это несчастный случай.
– Это что же получается: ее кто-то убил? – вытаращил глаза Павел. – В монастыре? Но с какой стати?
– Скорее всего произошла ссора, во время которой Наталью толкнули, она упала и разбила голову.
– Я могу сказать со всей определенностью: все время, что мы провели в гостях у Вали, мы не расставались более чем на несколько минут.
– Наталья погибла ночью, вы что, и спите вместе? – съязвила Женька.
– Спим мы мало и обычно днем, потому что засиживаемся допоздна, а по утрам рыбачим. Если кому-то из следователей придет в голову нас подозревать…
– Успокойся, Павел, – перебил его Валентин. – Я уверен, девушки не имели в виду ничего… кстати, а почему вы так заинтересовались? Ах, ну как же, Анфиса пишет детективы.
– Может, продолжим наш разговор за столом? – предложил Егор, и мы спустились вниз.
Женька сурово хмурилась и бросала на Павла недобрые взгляды. Он в конце концов обиделся и замолчал.
– Я не понял, – разливая чай, спросил Егор. – Почему следователи решили, что Наталью толкнул непременно любовник? Дело старое, она теперь послушница, что им выяснять, тем более столь бурно?
– Есть подозрение, что их отношения возобновились, – ответила Женька и вновь взглянула на Павла. Тот поерзал и отвернулся.
– Но она же… как бы это выразиться… разве это не противоречит монастырскому уставу? – удивился Егор.
Валентин пожал плечами:
– Если бы это касалось кого-то другого, то вызвало бы недоумение, но Наталья… – Он замолчал, а я насторожилась и, сообразив, что продолжать он не собирается, спросила:
– Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что Наталья была абсолютно аморальна, – спокойно заявил Валентин. – Причем она не просто игнорировала мораль, она о ней скорее всего даже не догадывалась. В этом смысле она напоминала мне существо первобытное. Собственно, как художника меня и привлекла именно эта ее особенность. Красивая дикарка. Не более и не менее.
– О покойниках плохо не говорят, – заметил Егор.
– Я не имел в виду ничего плохого, – заверил Валентин. – Просто она была именно такой. И ее поступок меня не удивляет: уйти в монастырь и продолжать встречаться с любовником.
Тут голос обрел Павел:
– Вы так и не объяснили, как оказались в Рождествене.
– Решили взглянуть на место службы твоего деда, – ответила Женька.
– Не понимаю, с какой стати? Или вы все еще заняты своими расследованиями? Несколько мне известно, тетушка умерла от сердечного приступа.
– Правильно. А нам хотелось бы знать, кто ее до сердечного приступа довел.
– О господи, – покачал головой Павел. – И вы поехали за семьсот километров, чтобы… Кстати, а что, собственно, вы надеялись здесь найти?
– Ты будешь неприятно поражен, дорогой, узнав, что мы успели откопать. Четырех охранников, одним из которых был твой дед, считают виновниками смерти двадцати пяти военнопленных. Говорят, на монастыре с тех пор лежит проклятие, и не только сами охранники, но даже их дети и внуки подвергаются опасности. За последние годы погибло уже девятнадцать человек, включая твоего отца, тетю и Наталью.