— Наоборот, количество огнестрелов надушу населения у них заметно ниже, чем в России, — пояснила Людочка. — Но я не ограничилась этими сведениями и запросила наш Департамент иммиграционного контроля. Оказалось, что трое из владельцев револьверов имеют постоянную московскую регистрацию.
— Во как! — не выдержал Кондаков.
— Тогда я на всякий случай заглянула в компьютерную базу данных управления пассажирских перевозок, — продолжала Людочка. — Все вышеуказанные молдавские граждане регулярно посещают свою родину, но не чаще пары раз в году. Лишь один из них, некий Ион Григорьевич Чеботару, делал это аж четырежды! Причём две последние поездки пришлись на период с сентября по октябрь.
— Возможно, у него какой-то челночный бизнес, — предположил Кондаков. — Возит в Россию мамалыгу бочками, а от нас — солёные грузди.
— Нет, Чеботару совладелец солидной строительной фирмы, — сказала Людочка. — Он вполне бы мог пользоваться услугами авиации. Но предпочитает пассажирский поезд, который останавливается возле любого столба. На каждой поездке Чеботару теряет около трёх суток.
— Оно и понятно, — заметил Кондаков. — В самолёт с боеприпасами не пустят.
— Сколько времени Чеботару гостит в Молдове? — спросил Цимбаларь.
— Не больше пяти-шести часов. Практически пересаживается с поезда на поезд.
— Весьма любопытно. — Цимбаларь переглянулся с Кондаковым. — И как нам с этим молдавским гостем увидеться?
— Это уж вам самим решать. — Людочка метким выстрелом уложила очередного монстра. — Сегодня Чеботару, имея на руках обратный билет, вновь укатил в Кишинёв. В пути его уже не догнать. А вот при возвращении перехватить можно. Оптимальный вариант такой: самолётом до Одессы, оттуда электричкой до Тирасполя. Там поезд на Москву стоит несколько часов. Таможенный досмотр, проверка документов и всё такое прочее. Дальше поедете в компании с Чеботару.
— Это же опять двое суток не спать! — возмутился Цимбаларь. — Я не железный. Встретим его на Киевском вокзале в Москве и хорошенько тряхнём.
— А если на вокзале его приезд будет тайно контролировать Окулист? — возразила Людочка. — Или, хуже того, он подсядет на поезд где-нибудь в Брянске, заберёт боеприпасы и благополучно сойдёт в Калуге?
Наступила тягостная тишина, которую нарушил голос Кондакова:
— Если у Сашки не получается, могу, в конце концов, полететь и я. Заодно гляну на Одессу. Говорят, там Дерибасовскую восстановили в своём первозданном виде.
— Нет уж, извините! — запротестовал Цимбаларь. — В самолёте, Пётр Фомич, тебя обязательно укачает. Кроме того, имеются опасения, что в Одессе ты посетишь своих сослуживцев по Крымской кампании и ни в какой Тирасполь уже не попадёшь. Поэтому сиди дома. Однозначно, полечу я... — Чуть помедлив, он добавил: — Вот будет смеху, если Чеботару ездит в Кишинёв к любовнице.
Воздушное путешествие прошло без всяких казусов. Заснув ещё на старте, Цимбаларь проснулся уже после приземления, за всё время путешествия так и не удосужившись расстегнуть ремень безопасности.
Одессу он видел только мельком, добираясь на такси от аэропорта к вокзалу. Поздняя сырая осень её отнюдь не красила.
Зато в тираспольской электричке ему довелось хлебнуть лиха. Вагоны были переполнены мешочниками, словно в голодные годы военного коммунизма. Весь довольно долгий путь Цимбаларю пришлось простоять буквально на одной ноге.
В Тирасполь — невзрачный провинциальный городишко — он попал всего за полчаса до отправления московского поезда. Ещё слава богу, что железнодорожный билет, купленный в то же самое купе, где ехал Чеботару, уже лежал в кармане.
Вокзальный перрон был окружен высоким металлическим забором, не позволявшим молдавским националистам проникать на территорию пусть и непризнанной, но суверенной республики. К поезду пассажиры шли сквозь строй бдительных людей в штатском. Транзитников из вагонов не выпускали.
Чеботару он сразу узнал по фотографии, добытой Людочкой в Интернете, — полноватый смуглый мужчина, внешне чем-то похожий на оперного певца итальянской школы. Чувствовал он себя явно не в своей тарелке и постоянно поглядывал на часы.
Купейные вагоны шли полупустыми, в отличие от плацкартных, переполненных весёлыми черноглазыми людьми, багаж которых состоял из столярного инструмента, заступов и длинных строительных уровней. Попутчиком Цимбаларя и Чеботару оказался офицер российских миротворческих сил, немедленно удалившийся в вагон-ресторан.
Как это часто бывает в дороге, разговор завязался быстро. Цимбаларь выдавал себя за обрусевшего молдаванина, которого служебные дела занесли на родину предков. Чеботару о подробностях своей биографии помалкивал, отделываясь общими фразами.
Что-то явно угнетало его, и спустя некоторое время он, как бы между делом, пожаловался:
— Не поездка, а кошмар какой-то. Три границы, и на каждой трясут. Тут поневоле помянешь добрым словом бывшую Совдепию. Особенно хохлы зверствуют. Например, запрещают провозить больше трёх бутылок спиртного. Дескать, это контрабанда. Да бог с ним, со спиртным, но ограничения касаются и других продуктов. Даже компота! А я, как назло, везу с собой в Москву несколько банок абрикосового компота. Боюсь, что таможенники придерутся. Не могли бы вы оказать мне маленькую услугу? Скажите при досмотре, что одна сумка с компотами принадлежит вам. Вы ведь сами, как я посмотрю, едете налегке.
— Да ради бога! — любезно согласился Цимбаларь. — Какие мелочи.
Большую клеёнчатую сумку тут же переставили под его полку. В ней действительно позвякивала стеклянная тара.
Поскольку коньяк, находившийся в багаже Чеботару, тоже превышал допустимую количественную норму, излишки решили уничтожить на месте.
Мятежная республика была узенькой, словно Панамский перешеек, и уже спустя час поезд пересёк украинскую границу. Чеботару, заметно волнуясь, открыл новую бутылку, хотя в предыдущей оставалось ещё достаточно выпивки.
— То, что уже откупорено, в счёт багажа не идёт, — пояснил он.
Пограничников в основном интересовали документы пассажиров. Таможенников — багаж. Однако и те и другие горели желанием найти наркотики, оружие и незадекларированные ценности. В этом им активно помогала лохматая восточноевропейская овчарка, везде совавшая свой нос, распухший, как у всех хронических марафетчиков.
Она была первой, кто заглянул в купе, занятое Цимбаларем, Чеботару и офицером, временно покинувшим ресторан. Впрочем, овчарку заинтересовали только офицерские носки, сомнительный аромат которых ощущал и Цимбаларь.
Пограничник, проверявший документы Чеботару, многозначительно промолвил:
— Что-то вы частенько через границу ездите.
— Дела, знаете ли... — пробормотал в ответ чересчур пугливый пассажир.
— Вот мы ваши дела сейчас и проверим, — сказал пограничник, кивком приглашая таможенников.
Те с пристрастием осмотрели его багаж, однако ничего предосудительного не обнаружили. Как заметил Цимбаларь, никаких других компотов у Чеботару с собой не было. Уже это свидетельствовало о его неискренности.
К офицеру особо не придирались, зато Цимбаларя, чья рожа доверия не внушала, тряхнули по полной программе, благо багажа у него было с гулькин нос.
Особенно долго занимались компотом, который он назвал своим. Таможенник встряхивал каждую банку, внимательно глядя через неё на свет.
— Сейчас взяли моду алмазы в соках да винах возить, — пояснил он. — Ведь в жидкостях они почти незаметны. На днях у одной женщины двести карат изъяли. Уголовное дело.
— Да, ещё тот поезд! — подтвердил второй таможенник, ощупывавший дорожную сумку Цимбаларя. — Чего только в нём не везут... И драгоценности, и оружие, и антиквариат, и проституток.
— Сокровища тянутся к сокровищам, — обронил Цимбаларь. — Этим гордиться нужно.
— Нам-то чем гордиться? — фыркнул таможенник. — Всё к москалям уплывает.
— Но-но! — возмутился уже изрядно захмелевший офицер. — Попрошу без оскорблений...
Когда поезд наконец тронулся, а офицер снова ушёл в ресторан, по-видимому, собираясь ехать в нём до самой Москвы, Цимбаларь с облегчением вздохнул:
— Уфф! И в пот кинуло, и в горле пересохло. Не открыть ли нам на радостях баночку компота?
— Нет-нет! — запротестовал Чеботару. — Я его матери везу. Она на абрикосах просто помешана. Давайте лучше коньячку выпьем.
По сведениям, добытым из того же Интернета, престарелая мать Чеботару безвыездно проживала в Флорештском районе Республики Молдова. Одна немотивированная ложь громоздилась на другую.
Тем не менее Цимбаларь налёг на коньяк, хотя и без прежнего энтузиазма. Спустя полчаса, сославшись на усталость, он прилёг и притворился спящим. Чеботару, давно страдавший от переполнения мочевого пузыря, поспешил в туалет.
Цимбаларь, только и ожидавший этого момента, вскочил, запер купе изнутри и вытащил из сумки банку с компотом. На первый взгляд в ней не было ничего подозрительного — содержимое в меру густое и прозрачное, абрикосы среднеспелые, без заметных повреждений.
Тогда он принялся трясти банку, но совсем не так, как таможенник, старавшийся разглядеть в слегка опалесцирующей жидкости блеск алмазов, а изо всех сил, как это делают молочницы, отделяя сливки от пахты.
Это странное занятие продолжалось довольно долго, и Цимбаларь уже стал опасаться, что банка в конце концов взорвётся, но вдруг что-то звякнуло изнутри о стекло. Из румяного абрикоса выглядывало жёлтое донышко патрона.
После этого Цимбаларь до самого Киева спал как младенец. Давил подушку и офицер, забравшийся на верхнюю полку. Только Чеботару, предчувствуя приближение российской границы, маялся без сна.
Глубокой ночью, где-то за Нежином, Цимбаларь, не открывая глаз, внятно произнёс:
— Ион Григорьевич, почему вы не любите свою мамашу?
— Да как вы смете так говорить! — Чеботару, ошарашенный этим вопросом, схватился за сердце. — Я её очень люблю.
— Любимого человека не станут угощать абрикосами с медно-железо-никелевой начинкой, содержащей и многие другие токсические вещества. Это просто садизм какой-то.
Чеботару молчал, и лицо его медленно багровело, пока не сравнялось цветом с самым спелым абрикосом. Цимбаларь даже забеспокоился, как бы с ним не случился несвоевременный инфаркт.
— Выпейте коньяка, — посоветовал он. — Коньяк расширяет сосуды... Бояться меня не надо. Я почти уверен, что вы делаете это не ради выгоды, а по принуждению. Верно?
— Да-а-а... — выдавил из себя Чеботару.
— Я посчитал: в каждой банке по двенадцать абрикосов, — продолжал Цимбаларь. — Если умножить на три, получается тридцать шесть... Вы везёте тридцать шесть патронов?
— Нет, только тридцать, — ответил Чеботару. — Больше я не сумел купить.
— Тридцать — тоже немало. Это десять-двенадцать человеческих жизней. Вы когда-нибудь задумывались над этим?
— Эта мысль преследует меня как наваждение. — Чеботару сдавил голову руками. — Ещё немного — и я сойду с ума. Моё положение безвыходно.
— Вот только не надо так убиваться. — Цимбаларь поморщился. — Вы не девочка, потерявшая невинность... Положение ваше действительно сложное, но отнюдь не безвыходное. И я, и мои друзья готовы помочь вам, причём совершенно бескорыстно. Неужели, объединив усилия, мы не одолеем одного-единственного свихнувшегося маньяка?
— Вы сильный человек, я это чувствую. — Оставив в покое свою голову, Чеботару теперь ломал пальцы. — Но ни вам, ни вашим друзьям его не одолеть. Создаётся впечатление, что сам дьявол помогает ему. Он совершает фантастические по дерзости преступления. Он неуловим... Я боюсь включать телевизор, давно не читаю газеты. Мне везде мерещится это чудовище... За себя я не боюсь. Но семья... У меня трое детей... Когда начался весь этот ужас, я хотел спрятать их в каком-нибудь безопасном месте, но он словно предугадывал мои планы... Куда я только не совался — и везде встречал его... Наглого, улыбающегося... Готового в любой момент открыть стрельбу...
— Причиной ваших несчастий является револьвер, который вы когда-то купили для него? — спросил Цимбаларь.
— Да... Но я не имел понятия, для кого предназначается это оружие. Об услуге меня попросил человек, которому я был многим обязан... Если бы я только знал, что эта сделка приведёт в мой дом маньяка-убийцу! И как он только меня разыскал...
— Это как раз и не сложно, — сказал Цимбаларь. — Преступное легкомыслие делает человека лёгкой добычей для шантажистов... Хотите вы того или нет, но вам придётся сотрудничать с нами. Кольцо вокруг вашего мучителя сжимается. Резвиться на воле ему осталось недолго. А на этот срок мы постараемся обеспечить безопасность вашей семьи.
— Один дьявол берётся защитить моих детей от другого дьявола, — горько усмехнулся Чеботару.
— За комплимент спасибо, но, к сожалению, я всего лишь смертный человек, у которого слабостей гораздо больше, чем этого хотелось бы... Досмотра на российской границе можете не опасаться, об этом есть кому позаботиться. А сейчас попытайтесь заснуть. Вам это просто необходимо.
Обретённая надежда способствует глубокому сну даже в большей мере, чем прохладный душ, монотонные звуки дождя или удачный половой акт. Эту истину подтверждал и пример Чеботару, сразу задавшего храпака. Цимбаларь, наоборот, не смыкал глаз, время от времени подкрепляясь коньяком.
Мыслями он уже был в Москве. По словам Чеботару, банки с компотом он собирался оставить на Киевском вокзале, в ячейке автоматической камеры хранения, код которой Окулист знал заранее. Проводить задержание прямо на вокзале было, конечно же, нельзя — это могло обернуться кровавой баней. Значит, за Окулистом следовало пустить хвост.
Уединившись в туалете, Цимбаларь позвонил Людочке и попросил её прислать к поезду Кишинёв—Москва лучших агентов наружки. Членам опергруппы предлагалось рассредоточиться на привокзальной площади. Всё дальнейшее зависело от массы обстоятельств, предугадать которые сейчас было просто невозможно.
Как и обещал Цимбаларь, досмотр на российской границе прошёл без сучка и задоринки, о чём заранее побеспокоился Пётр Фомич Кондаков. Правда, возникли некоторые проблемы с мертвецки пьяным офицером, но и их в конце концов удалось уладить.
За Унечей Цимбаларь снова заснул — нужно было поднабраться сил перед грядущим днём, обещавшим много самых разных сюрпризов.
Сон ему, надо сказать, приснился пренеприятнейший.
Смысл его вкратце сводился к тому, что в особом отделе учредили товарищеский суд, при котором Цимбаларь состоял в щекотливой должности исполнителя. На первом же судебном заседании Ваню и Людочку приговорили к высшей мере. Его — за чрезмерное употребление спиртных напитков, её — за низкопоклонство перед зарубежной модой. И как только Цимбаларь ни упирался, ссылаясь на то, что товарищеский суд не вправе назначать смертную казнь, ему всё же пришлось вести друзей на расстрел.
Цимбаларь проснулся, хватая ртом воздух. Оказалось, что его душит вовсе не кошмар, а тесёмка мезузы, скрутившаяся в удавку. Окулист был где-то рядом, а Цимбаларь даже пистолета при себе не имел.
Он вскочил и, поспешно одевшись, растолкал Чеботару.
— Надо уходить, — стараясь не потревожить спящего офицера, прошептал он. — Есть сведения, что человек, которого вы боитесь, находится в этом поезде. Если хотите увидеть своих детей, поторапливайтесь.
Спасаться бегством всегда хреново, но уж лучше это делать с верным, испытанным товарищем. А как быть, если у твоего случайного напарника отказали сразу и ноги, и руки? Неужто тащить его на себе?
Проклиная всё на свете, Цимбаларь кое-как одел Чеботару и, прихватив злополучную сумку, стал выталкивать его в коридор.
Но не тут-то было! Сверху каменной глыбой свалился офицер и, прошипев: «Стой, мусорило!» — сунул Цимбаларю под нос пистолет, явно не относящийся к категории табельного оружия.
Вот, значит, какой попутчик ехал с ними от самого Тирасполя! И как же это Цимбаларь сразу не раскусил его. Артист, да и только...
Впрочем, посыпать голову пеплом было некогда. Цимбаларь не собирался уступать ни Окулисту, ни, тем более, лжеофицеру, вознамерившемуся оглушить его рукояткой пистолета.
Насилия над собой Цимбаларь не позволял даже самым близким людям, а потому сразу впал в состояние боевого неистовства, некогда прославившего норманнских берсеркеров. Для этого ему даже не понадобилось пить отвар галлюциногенных грибов и грызть кромку своего шита.
В купе всё ходуном заходило. Освобождая место для схватки, Чеботару вылетел в коридор. На пол посыпались пустые бутылки со столика и постельные принадлежности с верхних полок. Выкручивая лжеофицеру руку с пистолетом, Цимбаларь бил его мордой то о плафон ночника, то о массивную дверную ручку.
Завладев чужим оружием и отшвырнув обмякшее тело в сторону, он вслед за Чеботару выскочил в коридор, ногами толкая перед собой сумку.
Там Цимбаларя поджидал новый сюрприз — выставив вперёд револьвер и раскачиваясь в такт движению поезда, словно матрос на палубе, к ним приближался Окулист...
Завидев вооруженного человека, пассажиры поспешно прятались в своих купе. Проводница металась в дальнем конце коридора, как курица-наседка, заметившая тень приближающегося ястреба.
Судя по всему, Окулист сразу узнал Цимбаларя, но это никак не повлияло на его дальнейшие планы.
— Отдай груз и сматывайся, — процедил он сквозь зубы. — Иначе здесь начнётся бойня.
Под аккомпанемент детского плача и женских стенаний Цимбаларь добрался до туалета, втолкнул туда Чеботару, а уж потом швырнул расстёгнутую сумку Окулисту, да так, что все банки разбились вдребезги.