– Хорошо, – кивнула я. – Будем искать твою Кошкину. Если выяснится, что переполох мы подняли напрасно, пусть не возмущается, сама виновата, раз это письмо написала. – Вспомнив о письме, я еще раз пожалела, что просматривала почту при Женьке, жила бы себе спокойно…
– Кстати, о Петечке, – встрепенулась Женька. – Надо бы к нему заглянуть. Ему легче легкого установить, кто звонил Кошкиной.
Я закатила глаза:
– Если Ромка узнает, что мы опять ввязались в расследование, бросит свою учебу и прилетит сюда.
– Вот этого не надо, – потрясла головой подруга. – У меня изжога от его нравоучений. И как ты только терпишь этого типа? Ладно, не обижайся, это я завидую. Ромке вовсе не обязательно обо всем знать, попрошу Петьку держать язык за зубами, он неравнодушен к моим чарам, так что будет помалкивать.
В этот момент нам принесли заказ, и я порадовалась: поесть Женька любит, значит, на некоторое время оставит меня в покое, но не тут-то было.
– Так что ты об этом думаешь? – с набитым ртом вновь спросила она.
– Тебе лучше помолчать, чтоб не подавиться.
– Молчу и внимательно слушаю, – хихикнула Женька. – Ну, давай. Ты же мастер запутанной интриги.
«От черта молитвой, а от подружки ничем» – эту поговорку я твердо усвоила с детства и сопротивление прекратила.
– Что мы имеем, – вяло начала я. – Письмо, которое, вполне возможно, написал человек не вполне здоровый.
– Допустим, все-таки письмо она писала в трезвом уме и твердой памяти. Тогда что?
Я пожала плечами.
– Начнем с родового проклятья. Глупость, конечно, но находятся чудаки, которые верят в подобную чушь. Подруга утверждает, что глюки у Кошкиной появились после смерти отца. Чем занимался папаша, мы не знаем. Но человек он был, по мнению дочери, малопочтенный.
– Ага. А вот чем он занимался, не худо бы узнать. Дальше. Дочь едет его хоронить, рассчитывая на наследство…
– Предположительно рассчитывая.
– Поправку принимаю. Но ничего не получает. Вроде бы. Однако ей разрешают взять старые фотографии, хранящиеся в чулане. Возможно, вместе с фотографиями ей в руки попадает некая вещь.
– Ага. Карта сокровищ, к примеру, которая хранилась у непутевого пенсионера.
– Кем был непутевый пенсионер, до того как оным стал, нам неведомо, так что очень может быть, что и карта, – хихикнула Женька.
– Хорошо. Назовем это «ценной вещью», хотя сам факт, что Кошкина что-то там нашла, вызывает у меня сомнение. Тебе не кажется странным, что «ценная вещь» хранилась себе спокойно в чулане и интерес к ней возник только после смерти владельца?
– Не кажется. А если владелец не желал, чтобы кто-то знал, что вещь эта у него?
– Допустим, – вынуждена была согласиться я.
– Я тебе больше скажу, – улыбнулась Женька. – Возможно, Кошкина за ней и поехала. А что? Говоря о наследстве, она вовсе не дом имела в виду, а нечто, о чем мы пока можем лишь догадываться.
Я оценила мысль подруги и утвердительно кивнула.
– Сразу после похорон Кошкина куда-то исчезает на три дня. А после возвращения ее якобы начинают преследовать: следят и что-то ищут в ее комнате. Предположим, о наследстве знал или, скорее, догадывался кто-то еще. За Кошкиной стали наблюдать, и ее вояж неизвестно куда убедил этого человека, что «наследство» у нее. И он решил им завладеть. Эта вещь небольшая по объему, которую легко спрятать в комнате. Иначе зачем рыться в ее вещах? О господи, что она там нашла? Бриллиант, замаскированный под картофелину? Я бы на ее месте отнесла вещицу в банк.
– Может, она так и сделала, но тот, кто искал, надеялся, что она с ней не расстанется.
– Тогда это не бриллиант, – съязвила я.
– Не отвлекайся. У нас есть еще звонок: Кошкину спрашивали о каких-то чертежах или бумагах… черт, надо срочно узнать, кем был папаша. А вдруг он какой-то кагэбэшник, у которого хранился компромат на неких лиц, и они…
– Если кагэбэшник, то это не ко мне, – усмехнулась я. – Терпеть не могу боевики со злодеями-чекистами.
– Хрен с ними. Я их тоже не люблю. Путь будет бриллиант в картофелине.
– Нет, – немного подумав, сказала я. – Это должны быть какие-то бумаги. Провалялись в чулане вместе со старыми фотографиями, и на них долгие годы никто не обращал внимания. Но бумаги ценные. Иначе весь этот сыр-бор устраивать ни к чему.
– Само собой, – кивнула Женька.
– Человек, который пытался их найти, не мог действовать открыто, то есть он не явился к Кошкиной с автоматом или обрезком металлической трубы и не потребовал отдать их. Значит, это не бандиты.
– Что очень хорошо для нас.
– И не кагэбэшники, что дважды хорошо. Тогда скорее это родственник.
– Или старый приятель отца. Или приятель приятеля, – веселилась Женька. – То есть тот, кто подозревал, что бумаги в принципе могут существовать, но не был в этом уверен. Не то давно бы навестил чулан старикана. А вот вояж Кошкиной после похорон в некое место позволил ему надеяться, что бумаги есть и они у нее. А ты говоришь: банально, – подзадорила меня Женька. – Смотри, сколько всего напридумывали.
– Вот именно, – скривилась я. – Напридумывали. Теперь самое главное. Кошкина внезапно исчезает. Этому может быть две причины: либо она отправилась в очередной вояж, либо кому-то надоело без толку копаться в ее вещах и он стал действовать более решительно.
– То есть похитил женщину с намерением провести допрос с пристрастием? – весело предположила Женька. Тут мы уставились друг на друга, и улыбки сползли с наших физиономий.
– Черт, – прошептала я. – Из дома она ушла в субботу, а в понедельник в ее квартире появился некий молодой человек. Соседки решили, что это дружок Юльки, но сама Юлька с этим категорически не согласна.
– И Кошкина до сих пор не вернулась. Выходит, что отпускать ее после допроса никто не собирался. Анфиса, не хочу каркать, но боюсь, что мы опоздали.
– Будем надеяться, что это наши фантазии и Кошкина кайфует у друзей на даче, – поспешно сказала я, но, если честно, очень в этом сомневалась. В груди вдруг стало холодно, и веселиться желания больше не возникало. Если в наших догадках есть доля правды, то женщина уже мертва. Женька взглянула на часы:
– С утра в милицию пойдем?
Я вздохнула:
– Будет ли толк? Хорошо, если выслушают. Надо подключать Кошкина, пусть заявление напишет.
Мужа подключать не пришлось. Утром мы отправились в отделение милиции Первомайского района, где проживала Кошкина, и, едва войдя в здание, услышали гневный голос Ольги:
– Лодыри окаянные, человек пропал, а им и горя мало.
Пройдя по коридору, мы обнаружили Ольгу у окошка, за которым укрылся дежурный, еще два «лодыря» по соседству с ним с интересом разглядывали стены, делая вид, что происходящее их не касается. Увидев нас, Ольга, которая уже начала выдыхаться, приободрилась и с новыми силами принялась взывать к гражданской совести. Если честно, их стойкое нежелание приобщиться к чужому горю было мне понятно. Я вчера тоже не хотела. Опять же, история в ее, так сказать, первозданном виде душевного трепета не вызывала и даже выглядела дурацкой, но за ночь я так уверилась в наших с Женькой фантазиях, что теперь не сомневалась: с Кошкиной случилась беда, потому присоединила свой голос к Ольгиному. Женька извлекла журналистское удостоверение и умудрилась переорать нас обеих. Милиционеры каменели лицом, пока один из них вдруг не спросил меня:
– Вас Анфисой зовут?
– Да, – растерялась я, подумав: «Неужто благодарный читатель?» Ольга с Женькой тоже присмирели, ожидая, что последует за этим.
– А муж ваш полковник Громов?
– Так точно, – ответила за меня Женька.
– Володя, прими у них заявление, – устало обратился он к товарищу. Только я хотела возмутиться: это что же выходит, если муж полковник, то заявление примут, а если нет, то… как он огорошил нас вторично: – Все равно не отстанут. От них уже в городе все менты стонут. Сыщицы-любительницы.
Женька набрала в грудь воздуха, желая возразить, но тут Володя протянул руку и обреченно сказал:
– Давайте заявление.
И весь Женькин пыл внезапно угас под его взглядом мученика.
– И что теперь? – чуть ли не шепотом спросила Ольга, когда мы вышли из отделения.
– Дело заведут, – буркнула Женька. – Они лучшие умельцы по заведению дел.
– А Машка?
– Будем надеяться, что с ней все в порядке.
Прошло два дня, Кошкина так и не появилась. В то, что с ней все в порядке, верилось с большим трудом. Наше расследование пришлось временно прекратить, потому что нагрянул Ромка, а при нем даже упоминать о нашем расследовании не стоило. Он считал, что раскрывать преступления должны профессионалы, а мы только портим жизнь себе и людям. К тому моменту уже все мои мысли были о Кошкиной, и приезду мужа я не то чтобы не обрадовалась, просто вздохнула с облегчением, когда проводила его на вокзал.
Два дня Женька у меня не показывалась, и это тоже беспокоило. Потому я сразу же ей позвонила.
Два дня Женька у меня не показывалась, и это тоже беспокоило. Потому я сразу же ей позвонила.
– Это ты? – спросила она без намека на теплоту и большое счастье. – Любимого проводила?
– Только что. Как дела?
– Чьи?
– Не вредничай. Есть новости?
– Менты вроде бы прониклись и робко начали поиски. Только ни фига они не найдут. А если найдут, то сама знаешь что. Один умник вчера заявил: вся надежда на грибников.
– Это в каком же смысле? – удивилась я.
– В том смысле, что, шляясь по лесу, они набредут на труп, если его закопать не потрудились.
– Давай будем оптимистами, – вздохнула я.
– Давай. Они его найдут. Сгодится?
– У тебя скверное настроение, – констатировала я.
– Неудивительно. Ладно, подъезжай на Чехова, я в кофейне, жду Петечку.
Я поспешила на улицу Чехова, чувствуя себя предательницей. Подруга права, нельзя думать только о личном счастье. «Женьке просто делать нечего», – шептал кто-то очень сердитый внутри меня, но я мысленно попросила его заткнуться.
Женьку я узнала не сразу: стрижка каре, цвет волос определить затрудняюсь, немного похоже на ржавчину. Подружка взглянула на меня и нахмурилась:
– Как тебе?
– Восхитительно.
– Мне тоже нравится, – кивнула она, а я понадеялась, что это правда.
Не успела я заказать себе кофе, как появился Петечка. Женька боялась, что он припрется в форме. Обошлось. Рост метр девяносто семь, пятьдесят четвертый размер, обувь шьет на заказ, коротко стриженный, подбородок лопатой, смотрит исподлобья. Немногочисленные посетители поглядывали в его сторону настороженно. Оно и понятно. Я к внешности своего мужа тоже долго привыкала, пока не поняла главное: если человек выглядит как мой Ромка или тот же Петечка, это вовсе не значит, что он тупой или злобный придурок, который ненароком пришибить может. Как правило, здоровяки добродушны и с мозгами у них все в порядке. А у Петечки улыбка потрясающая, он улыбнулся и стал почти красивым.
– Привет, – сказал он, приглядываясь к стулу, и все-таки сел на диван. – А я-то думал, что у нас любовное свидание.
– Перебьешься, – фыркнула Женька, а я недовольно покосилась в ее сторону. – Дело у нас, – заявила подружка.
– Это я уже понял.
– Важное. Надо получить распечатку телефонных звонков.
– Ты опять с этой Кошкиной? – удивился Петечка. – Так вроде ее менты ищут.
– Не зли меня. Известно, как они ищут… Короче, сделаешь?
– А куда мне деваться? У меня только один вопрос, – сказал он, поворачиваясь ко мне. – Ромка знает, что вы тут опять расследование замутили?
– Петечка, я подумала, что Роме сейчас ни к чему отвлекаться на разные пустяки и…
– Ага, – кивнул Петечка с таким видом, точно поймал меня на воровстве в супермаркете.
– «Ага», – передразнила его Женька. – И ты ему ничего говорить не смей.
– На это я пойти не могу, – отчаянно замотал головой Петюня. – Он мой друг, к тому же начальник. От начальства ничего утаивать нельзя. Грех большой.
– Прекрати кривляться, – посуровела Женька.
– Вот если бы ты…
– Я буду любить тебя всю твою оставшуюся жизнь, – не дожидаясь, когда он договорит, предложила подруга, а я, подумав, что этот срок будет очень недолгим, тоже нахмурилась и сказала:
– Вот только посмей Ромке сказать.
– Ох, горе горькое, – заныл он. – На что вы меня толкаете? Ладно, так и быть. Значит, распечатка разговоров Кошкиной? За какой срок?
– За два месяца, – поспешно сказала я.
– Что вы надеетесь узнать?
– Кто ей звонил, естественно.
– Это я понял, хотя кое-кто здесь меня и считает тугодумом. Но что вам это даст?
– Вот узнаем, кто ей звонил, и все станет ясно. Так, производственное совещание закончено. Иди работай, – кивнула она Пете.
– Здрасьте, а любовь? Ну, ладно, если не любовь, то хоть чаем напоите.
Женька несколько смягчилась, и чаю он выпил. Уходить не спешил, но Женька вскоре подняла меня из-за стола, не дав доесть пирожное.
– Куда ты несешься? – рассердилась я.
– У меня назначена встреча. Через двадцать минут мы должны быть на Воровского.
– Тогда об этом стоило подумать раньше, туда минимум полчаса езды.
– У тебя на спидометре двести с лишним километров, не понимаю, зачем при этом ползти со скоростью восемьдесят?
– С этим вопросом не ко мне. Ладно, попробуем доехать за двадцать минут, – сказала я, устраиваясь за рулем. – А зачем нам на Воровского?
– Там находится фирма, в которой трудится Петренко Павел Ильич.
– Племянник Кошкиной? Как ты его нашла?
Женька поморщилась.
– Не я, Петюня. Я бы, конечно, тоже нашла, но угробила бы на это кучу времени. А его надо экономить.
– И что Петренко? Кто он такой вообще?
– А вот сейчас и узнаем. Петька сказал, что Павел работает в фирме «Арена». Телефон дал, я позвонила – господин Петренко очень занят, но готов уделить нам несколько минут, если мы заедем в офис. Его голос просто потрясал самодовольством, не удивлюсь, если он там служит курьером. Или охранником.
– Если верить Ольге, Кошкина с ним не общалась.
– Ольга могла и не знать. Она несколько раз повторила, что Кошкина человек скрытный, – это во-первых, а во-вторых, мы решили, что, если Кошкина получила в наследство нечто ценное, в ее исчезновении прежде всего следует подозревать родственников.
– В понедельник Ольга видела молодого человека…
– Вот-вот. С мужем Кошкиной я вчера встречалась.
– Ты мне ничего не говорила.
– Так говорю.
– Что он сказал?
– Петечка узнал, где он работает, я позвонила ему на работу. Когда рядом нет супруги, он более разговорчив. Но он ничем меня не порадовал. С Кошкиной они видятся редко, за последние полгода встречались всего раза три. Один раз, сразу после смерти отца, он заезжал узнать, не нужна ли ей какая-нибудь помощь. Говорит, что Кошкина выглядела очень расстроенной, «места себе не находила», как он выразился, что было довольно странно, если учесть, что своего отца она никогда не жаловала, по крайней мере не раз отзывалась о нем как о человеке, которого она вычеркнула из своей жизни. Разумеется, смерть всех примиряет и все такое прочее…
– И он не пытался с ней поговорить?
– Утешал: мол, старикан пожил достаточно, и кончины его следовало ожидать. Но она будто его не слышала.
– Занятно, – пробормотала я.
– Еще как, – кивнула Женька. – Дураку ясно, что-то она в чулане нашла и это что-то не давало ей покоя. Я поинтересовалась, был ли кто из родни на похоронах.
– И что?
– Он не знает. Мария ничего ему не рассказывала. Племянника ее он не видел много лет. – Женька скривилась. – Меня не это беспокоит. Если племянник ни при чем, у нас подозреваемого нет.
– Мы еще ничего толком не узнали, – начала я утешать Женьку. – Взять хоть отца Кошкиной. Чем он занимался и откуда у него могли появиться некие ценности?
– Тут тоже беда, – вздохнула подружка. – Петюня им интересовался. – Я невольно вздохнула, сообразив, что подружка без меня зря времени не теряла. – Ничегошеньки стоящего. Биография совершенно не впечатляет. После армии поступил в техникум, всю жизнь работал на стройке, бригадиром, потом прорабом. Двадцать лет на пенсии. Жил скромно, дом, садовый участок, пчел разводил. Супруга на семнадцать лет моложе.
– Дети у нее есть? – спросила я.
– Нет. Только племянник. И, похоже, она его не жалует. Говорят, тетка на редкость скверного нрава.
– Да-а, не густо, – вынуждена была признать я и саму себя утешила: – Но это еще ни о чем не говорит.
– Конечно, – согласилась Женька. – Кошкина исчезла, и все указывает на то, что это как-то связано со смертью отца, не зря она тебе о родовом проклятье писала.
– Бывшему мужу известно, куда она уезжала на три дня?
– Нет. Говорю, они виделись не часто. Хотя не отметаю мысль о том, что она хотела скрыть свой вояж неизвестно куда и сознательно о нем умолчала. Ни подруга, ни соседи ничего о нем не знают, так что не удивительно, что и бывший муж не в курсе.
– Как он вообще? Какое впечатление на тебя произвел?
– Нормальный дядька. Даже симпатичный. По-моему, к бывшей жене хорошо относится. По крайней мере здорово переживал, что она куда-то исчезла.
– Мог притворяться.
– Само собой, – не стала спорить Женька. – Только смысла не вижу.
– А у племянника какой смысл?
Женька сокрушенно кивнула:
– Я тут напрягла одного человечка, подумала, может, Кошкина завещание оставила. Так вот, комнату она приватизировала и завещала… отгадай, кому?
– Ольгиному сыну.
– Точно.
– Он в армии. Ольга живет одна в двушке, так что не нуждается.
– Ой, не скажи, мы ведь не знаем, что у нее на уме.
– Так кого хочешь подозревать начнешь, – отмахнулась я. – Они с Ольгой подруги, Кошкина ей ключи от квартиры доверила, опять же, детей у Кошкиной нет, а Ольгиного сына она, считай, вырастила.
– Это Ольга так сказала. Но о завещании, заметь, промолчала.