Я хоть не наговорила глупостей? Кажется, нет. Чтобы я еще раз… каким бы ни было это вино… даже «Романе-Конти»! Ни бокала, ни глотка, даже не принюхаюсь.
Что обо мне подумает Ларс? Напилась в первый же вечер. Стыдно до ужаса.
Часы на столе показывали половину четвертого. Ночи или дня? Наверное, все же ночи, потому что ужинали мы в шесть, а проспать весь следующий день я не могла.
Есть ли возможность удрать отсюда незамеченной? Я вздохнула: даже если выберусь из замка, то уж с острова никак. Придется утром выслушать лекцию о вреде пьянства и, понуро опустив голову, поплестись на причал к яхте. Поделом тебе, не умеешь пить — лучше пой, а не пей, позора будет меньше.
Я с тоской думала о глазах Ларса Юханссона, в которые придется смотреть утром.
Ну почему напиться второй раз в жизни нужно было именно в доме самого красивого мужчины в мире?!
Прислушиваясь к себе, с удивлением отметила, что голова не болит. И тошноты нет тоже. Значит, единственный побочный эффект отменного вина — глупое поведение.
Однажды испытанное похмелье отбило у меня всякую охоту брать в рот алкоголь. Это было еще в школе, мы храбро напились, потом страшно мучились утром, после чего я, проглотив все лекарства, что нашлись в бабушкиной аптечке, твердо обещала завязать с алкоголем. И удалось, а теперь вот расслабилась. Нет, не расслабилась! Я на задании и пила ради выполнения этого задания!
Сеанс самобичевания продолжался еще долго. Укорив себя во всех грехах, о которых только могла вспомнить, я лежала, пытаясь придумать, как действительно выскользнуть из замка незамеченной. Может, попросить помочь Свена, а потом Питера?
Вдруг вспомнился мобильный, который так и остался на зарядке и выключенным. А если мне звонили? Боже, Бритт может организовать операцию по моему спасению даже из Штатов, если пыталась со мной связаться и не смогла! Нужно немедленно включить телефон и самой позвонить подруге, пока не завыли полицейские сирены и не начался штурм замка!
Слава богу, звонков от Бритт еще не было. Зато звонил Оле, но это было вечером, сейчас перезванивать поздно. Придется ждать утра, даже думать о котором было страшно.
* * *После визита к Бригитте Ларсен Даг долго не мог уснуть, но не потому что ему понравилась подруга, Кайсы, хотя молодая женщина действительно хороша, ухожена и умеет владеть собой, просто не удавалось отделаться от мысли, что они что-то упускают. Вангер снова и снова мысленно прокручивал разговор с Бригиттой.
Когда ей показали фоторобот, нарисованный по подсказке Карин Йенссон, Ларсен помотала головой, губы снова презрительно скривились:
— Нет, никогда рядом с Кайсой не видела…
О работе сказала, что иногда они с Кайсой занимались какой-то программой вместе, иногда каждая своим делом:
— Иммигрантов много, а потому и работы тоже. Скоро миграционную службу нужно будет увеличиваться до размеров полиции, особенно в Стокгольме. Иммигранты не едут на север, все норовят осесть либо на юге, либо в столице.
— Чем занималась Кайса?
— Мы в основном помогаем женщинам, большинство приезжает без профессии и знания языка, я даже не о шведском говорю, часто и английским не владеют. Всем нужно помочь, если уж пустили в страну, найти жилье, работу, выучить язык…
Очень важное и нужное дело, но говорила о нем Бригитта без внутреннего вдохновения, без огонька. Даг подумал, что просто потрясена гибелью подруги, кто бы остался спокойным?
Врачам, следователям и патологоанатомам нужно быть большими оптимистами, чтобы верить, что в мире существуют порядочные здоровые люди. Может, Вибике правильно поступила, когда ушла от него? И это вовсе не из-за бутылок из-под пива или подъемов среди ночи, а из-за его постоянного общения с преступниками и подозрений всех во всем.
Но как же тогда удается оставаться жизнерадостной Фриде?
И вдруг Даг понял, что именно зацепило — Бригитта боялась! Да, она боялась, хотя старательно это скрывала. Одна сигарета за другой, чуть подрагивающие пальцы, резковатый, обвинительный тон… Кого Бригитта обвиняла, иммигрантов, наводнивших Швецию и особенно Стокгольм, полицию, которая так нескоро пришла к ней, или себя за трусость? Нет… она знает куда больше, чем говорит.
Эту мысль прервал телефонный звонок. О, нет, только не еще один труп!
— Даг, прости, что поздно, но я знаю, что ты не спишь…
— Фрида, я рад тебя слышать в любое время суток. Что-то новое?
— Я тут подумала… Знаешь, она чего-то боялась.
Вангер рассмеялся:
— Мы с тобой думаем синхронно, эта умная мысль только что пришла и в мою голову. Надо заняться этой Бригиттой Ларсен серьезно.
* * *Заснуть не удается, я не привыкла много спать, а ведь улеглась вчера часов в девять, пьяная, между прочим.
Так, где там спасительная книга, заботливо подсунутая мне подругой? Кажется, в ней были советы по тому, как вести себя с мужчинами при первой встрече, ну и потом тоже… Дельные советы мне сейчас не помешали бы.
Доставая из сумки книгу, я пытаюсь оправдаться сама перед собой.
Вчерашний вечер не прошел зря. Я совершила полезный экскурс в гардеробную. Теперь я знаю тайную фишку Ларса Юханссона, о которой даже не догадывается пронырливый Оле Борг со всеми его умопомрачительными возможностями. Виват любопытному носу!
Ага, и с этим носом ты сегодня отправишься домой, больше ничего не узнав. Нет, что-то мне подсказывало, что знакомство так просто не закончится, даже если я вернусь в свою квартиру уже утром, у меня будет право позвонить Ларсу Юханссону под каким-нибудь предлогом. Например, поблагодарить за потрясающее вино и поинтересоваться, где его можно купить. Мелькнула робкая надежда, что в ответ он может пригласить в дом еще раз…
Какое приглашение?! Так опозориться…
Я решительно открываю советы бывалой стервы. Даже если не найдется ничего полезного лично для меня и в той ситуации, в которой я оказалась (честнее сказать, вляпалась), то хоть самооценка, упавшая до уровня плинтуса после вчерашних событий, повысится, и то радость.
Читаю, пытаясь представить, как на моем месте повела бы себя настоящая стерва, и убеждаюсь, что до таковой мне безумно далеко. Но настроение заметно поднимается, даже гордость берет за других женщин, которые могут быть стервами. Не все потеряно, к старости и я стану. А сейчас мне бы хорошую физическую встряску, чтобы окончательно прийти в себя.
На часах почти семь. Самое время встать и отправиться на пробежку, но за окном черт-те что. За ночь погода испортилась окончательно, синоптики обещали природное безобразие только на первую половину дня, но в это верилось мало — за окнами снежная круговерть. Еще хуже, чем вчера, когда я даже не вышла на пробежку.
А сегодня выйду. Даже если на улице минус тридцать или проливной дождь, мне нужно пробежаться. И то, что погода отвратительная, хорошо, моему организму необходима встряска.
Я надеваю свитер прямо на рубашку, обуваюсь, с тоской осознав, что ноги быстро замерзнут, натягиваю капюшон куртки и тихонько пробираюсь в нижний холл, никем не замеченная.
Уже за дверью едва перевожу дыхание, ветер швыряет мокрый снег в лицо пригоршнями. Погода хуже некуда, а в моей совсем неподходящей для такого снегопада одежде и обуви это чувствуется еще сильнее. Но это то, что мне сейчас нужно, просто необходимо — замерзнуть, продрогнуть до костей, а еще — большая нагрузка, чтобы до боли в икрах. Это поможет прийти в себя. Нет, у меня никакого похмельного синдрома, приводить в порядок следует голову, а не тело.
Вчера я заметила уходящую вдоль берега дорожку, по ней удобно бегать. Надеюсь, злых собак у Ларса Юханссона нет, потому что собак и коров я боюсь до смерти.
Ни стада бодливых созданий, ни своры свирепых псов у дома не обнаружилось, только работает лопатой (и зачем, все равно же занесет?) привратник Жан.
Я машу Жану, с изумлением уставившемуся на мою не вполне соответствующую погоде экипировочку:
— Я недолго, только чуть пробегусь. Не замерзну!
— Осторожней, камни под снегом скользкие.
Замечание существенное, потому что на мне кроссовки удобные для бега в городе или по дорожкам парка в приличную погоду. Едва ли дома я вообще вышла бы на улицу в такую погоду. Ладно, немного пробегу и вернусь.
Ветер в спину, бежать обратно будет еще тяжелей, но об этом я не думаю совсем. Сейчас чем трудней физически, тем лучше. В голове кавардак, в душе нагадили все кошки Стокгольма, вспоминать вчерашний вечер тошно и… сладко одновременно.
Мне нужно освежить голову и привести в порядок мысли, потому что Ларс Юханссон ни капли не похож на убийцу и садиста.
Ветер в спину, бежать обратно будет еще тяжелей, но об этом я не думаю совсем. Сейчас чем трудней физически, тем лучше. В голове кавардак, в душе нагадили все кошки Стокгольма, вспоминать вчерашний вечер тошно и… сладко одновременно.
Мне нужно освежить голову и привести в порядок мысли, потому что Ларс Юханссон ни капли не похож на убийцу и садиста.
Ха! А на трансвестита он похож? Еще меньше, тем не менее с гардеробной моей комнаты соседствует гардеробная трансвестита, и от этого никуда не денешься. Вывод? Внешность и приятный баритон Ларса Юханссона обманчивы, он не тот, за кого себя пытается выдать. Серые глаза могут сколь угодно насмехаться, в них могут плясать какие угодно чертики, я знаю, что у него есть тайна, и тайна эта черного цвета.
Как бы мне ни было жалко и больно, нужно прямо смотреть фактам в глаза — Анна и Оле не зря подозревают Ларса Юханссона, есть у него червоточина, есть…
Я бегу вдоль берега по расчищенной дорожке. Ледяной ветер от воды продувает куртку насквозь. Снег то прекращается, то вдруг снова начинает лететь хлопьями. Привратник прав, так и околеть недолго. Но мне нужно еще чуть-чуть подумать… Расчищенная часть закончилась, вернее, то, что вчера почистили, уходило в лес, туда мне вовсе ни к чему. Я попыталась спуститься ближе к воде. Сейчас, чуть-чуть постою и обратно.
Мысли возвращаются к Ларсу Юханссону.
Господи, ну почему?! Или это закон жизни: все самое красивое опасно, часто смертельно опасно? Потому красивый и обаятельный мужчина непременно должен оказаться либо садистом, либо убийцей, либо… ну да, либо геем или транссексуалом? Боже, получается, что Ларс Юханссон все сразу — возможно садист, возможно убийца, ну и трансвестит безо всяких возможно.
— Черт возьми! Предупреждали же дуру!
Это восклицание касается не знакомства с Ларсом Юханссоном, а скользкого камня под тонким слоем снега. Конечно, нога поехала и, конечно, подвернулась. Острая боль пронзила щиколотку. Пришлось сесть на камни прямо в снег. Попробовала подвигать ногой, нет, ничего, видно только растяжение, но наступать больно.
Выбралась на дорожку, заковыляла обратно.
Теперь все еще хуже — ветер в лицо, к тому же он явно усилился. Я вспомнила прогноз: в первой половине дня снег и ветер, во второй погода утихомирится. Но проблема в том, что сейчас утро и от улучшения погоды после обеда мне не легче.
Пока бежала, было относительно тепло, но теперь, когда бежать невозможно, ледяной ветер чувствовался особенно сильно. Если не воспаление легких, то простуда мне обеспечена. Пока доковыляю до дома, превращусь в ледышку.
Мало того, снег не позволял нормально смотреть вперед, хорошо, что дорожка расчищена, хотя и ее быстро заваливало. Вот влипла! Не хватает только потеряться и замерзнуть в снегах этого островка. Конечно, про замерзнуть в снегах это я слишком, но ковылять на ледяном ветру, почти ничего не видя перед собой, тяжело.
И вдруг прямо передо мной возникло что-то большое, я даже не успела сообразить, что именно, как услышала голос Ларса Юханссона, орущий:
— Линн, какого черта!
Он тут же укутал меня в большую куртку и потащил за собой:
— Быстрее в дом!
Но я не могла быстрей.
— Вы идите… я сама…
— Что? Что с тобой?!
— Нога… подвернула…
В следующее мгновение я уже была на руках у этого самого «возможно садиста, возможно убийцы и точно трансвестита». Он нес меня лицом к себе, отвернув от ветра, как маленького ребенка. У входа привратник, а на крыльце Свен.
— Что с ней?!
— Подвернула ногу.
— Я же предупреждал, что камни скользкие.
В холле Ларс сажает меня в кресло, снимает кроссовки.
— Какая нога?
— Правая, но, кажется, ничего страшного, просто подвернула, уже не болит. Спасибо вам.
— Не вам, а тебе. Покажи.
Ступня двигается нормально, не болит, просто пока больно наступать.
— Да, нужно туго перебинтовать, чтобы побыла в покое хоть половину дня.
— Линн нужен горячий душ. И как можно скорее, — Свен протягивает мне полотенце, чтобы вытерла снег с волос и лица. Я благодарно киваю.
— Мне тоже. На улице черт знает что, даже не верится, что к обеду стихнет.
Ларс снова подхватывает меня на руки, несмотря на мое сопротивление, и несет наверх.
— Да не съем я тебя. Отнесу в комнату. Правда, встань под горячий душ, не то заболеешь.
Я стою под струями душа и пытаюсь разобраться в своих мыслях и чувствах. Пока бежала на ледяном ветру, сомнений по поводу скелетов в шкафах у Ларса Юханссона не было никаких. А теперь…
Неужели это потому, что он принес меня на руках?
Обругав себя слабовольной, принимаюсь вспоминать все факты против благородства Ларса Юханссона, подозрения Анны и Оле, но, как ни накручиваю, осознать, что он монстр в красивом обличье, не могу.
Ерунда, я же не могу представить его в бабских тряпках, даже после того, как лично убедилась в наличии полного гардероба этих самых тряпок кислотных расцветок? Может, монстр тем и страшней, что он безумно красив и обаятелен и не похож на монстра?
Так ничего и не решив, закутываюсь в халат, слегка подсушиваю волосы полотенцем и выбираюсь в комнату.
Джинсы мокрые, все остальное тоже. Интересно, где бы это высушить, чтобы не пришлось тащить домой влажным? Хорошо, что у меня есть еще одни джинсы и рубашка. На сегодня хватит.
Вдруг стук в дверь.
— Линн, это Ларс. Можно?
Я плотней запахиваю банный халат. Волосы, конечно, еще мокрые, но не отказывать же хозяину дома в посещении?
— Да.
— Как ты?
— Спасибо, в порядке.
Его волосы тоже мокрые, торс обнажен, джинсы на бедрах. Боже, какая мускулатура! Даже лучше, чем я ожидала. Я невольно задерживаю взгляд на квадратиках брюшного пресса, подозревала, что они есть, но не такие же!
Ларс усмехается. И вдруг…
— А где моя награда?
— Награда?
— Конечно, я практически спас тебя от гибели, принеся домой на руках. Будь я честным человеком, уже обязан бы жениться.
Сердце сладко замирает, но игра мне нравится. Я округляю глаза с притворным ужасом:
— А ты бесчестен?
— Неужели ты сомневаешься в этом? Заманить бедную девочку в логово Синей Бороды… Так где моя награда?
С этими словами он просто припирает меня к стене!
Я стараюсь не сдаваться:
— Чего же ты хочешь, бесчестный человек?
— Что дарят спасителям? Поцелуи. Желательно погорячей и побольше.
Его рука просто берет меня за горло. Однако… Но я не успеваю ахнуть от такой перспективы (причем, неизвестно какой — то ли быть поцелованной Ларсом Юханссоном, то ли быть попросту удушенной его сильной рукой), как он качает головой:
— Но целоваться ты наверняка не умеешь. Я все сделаю сам.
В мгновение ока мой халат спущен с плеч, а руки заведены за спину. Я обнажена по пояс и приперта к стенке.
— Губы не мой профиль. Я хочу поцеловать грудь.
У меня перехватывает дыхание, потому что губы Ларса начинают священнодействовать над моими сосками! Он ласкает, покусывает сначала один, потом другой… Мое дыхание сбивается, стук сердца наверняка слышен до самого Стокгольма. Наверное, это продолжается недолго, потому что упасть в обморок от избытка чувств я все-таки не успеваю.
— Так я и думал, что под свитером ты прячешь такую роскошь! — Руки Ларса касаются моей груди и тут же отпускают. И сразу спокойный, почти деловой тон: — Одевайся, я сейчас принесу завтрак.
Дверь за ним закрывается, а я снова приваливаюсь к стене. В чувство меня приводит только окончательно сползший на пол халат. Бросаюсь в гардеробную со всех ног. Пока он действительно не вернулся, нужно успеть одеться и выскочить из комнаты, потому что встретиться взглядом с Ларсом без свидетелей после того, что произошло, я просто не в состоянии.
Боже! Грудь чувствует его обжигающие прикосновения, словно он оставил несмываемые следы от пальцев, соски вообще горят огнем… Но ощущение настолько приятное, что я даже не надеваю бюстгальтер, чтобы не смазать его. Да и некогда, едва успеваю натянуть запасные джинсы (хвала моей предусмотрительности!) и рубашку, как снова раздается стук:
— Кушать подано. Иди завтракать.
Он уже в футболке, которая не только не скрывает, а, кажется, подчеркивает все бугры мышц. Разве что квадратиков брюшного пресса не видно. А жаль…
В руках у Ларса большой поднос, уставленный всякой всячиной. Там столько, что позавтракать могла бы половина моего факультета.
— Садись, — он кивком указывает на кресло у стола. — Пока вот это не съешь, я не уйду.
— Я столько не съем! — подчиняясь его приказу, я усаживаюсь в кресло, но выполнить вторую часть не способна физически, даже раздувшись, как Карлсон.
Ларс с сомнением оглядывает поднос, потом меня и соглашается: