Она опустила голову, и он улыбнулся.
— С волками жить — по-волчьи выть, верно сказано?
— По-моему, да, — с чопорным видом согласился он.
— И вот сегодня я решила всех повеселить. Стать предметом разговоров.
— Вы уже им стали, — протянул Жиль с порога.
— Это только потому, что они не знают, кто я, а вы не пожелали сообщить им.
— Как и вы. Жан-Марк, кофе, пожалуйста.
Жан-Марк поклонился и пошел за чашкой, тем временем Жиль уселся напротив нее.
— Не буду вставать, — спокойно предупредила она. — Сегодня я во всеоружии.
— Гм.
С издевательской улыбкой оценивая Франсин, он придвинулся ближе, чтобы разглядеть ее явно накладные ресницы, не приобретенные по случаю этой поездки, а забытые в косметичке со времен костюмированной вечеринки, на которую ее приглашали в День Всех Святых. Наткнувшись на них утром, Франсин решила, что лучше переборщить, чем оказаться тусклой, и тщательно наклеила их. Не отвалятся ли они до вечера — вот был вопрос. Она одарила Жиля ангельской улыбкой.
— Вы выглядите как…
— Кокотка? Знаю. Но мне показалось, что это платье — моя ошибка, а ошибки либо скрываешь, либо… усердствуешь в них. Я выбрала последнее.
— Наверное, было бы лучше первое, — деликатно возразил Жиль. Тихо поблагодарив Жан-Марка, он взял у официанта кофе и отхлебнул, глядя на нее поверх чашки. Она разглядывала его. Он, по всей вероятности, принял душ и явно побрился. Подбородок был идеально гладким, от него пахло, несомненно, дорогим лосьоном для бритья. На нем были отличная итальянская трикотажная рубашка и джинсы.
— Вы оделись не по-праздничному, — проговорила она с неодобрением в голосе.
— Нет. Я заметил, до чего вы эффектно выглядите, еще с утра, когда вы совершили святотатство над праздничным убранством возле вашего купе, и понял, что мне не тягаться с вами, — сухо ответил он.
— Я вас не видела.
— Знаю. Еще раз — счастливого Рождества.
— А первый раз вы мне его желали?
— Я сделал это мысленно, — ответил он еще более сухим тоном, а она улыбнулась, вспоминая, как он поцеловал ее, и ей стало грустно.
Что испытывает женщина, добившаяся любви этого человека? Или просто симпатии?
— Клэр тоже должна была ехать? — неожиданно для себя спросила она.
Он изменился в лице. Замкнулся.
Опустив глаза, она уставилась в чашку.
— Я видела вас на вокзале.
Молчание.
Она с недовольством подняла взгляд и переменила тему:
— Что вам принес Рождественский дед?
— Он еще не приходил. Поезда у него всегда на последнем месте — тут он отдыхает, прежде чем олени помчат его домой, в Лапландию. — На мгновение вскинув голову и взглянув на потолок, Жиль тихо сказал: — Мне послышалось, что он спустился.
— Болтун, — бросила она, не сознавая, что смотрит на него и грустно улыбается.
Он допил кофе, встал, на мгновение устремил на нее пристальный взгляд, как накануне в вагоне-ресторане, и лукаво, с невыразимым обаянием улыбнулся.
— Ваша маргаритка поникла.
Машинально подняв руку, она поправила цветок и с укоризной пояснила:
— Не маргаритка, а поинсеттия.
— Что бы там ни было, она все-таки поникла. Простите, мне пора выставлять херес и пирожки.
Она нахмурилась, потом поняла: это значит, играть роль Рождественского деда с оленями. Нет, она не думала, будто он станет этим заниматься, просто он воспользовался предлогом, чтобы уйти. А вот ее покойный отец — другое дело. Она хорошо помнила ритуал с чулком и оживление в доме после посещения Рождественского деда. Малли ничего такого не изобретала. Она не признавала сентиментальщину, как сама выражалась, хотя всегда была необыкновенно щедра, что касается подарков. Если не говорить про этот, последний. Доставшийся от Жиля.
— Где же ваша веселость? — пожурил ее Жан-Марк, стоя у Франсин за спиной.
Она обернулась и с улыбкой протянула чашку, чтобы он вновь ее наполнил.
— Извините.
А когда стали собираться остальные гости, она воспрянула духом и вместе с ними смеялась над своим шутовским видом, притворялась общительной и оживленной. Притворялась, пока в салон не вошла Маргерит, взглянувшая на нее не то с неприязнью, не то с насмешкой, а возможно, с неприязнью и насмешкой. Еще у двери Маргерит грубо щелкнула пальцами, требуя шампанского.
Когда объявили, что завтрак подан, все направились в вагон-ресторан — гурьбой, как возбужденные дети, подумала Франсин. Они смеялись, переговаривались, а потом громко выражали восторг при виде всевозможных подарков в яркой обертке, грудами наваленных на каждом столе, включая ее стол. Она в недоумении подняла глаза на Жиля, севшего напротив нее.
— Может, вы мне и не нравитесь, — тихо произнес он, — но выказывать грубость к вам я не намерен. — Дотронувшись до свертков, он сказал: — Разверните — это вам.
Она не собиралась…
Вдруг задохнувшись, отчаянно дергая носом, чтобы не разреветься, а то наверняка отвалились бы накладные ресницы, она опустила голову и стала возиться с розовой ленточкой на одной из коробок.
— Это — так, пустяки. Я не ожидал, что вы появитесь здесь.
— Почему же? — хрипло спросила она. — Вот мне никто не сказал, что меня не приглашали. Я не знала, что поезд зафрахтован.
— Я уже понял, дело не в этом. Я думал, вы найдете способ лучше употребить свое время.
— Найду что-то лучше дорогостоящей поездки по Швейцарии?
— Да.
— А если бы вы думали, что я поеду, вы купили бы мне подарки?
— Да.
— Но я вам несимпатична, а вы не любите ходить за покупками.
— Я и не ходил. Ходила моя секретарша, — ответил он. — Я всего лишь составил список.
— Но, судя по их виду, подарки упаковывал знаток своего дела, — проговорила она.
— Разумеется.
— Так как же…
С неожиданной улыбкой он заговорщически наклонился к ней и шепнул:
— Я оторвал несколько карточек.
— С подарков, предназначенных другим дамам? С тех, что подошли бы женщине независимо от возраста и вкуса?
— Угу.
Молча остановив на нем взгляд, все еще с недоумением на лице, она тихо сказала:
— Я вас не понимаю.
— Не понимаете?
В растерянности указывая на подарки, она пробормотала:
— Прекрасный жест. Спасибо.
— Пожалуйста. И разверните их, будет вам любоваться красивой упаковкой. Позже увидимся. — Он встал и направился в салон.
Интересно, он ест когда-нибудь? — подумала она. А он — он получил подарки?
— Эй, Красный Цветок! — крикнул кто-то с другого конца зала. Она подняла голову и криво усмехнулась своему другу с веселыми голубыми глазами. — Зачем же сидеть одной? И киснуть?
— Все в порядке! — ответила она. — Правда!
— Вздор!
Выбравшись из-за стола, он подошел к ней, собрал в охапку ее коробки и зашагал обратно к своему столу.
Делать было нечего, она взяла сумочку и последовала за голубоглазым весельчаком. Супруги-американцы сидели по ту сторону прохода, и она улыбнулась им, поздравила с Рождеством. Они тоже улыбнулись, похвалились подарками. Наконец и она развернула свои: черный, вызывающего фасона пеньюар, который она поспешила запихнуть обратно в пакет, обратив внимание на то, как оживился при виде вещицы ее приятель, заколка для шарфа, шарф — с маркой «Гермес», обомлев, отметила она, духи, бальзам для ванны, коробка швейцарских шоколадных конфет. И это он назвал «пустяки»? Оглядываясь вокруг, она увидела, что у других было нечто в том же роде; у мужчин — галстуки, сигары, булавки для галстуков. Она в изумлении покачала головой. Конечно, все это стоило ему целого состояния. Но он располагал состоянием, он так и сказал.
— Флиртуем все время, — игриво спросил ее новый друг, — или только до и после еды?
Вздрогнув, она подняла на него глаза и усмехнулась. Лицо его светилось надеждой. Приятнейший человек.
— До и после.
— D'accord.[9] И только на глазах у Жиля? — задумчивым голосом тихо протянул он.
— Нет! — Чувствуя, что краснеет, она быстро опустила глаза и фыркнула. — Но лучше всего на глазах у Жиля.
— А причина?
Она встряхнула головой, а он расплылся в улыбке. В его глазах заплясали смешинки.
— Поскольку Жиль в настоящий момент отсутствует, поговорим без затей, да?
— Да, пожалуйста.
Во время еды они развлекались ничего не значащей беседой и Франсин разглядывала альпийские луга, проносившиеся мимо роскошные особняки и ветхие деревянные домики.
— Подъезжаем к Лозанне, — объяснял он. — Видите, там, на горизонте, Савойские Альпы? Смотрите, — указал он, — вон шпиль собора.
Она кивнула в знак того, что видит и что поняла, город, старинный и красивый, построен как бы террасами, а потом обратила взгляд в другую сторону — на озеро. Оно было свинцово-серым — как тяжелые облака в холодном небе над ним. Франсин подумала, что хорошо бы увидеть озеро летом, под ясным голубым небом, когда пароходики снуют взад-вперед. Даже в этот пасмурный день везде бросалась в глаза поразительная чистота.
Она продолжала с интересом разглядывать все вокруг: многолюдный вокзал, мимо которого они проехали, сбавив скорость, огромную елку, сверкавшую огнями и украшениями. Она знала, что скоростным поездом из Парижа сюда чуть больше трех часов езды. Они двигались немного медленнее — не прямиком. В этом и был весь смысл поездки — увидеть как можно больше великолепных пейзажей. Когда они закончили завтракать, Лозанна скрывалась позади. Они вернулись в салон. Ее новое прозвище, Красный Цветок, к ее удовольствию, прижилось. Все называли ее только так. Кроме Маргерит, подчеркнуто игнорировавшей Франсин. Маргерит сопровождал высокий худой мужчина, которого Франсин еще не видела. На его изможденном лице запечатлелся страх. Франсин поинтересовалась, кто это.
— Ее муж, — сухо произнес Жиль у нее за спиной. — Он не выходил из купе. Неважно себя чувствовал.
— Неудивительно…
— Но-но, — тихо предостерег он.
— Я просто хотела сказать…
— Знаю, что вы просто хотели сказать. Любуйтесь пейзажем.
Внезапно почувствовав, что его присутствие смущает ее, она обернулась к нему с небрежной улыбкой и скользнула к месту неподалеку. Она совершила ошибку — Жиль тут же подсел к ней, и так близко, что это было чересчур.
— Маргерит — сестра Клэр.
Он стал ей что-то объяснять! Это ее так удивило, что на мгновенье она забыла, как ее стесняет то, что он сидит слишком близко, и, повернув голову, почти коснулась его лица. Тут же резко отвернувшись, она пустыми глазами уставилась в окно.
— А-а.
— Вот именно.
Лихорадочно соображая, что бы такое сказать, чтобы ослабить напряжение, которое, скорее всего, ощущала только она, Франсин вдруг обратила внимание на вид за окном.
— Какая красота! — воскликнула она.
— Монтрё, — сообщил он тоном еще суше.
— Такое впечатление, будто город растекается вниз по склонам… А эти железные дороги!.. Почти вертикальные! — Прекрати болтовню, мысленно одернула себя Франсин.
— Фуникулер… — Легким прикосновением к ее плечу он привлек внимание Франсин к виду с противоположной стороны, и у нее глаза расширились от восторга. — Замок Шильон.
— Он будто встает из воды!
— Угу… — Жиль?
Он поднял голову и улыбнулся кому-то поодаль.
— Извините.
Скрывая легкую насмешку во взгляде, он соскользнул с сиденья и отошел — наверное, чтобы рассказать кому-то об увиденном в окне. Она смотрела ему вслед, восхищаясь его мощной фигурой, но вдруг перед ней встала другая. Она захлопала глазами и улыбнулась любителю пофлиртовать.
— Ну-с? — лукаво протянул он.
С жалким смешком она подняла руку и, зная, что он поймет ее правильно, погладила кончиками пальцев щеку своего голубоглазого друга. Она заметила, что Жиль следит за ней. Оторвав от Жиля взгляд, она опустила руку. Нелепо только и думать о нем! Ей все равно, как он воспримет ее шалости.
— Да-да, — согласилась она.
Голубоглазый весельчак сел напротив нее и стал отчаянно с ней любезничать, при этом нисколько не нарушая приличия.
Поезд повернул, и сказочный замок скрылся из виду. Она снова смотрела на заснеженные горы, но думала только о том, что в противоположном конце вагона находится Жиль. Она будто все еще ощущала его прикосновение к плечу и его дыхание, щекотавшее ей щеку. Все оплачено. Прекрати, прекрати же!
Горы, альпийские луга, заснеженные поля, красивые деревушки, почти не тронутые современной цивилизацией. Заброшенные, дикие, прекрасные. По мере того как один дивный вид за окном сменялся другим, у нее иссякал запас восторженных эпитетов. Путешественники сидели и тихо беседовали, любовались видами, рассказывали друг другу о себе, а небо постепенно прояснилось и стало голубым. За окном все казалось резко очерченным и холодным: тени, ярко освещенные склоны гор, зеленые шатры елей, качнувшийся высоко над ними вагончик канатной дороги, солнечные блики, отскакивавшие от стекол в вагончике.
Они сделали долгую остановку в Бриге. Зачем, она не знала. Может, чтобы восполнить запасы. Все, у кого были с собой теплые пальто и зимняя обувь, вышли размяться и разглядывали три золоченые маковки выстроенного в стиле барокко и недавно отреставрированного замка. Ей захотелось побывать в городе, осмотреть его, ощутить хруст снега под ногами, пообщаться с людьми. Оказаться подальше от Жиля и от чувств, которые он в ней пробуждал. Она последней вернулась в поезд и пошла в купе привести себя в порядок. Сменила сапоги на туфельки и направилась в вагон-ресторан. Запах жареной индейки щекотал ей ноздри.
Бригада поваров и официанты великолепно поработали. Франсин, нагуляв аппетит на свежем воздухе, поспешила к своему столу и обнаружила, что Жиль намеревался обедать в ее обществе.
— А я уже думала, вы вообще не едите, — сказала она глупейшую фразу, на что он повел бровью и бросил на Франсин насмешливый взгляд. Отвернувшись к окну, чтобы не смотреть на Жиля, она обратила внимание на почти вертикально вставшие рельсы и удивилась тому, что находятся храбрецы или безумцы, ездившие по дорогам, которые ведут прямо в небо. Эта страна была как художественная открытка, а Жиль говорил, что швейцарцы — народ неинтересный. Может, это их национальная шутка, означающая совсем обратное?
— Не одни банки и часы с кукушкой, — заметил он, улыбаясь.
— Нет, одни горы и фуникулеры, — ответила она ему в тон, понимая, что он наблюдает за ней.
Почему, почти с отчаянием думала Франсин, он так странно действует на нее? Почему он то толкает ее на резкость, то лишает дара речи? Она не владеет собой. Откуда у нее эти смутные желания?
Обед продолжался долго, гости веселились, и Франсин была рада, когда кто-нибудь подходил во время перемены блюд и присаживался у их стола, чтобы обменяться двумя-тремя словами с ней и с Жилем. Над Жилем подшучивали. Почему? Неужели он жил не как все? Похоже, они думали, что он только и делает, что сидит в своем банке. А еще играет в гольф, вспомнила она. И катается на лыжах. Жиль во время обеда следил за ней и очень ее смущал. Когда обед закончился и гости перешли к коньякам и ликерам, она не удержалась и спросила:
— Почему они подтрунивают над вами?
Он, расслабившись, откинулся на спинку кресла, улыбнулся.
— Потому, что знают, что я терпеть не могу приемов, почти никогда не посещаю вечера, не следую за сливками общества в Санкт-Мориц или в Клостерс, или туда, где сейчас модно бывать. Потому, что им не верится, что я — и вдруг затеял такую поездку.
— Вы не любите общество людей?
— Конечно, люблю, но — понемногу.
— Вы любите наблюдать, а не общаться, верно?
— Угу. А вот вы, Красный Цветок, человек общительный, да? Порхающая бабочка. А людей вы совсем не любите.
— Люблю… и очень многих, — тихо возразила она. — А вам не следует делать выводы из того, что могла, не подумав, сказать Малли.
— В том, что касается вас, полагаю, можно смело делать выводы.
— Вот как? — Она рассердилась и стала собираться, чтобы уйти. — Извините, мне не хочется выслушивать это. То, что вы оплатили мою поездку, не дает вам права оскорблять меня.
— Моя с Малли дружба дает мне право вступиться за нее.
— Нет. Малли любила меня, как и я ее, и мы очень хорошо понимали друг друга.
— Увы, она слишком хорошо вас понимала. Если и вы понимали ее так хорошо, как вам казалось, зачем было обижать ее?
— Я ее не обижала! — с возмущением ответила Франсин. — Мне было восемь лет, когда она стала моей попечительницей, наставницей и наперсницей. Если кто знал ее, так это я! Не вздумайте касаться моих чувств к ней или ее — ко мне! — Лицо Франсин выражало негодование. Она вскочила на ноги, схватила сумочку и зашагала к спальному вагону.
Жиль догнал Франсин и заставил остановиться. Прижав ее к стене, он стоял перед ней с суровым лицом.
— Она любила вас, а вы были к ней так невнимательны. Она говорила…
— Слышать не хочу, что она говорила! — в исступлении перебила Франсин. — Она меня любила, я знаю, это так, и не поверю, чтобы она дурно обо мне отзывалась. Это в вашем понимании я безнравственная эгоистка.
Поймав ее за руку, он холодно произнес:
— Не надо тыкать меня в грудь.
— Предпочитаете остаться без глаз? Я сейчас на все способна. Я бы вам голову оторвала! — Франсин редко выходила из себя, редко так обижалась, как сейчас. Она еще не оправилась после неожиданной утраты, еще не была готова говорить о Малли и обсуждать свои чувства к покойной крестной. — Кто дал вам право выступать в роли благодетеля, который заботится о спасении моей души?
— Малли!
— Не зовите ее так! Это я ее так звала!
Она отвернулась в сторону и смотрела невидящими глазами в конец коридора.
— Вы плачете, — мягко произнес он.
— Ну и что? — с вызовом спросила она.
— Зачем бы Малли стала рассказывать мне о вас небылицы?