И он - руку на меч! И я - на меч!..
И чем бы тогда все это кончилось, я не знаю, но тут к нам вышел ярл. Торстайн приветствовал его, ярл отвечал. Было уже довольно поздно и тепло, роса давно подсохла, и потому, не теряя времени даром, мы сразу стали подниматься в сопку.
Поляна, выбранная для единоборства, была просторная и ровная, очень удобная. Ярл и Торстайн сказали нужные слова, потом Торстайн молился, ярл молчал, потом они сошлись и, обнажив мечи, уже почти было скрестили их...
Но тут явился этот странный человек - и ярл ушел в скалу. И дверь за ним захлопнулась... Нет! Никакой двери там не было! Я подбежал к скале, стучал, ощупывал, простукивал, кричал: "Ярл! Айгаслав!.."
Но ярл, конечно, не откликнулся. Вот так! Один ушел. Да ведь и звали только одного его. А я - изменник, трус, всеми забытый и отвергнутый стоял возле скалы, смотрел на белобровых, на Торстайна. Торстайн, оборотясь ко мне, что-то спросил, но я его не слышал. Обидно было. Гнев меня душил. О, думал я, какой же я глупец! Как я был слеп и ничего не видел! Ярл Айгаслав был настоящий ярл! Достойный! Ярый ярл! С подменным Хальдер разве бы пожелал встречаться?! А я - изменник, трус...
О, нет, вы ошибаетесь! Подумав так, я опустился на колени, неспешно вынул меч из ножен и также неспешно воткнул его в землю. Земля была довольно мягкая, рукоять моего меча легко в нее вошла...
- А! - закричал Торстайн. - Ты что?!
- А! - подхватили остальные.
Но я не слушал их - подправил острие меча и навалился на него всей грудью. Раздался неприятный хруст...
...Ну а очнулся я только на пятый день. Торстайн сказал:
- Счастливый ты.
- Счастливый? - удивился я.
А он сказал:
- Молчи. Потом поговорим, - встал и ушел.
А я лежал. Возле огня. Где прежде ярл лежал. Но ярла нет, ярл уже там, в неведомой стране, а я все здесь да здесь. Какой же я счастливый?!
А вечером, когда ко мне явилась Сьюгред, я спросил:
- Где Айгаслав?
- Ушел, - ответила она.
- Куда?
- Не знаю.
- А как зовут того, кто призывал его?
- Подземный человек.
Подземный! Вот так да! Но кто это такой, я тогда почему-то не решился спрашивать. Сьюгред напоила меня каким-то душистым лечебным отваром и сразу ушла. И вообще, и она, и Торстайн бывали у меня довольно редко. А присматривал за мной Акси Малютка. Он сказал:
- Ты все сделал правильно, и удар твой был верно рассчитан. Да вот твой меч не пожелал тебя убить. Значит, ты для чего-то еще нужен на этом свете.
- Для чего?
- Э! - засмеялся Акси. - Я и про себя-то этого не знаю! Я третий год уже в походы не хожу, слаб стал, а вот живу! А ты, когда поправишься... Вчера Торстайн сказал, что поставит тебя загребным.
Услышав это, я поморщился. Акси сказал:
- Я знаю, что ты думаешь. Мол, кто такой Торстайн?! Да и корабль у него старый, неказистый, да и на ходу он, небось, тяжелый. Но тут ты ошибаешься! В прошлом году на этом самом корабле Торстайн бил Гуннарда - ты его знаешь, того самого, по прозвищу Медный Язык. И, даю голову на отсечение, что Гуннард не очень-то лестно отзывался о нас. Но ты подумай: если бы мы действительно ни на что стоящее не годились, так кто бы это по сей день именовал наши места Счастливым Фьордом?! Ведь Хальдер-то давно от нас ушел.
- Куда?
- К вам, желтым листьям.
- Ну а потом куда?
- Это когда его сожгли? На Шапку Мира.
Тогда я попросил его, и он мне рассказал о Шапке Мира. Так у них в Окрайе называют огромную гору, которая якобы расположена где-то очень-очень далеко, на самом дальнем севере. Говорят, что эта гора столь высока, что даже зимой, когда везде вокруг царит непроглядная ночь, ее вершина по-прежнему освещена солнцем. И вот из-за того, что эта удивительная гора выше всего на свете, ее и именуют Шапкой Мира. Внизу она покрыта льдом и снегом, но зато на ее вершине настолько жарко, что там можно ходить в самых легких одеждах. И еды и питья и врагов там в несчетном числе! И там же, на той Шапке Мира, стоит и Чертог, то есть жилище Винна, их самого старшего бога. И Хальдер там, в гостях у Винна, теперь каждый день пирует и сражается.
- А как туда добраться? - спросил я.
- Никак! - развел руками Акси. - Летом подступы к Шапке Мира охраняют дикие и свирепые племена, которых мы именуем морфами, а зимой, когда морфы спят, разве можно решиться на столь безрассудное путешествие, когда ничего вокруг не видно?
- Но ведь, наверное, кто-нибудь все равно пытался это сделать?
- Да, - согласился Акси. - Конечно, пытались. И не раз. Но обратно никто из них не вернулся.
- Так, может быть, они дошли до Шапки Мира и остались там?
- Все может быть. Я не берусь судить о том, чего не знаю.
- А где мой ярл? Тоже в Чертоге?
- Нет. Я думаю, что он ушел к подземным людям. Да ты же сам видел, как из скалы вышел подземный человек, взял Айгу за руку... Ну, и увел!
- А часто у вас такое случается?
- Конечно, нет! И то, обычно это так: кто-нибудь вдруг просто исчезает без всякого следа. Но чтобы вот так, у всех на виду, подземный человек пришел к кому-нибудь, призвал его и увел за собой - такое у нас здесь впервые. Теперь у нас никто в сопки не ходит. Боятся все!
Я засмеялся и сказал:
- Ну, их-то брать не станут.
- Мало ли! Подземцы - злой народ. Говорят, что те, которые им попадаются, потом работают на них до полного изнеможения. Если приложить ухо к земле, то почти всегда можно различить, как грохочут молоты в подземных кузницах.
- Но ярлу, - сказал я, - такое не грозит. Его же призвали к Хальдеру.
- Это совсем не обязательно, - с усмешкой возразил Акси. - Подземцы это не только злой, но и очень лживый народ. Они-то и друг друга обманывают с превеликим удовольствием, а уж что касается нас, настоящих людей, то тут они тем более своего не упустят. Когда подземец вышел из скалы и окликнул твоего господина, все наши очень испугались. А вдруг, они подумали, он вздумает и их заманивать? Но, к счастью, обошлось.
Я слушал Акси, хмурился. Я понимал: он мне не лжет, а просто повторяет то, чего наслушался от других. Глупец! Да и Торстайн глупец. И трус - я же прекрасно видел, как он задрожал, когда увидел этого мерзкого человечка из скалы. Хоть этот человечек-то - тьфу, не на что было смотреть! И потому мой ярл его ничуть не испугался, смело вошел в скалу...
И вот время идет, а его все нет и нет обратно. Ну что ж, наверное, не зря здесь у них, в Окрайе, говорят: "У каждого своя судьба - кому в Чертог, а кому и к подземцам". И я был мрачен, гневался, я спрашивал у Сьюгред, сколько мне еще так лежать, и зачем. Она не отвечала. Значит, еще долго. Я спать не мог. Я почти что не ел. А потом моя рана, которая и так все не заживала и не заживала, и вовсе начала гноиться. Акси первым заметил это и невесело сказал:
- Похоже, скоро ты умрешь.
- Похоже, - согласился я.
- Небось, не хочется?
- Не знаю, - равнодушно сказал я.
- О! - сказал Акси. - Это хорошо. Тогда тебе будет легко умирать. Но прежде ты должен попрощаться.
- С кем?
- С нами, с кем еще!
- А как у вас прощаются?
- А очень просто. Когда приходит такой срок, тебя садят в углу - вон там, на ту скамью, - дают тебе еды, питья, какого пожелаешь, а мы садимся здесь и здесь и здесь, и слушаем. А ты нам должен все рассказывать.
- Все?
- Обязательно. Для остающихся это весьма и весьма поучительно - знать все. Ну а для уходящего... Вот, даже взять тебя. Зачем тебе что-то скрывать, когда ты все равно уходишь, и уходишь навсегда? Это при жизни нами принято некоторые из своих мыслей утаивать, недоговаривать, прятать, носить в себе. Но если собираешься уйти совсем, то это нужно делать налегке, оно так надежнее. Я же говорил уже, что Шапка Мира - это очень далеко, путь до нее тяжел, особенно зимой, и потому чем меньше при тебе всякого груза, тем тебе будет проще идти, и потому тем короче окажется твоя последняя дорога.
- Но я, - воскликнул я, - не белобровый! Так разве меня ждут на Шапке Мира?
- Конечно, нет! Но тебя ждут в твоей земле. А это тоже, скажем так, путь неблизкий. Это во-первых. А во-вторых, у нас такой обычай, так у нас все уходят. И так и ты уйдешь!
- Возможно, - сказал я; мне не хотелось с ним спорить.
Да и еще подумалось: а спорить-то зачем? Также зачем, когда я ухожу, мне что-то скрывать, тем более от них, от белобровых?! Ведь никто из них до нашей страны никогда не доберется и, значит, никому из наших не сможет повторить того, что я им здесь буду рассказывать. А посему пусть будет так, по-здешнему: пусть они сходятся сюда, ко мне, пусть рассаживаются, где как кому удобнее, и слушают, и слушают, и слушают... А что! Им теперь некуда спешить - море давно уже и накрепко замерзло, а солнце как зашло, так и взойдет теперь только весной. Акси так и сказал:
- Наши люди очень довольны тем, что ты собрался уходить в такое спокойное время. Ведь они теперь все свободны до самого Старшего Винна.
- А Старший Винн, это когда?
- Это нескоро. Но, думаю, каким бы любопытным ни был твой рассказ, ты к тому времени все равно успеешь его закончить. Ведь так?
- Да, - согласился я, - надеюсь, это будет так. Что ж, я готов начать!
Акси ушел, созвал своих сородичей. Меня пересадили на почетную скамью, потом мне поднесли кубок с питьем, рядом с кубком поставили мису с едой, потом зажгли по всем углам побольше плошек, и только уже после всего этого чинно расселись - каждый, где кому положено.
И тогда я и начал свой рассказ. Сперва я рассказал, как я родился, кто мои родители, потом какой у нас был дом, как звали моих братьев и сестер, потом как, кем и почему был убит мой отец, как мы его похоронили, как я уже на следующий день пошел, мстил за отца - и как меня схватили, посадили в яму, как ярл - наш, глурский, младший ярл - помиловал меня и мне вернули меч...
Да! Ничего я не скрывал. Если я чего в той своей прежней жизни боялся, то так теперь и говорил: "боялся". Или "убегал", если я убегал. А если предавал, то теперь говорил: "я предавал - того-то и того-то, потом за то платил тем, тем и тем". Сейчас я всего этого вам не повторяю, потому что зачем вам это все, да и, опять же, вы же не белобровые. Так что кто знает, может, кто-нибудь из вас и встретит того, о ком я им рассказал, - и передаст...
Хотя и это меня теперь совсем не страшит. Однако зачем вам теперь слушать все то, о чем я им тогда так подробно рассказывал? Это вас очень быстро утомит.
А их не утомляло! Им наши земли - это как дивная, сказочная страна. Они сидели молча, все в величайшем внимании, а я им рассказывал, рассказывал, рассказывал почти без остановки - день, два, четыре, пять...
И, знаете, мне понемногу становилось все легче и легче! И уже на седьмой день я вдруг с удивлением заметил, что моя рана начинает закрываться и уже больше не гноится. А вот, на восьмой день, и голос мой окреп, а на девятый вот уже...
И вот тогда, примерно с десятого дня - прости меня, Великий Хрт, - я стал кое-что не договаривать, а кое-что и приукрашивать. А началось это с того, как я в своих воспоминаниях дошел до странной смерти Хальдера. Тогда-то мне впервые и подумалось: "Лузай! Когда ты рассказывал о себе и при этом ничего не скрывал, то это было твое дело, дело почти покойника. Однако вот так же откровенно говорить о других, еще живых - разве это по чести?" Подумав так, я замолчал на полуслове, закрыл глаза... и вновь к себе прислушался... и вновь услышал тот же самый голос. И этот голос говорил: "Да, о живых, Лузай! Ибо твой ярл, твой господин ярл Айгаслав не мертв!" Вот так! Я медленно открыл глаза и удивленно, как будто впервые их вижу, посмотрел на собравшихся. Торстайн, откашлявшись, сказал:
- Итак, ты говорил о том, что вы сошлись в Забытых Заводях и ждали, когда Хальдер даст вам знак о выступлении в поход на Руммалию. Но тут вдруг прискакал гонец и объявил... Что объявил?
- Что Хальдер мертв.
- А дальше что?
- А дальше... была смута.
- Как?! - поразился Торстайн. - Ты же раньше мне совсем не так рассказывал!
Я прикусил губу, подумал и сказал:
- Раньше - это было раньше. А теперь - это теперь. Я собираюсь умирать. Ты что, не веришь мне, умирающему!?
- Н-ну, хорошо, - согласился Торстайн. - Продолжай. Мы слушаем тебя.
И я продолжал: о том, что, мол, после смерти Хальдера многие наши воины были очень смущены этим печальным событием и уже совсем не верили в удачу предстоящего нам великого похода. Ну а потом и более того: бунтовщики задумали прикончить ярла Айгаслава, который по-прежнему упорно стоял за немедленное начало войны. Тут и начался бунт. Бунт был почти всеобщим, но, тем не менее, ярла им взять не удалось, ярл отбился от них и ушел, я взял его на свой корабль, и мы спешно пошли вверх по реке. Мы шли по зову Хальдер. Мы...
О! Я говорил, я слушал сам себя - и удивлялся. Великий Хрт! Ведь я не лгал! Ведь так оно и было. Я говорил о том же самом, что и раньше, но теперь у меня все почему-то получалось совсем по другому! Торстайн, слушая меня, все больше хмурился, ему мой нынешний рассказ явно не нравился, и потому я чувствовал, что еще совсем немного, и он снова перебьет меня и выставит, самое малое, на смех. А быть посмешищем - это и мертвым нежелательно.
Но я все же сказал:
- Да, ярл ушел от них. Но он ушел совсем не оттого, что испугался. Ведь он мог запросто их усмирить! Да вот не пожелал.
- Не пожелал? - переспросил Торстайн. - Х-ха! Ты, мертвый человек, совсем уже заврался! Один - и усмирить их всех. Чем?!
- Огненным диргемом.
- А это еще что такое?
Я объяснил, какой он из себя, этот диргем. Тогда Торстайн спросил:
- А где сейчас этот диргем?
- У ярла.
- Ну конечно! А ярл ушел под землю и уже никогда оттуда не вернется. Так что теперь ты, безо всякой опаски, можешь выдумывать о нем все, что пожелаешь!
- Но... - начал было я...
- Молчи! - гневно сказал Торстайн. - Ты лгал. Ты лжешь. И дальше будешь лгать. Но я больше не намерен это терпеть. И потому я убью тебя. Прямо сейчас!
- Как пожелаешь, - сказал я. - Но очень скоро мой ярл Айгаслав вернется сюда, узнает, как ты со мной поступил, и тогда тебе не поздоровится.
- Да уж! - насмешливо сказал Торстайн. - Твой ярл вернется! Только, сдается мне, это скорее ты за ним последуешь! - и с этими словами он встал, поднял меч и замахнулся на меня.
Я улыбался. Х-ха! Смерть от руки врага! Чего еще можно желать?! Но тут...
- Отец! - вскричала Сьюгред.
И подошла к нему, и что-то прошептала ему на ухо. Торстайн задумался. Потом сказал:
- Ну что ж! Возможно, моя дочь и права. Когда - пусть это даже враг и лжец - собрался уходить, тогда он, по нашим законам, может говорить все, что ни пожелает, а мы не должны ему в этом мешать. Он помешает себе сам! Ибо чем больше он оставит при себе нерассказанного, тем и труднее будет его путь. Вот почему на Шапку Мира восходят только те, кто идет налегке! Итак, я снова слушаю себя!
И с этими словами он сел на свое прежнее место. Я продолжал рассказывать. Торстайн уже не хмурился. Но слушал он меня недолго; очень скоро он снова поднялся и сказал собравшимся:
- Наш гость, как вы сами видите, очень устал. Завтра продолжим разговор.
Все понемногу разошлись. Торстайн велел - ушел и Акси. А сам Торстайн не уходил. И Сьюгред оставалась с ним. Торстайн подсел ко мне, сказал:
- Прости меня, Лузай. Я понял: ты не лгал! Теперь я поверил в волшебный диргем. Но им, - и он кивнул на дверь, - зачем им всем об этом знать? Итак, ты говорил, что Айгаслав мог снова покорить Ярлград. То есть купить?
- Да, несомненно, - сказал я. - Но он не пожелал этого. Он жаждал встречи с Хальдером, и потому ушел. Спешно ушел!
- А для чего ему был нужен Хальдер?
- Я не знаю. Ярл мне об этом не рассказывал. И мы пришли сюда, подземный человек призвал его, и он...
Я замолчал. Торстайн кивнул, сказал задумчиво:
- Да, настоящий ярл! - и, повернувшись к Сьюгред, попросил: - Подай-ка мне это.
И Сьюгред подала Торстайну...
Огненный диргем! Я вздрогнул и спросил:
- Он?
- Он, - кивнула Сьюгред.
Торстайн же улыбнулся и сказал:
- Ярл Айгаслав был смел, умен и щедр, как никто!
И сжал кулак, разжал - и на ладони у него лежало уже два диргема. Потом он проделал это еще раз пять или шесть, после чего протянул руку, полную золота, к Сьюгред, и раздраженно сказал:
- На, забирай!
И Сьюгред забрала диргемы.
- Ступай!
Она ушла. Мы помолчали. Потом Торстайн сказал:
- Ярл Айгаслав был настоящий ярл. И храбр, и щедр. И вообще! Я ждал его, чтобы убить, а он, оказывается, зла на меня не держал. Он, выходя ко мне, подарил моей дочери Сьюгред вот этот диргем и сказал: "Это тебе. Приданое". А вот если бы не дарил, если бы сохранил при себе этот волшебный диргем, так, глядишь, и откупился бы от подземцев и вернулся бы обратно к нам. И тогда бы я с великой радостью женил его на своей Сьюгред. А так... Да что теперь! Разбыкался!
А я сказал:
- Но, может, он еще и жив. Он, может, одолел подземцев. Мне голос был. Я видел сон...
- Ха! - перебил меня Торстайн. - Сон! Голос! Ха! Давно ты не держал меча, Лузай. И стал совсем как женщина!
Я почернел! Хотел было вскочить!.. Сил не было. А он больше ни слова не сказал. Встал и ушел.
А я всю ночь не спал. Лежал и гневался... И чувствовал, как силы во мне прибывают, прибывают, прибывают! И утром я почувствовал себя уже совсем здоровым. Но виду не показывал. Когда они опять сошлись ко мне, я им рассказывал о том, как мы сюда пришли, как пировали, как Айгаслав отрекся от меня - и это было справедливо, - как он потом вошел в скалу, а я встал на колени, приладил меч и навалился на него...
И замолчал. Потом сказал:
- Но я тогда не умер. Я, значит, для чего-то жил. Теперь я знаю, для чего. Пусть все уйдут, но останется Сьюгред.
И все ушли. Сьюгред осталась. Я поманил ее к себе, и Сьюгред подошла и села рядом со мной. Теперь я должен был сказать ей все, как есть, но долго не мог на это решиться. Тогда она сама сказала:
- Я знаю, ты собрался уходить.
Я промолчал. Тогда она опять сказала:
- Но зачем? Ведь твой хозяин жив. Ты должен ждать его.
- Ждать! - усмехнулся я. - Ждут только женщины. Вот ты и будешь его ждать. А я уйду. К нему!