Минут пять толстячок еще сопротивлялся, но мне всегда удается вить из Жоржа веревки, поэтому в конце концов он вздохнул и сдался:
– Ладно, попробую, позвони завтра.
Остаток дня я носилась по магазинам со списком. Следовало купить множество вещей. Конечно, мы не испытываем денежных затруднений, но просто рука не поднимается приобретать в Москве туфли за сто долларов, когда точно такие же стоят во Франции вдвое меньше.
Жорж не подвел. Уже к полудню следующего дня я знала, что сумму в три миллиона франков и квартиру в Париже оставила Лидуське мадам Ребекка Д'Обиньон. И адрес ее апартаментов – Мари-Роз, 14.
Улица, носящая женское имя, – скорей небольшой переулок, чем шумная магистраль. В приземистом доме на первом этаже восседала грузная консьержка с типично парижской укладкой на седой голове.
– Мадам Ребекка Д'Обиньон тут жила? – осведомилась я любезно.
– Умерла, бедняжка, – охотно откликнулась консьержка, – квартира на третьем этаже, а вы кто будете?
– Из адвокатской конторы, поручено сделать опись имущества.
Привратница чрезвычайно удивилась:
– Первый раз про такое слышу.
Я показала ей бумажку. Женщина водрузила на нос очки, повертела в руках «ордер» и сказала:
– Ну, раз документы в порядке, сейчас принесу ключи.
Слушая, как она роется в ящиках, я подумала, что парижане еще более беспечны, чем москвичи. «Документы» я сделала при помощи цветного лазерного принтера и графического редактора. Честно говоря, даже не знаю, существует ли такая вещь в природе, как придуманный мной «ордер на опись вещей». Однако подействовало, потому что ключи у меня в руках.
Я открыла дверь и вошла в темноватый холл. Пахло пылью, комнаты давно не проветривались, окна закрыты тяжелыми портьерами. Я не стала раздвигать занавески, просто зажгла свет. В глаза сразу бросился большой конверт, лежащий на столике.
«Лиде лично в руки. Просьба к другим – не вскрывать» стояло на письме по-русски и по-французски. Поколебавшись, я все-таки разорвала бумагу, достала записку.
«Лидочка, поезжай к госпоже Эллен Фош, улица Сезара, дом 8, и покажи ей это письмо».
Нужная мне улица располагалась возле кладбища, а мадам Фош вкушала дневной кофе. Голубой молочник со сливками, блюдо с пирожными и приятная передача по телевизору – ну скажите, что еще требуется пожилой женщине для счастья? Протянутую записку Эллен изучила внимательно:
– Значит, вы Лидия Артамонова?
– Да, – храбро соврала я.
– Это надо доказать, – заявила пожилая дама.
– Могу съездить за паспортом, – пообещала я, судорожно думая, где взять такой документ.
– Паспорт очень легко подделать, – засомневалась подозрительная старушка.
– Как же тогда быть? – растерялась я. – Что, кроме паспорта, может удостоверить мою личность?
– Ребекка на протяжении многих лет была моей лучшей подругой, – вздохнула Эллен. – Перед смертью она попросила меня передать Лидии Артамоновой письмо. Мадам Д'Обиньон страшно боялась, что послание попадет в чужие руки, поэтому придумала небольшой вопросник. Ответить на него может только подлинная Артамонова. – Эллен притащила листок и задала первый вопрос: – Какие шрамы имеете на теле?
Я задумалась лишь на секунду, потом уверенно заявила:
– От операции аппендицита, которую сделали в раннем детстве.
Госпожа Фош удовлетворенно кивнула.
– Кто вас воспитывал?
– Дальние родственники.
– Назовите адрес квартиры, где жили вместе с родителями.
– Полярная улица, девять.
– Какое домашнее животное было у вас в детстве?
– Собачка Зефирка.
– И последнее, – торжественно провозгласила Эллен, – на вашей правой ноге на внутренней стороне бедра имеется большое родимое пятно специфической формы. Опишите, как оно выглядит.
Я потрясенно молчала. В свое время не раз ходили вместе с Лидой в баню, и шрам от аппендицита на ее животе помню прекрасно. То, что Лидушку «воспитывала» двоюродная бабка, тоже факт, известный близким друзьям. Собачку Зефирку она вспоминает с умилением до сих пор. А принадлежащую ей квартиру на Полярной улице несколько лет назад купили за копейки общие знакомые.
Так что ответить на вопросы оказалось очень легко. Но родимое пятно, да еще на таком интимном месте! Ног я ей не раздвигала и между ними никогда не заглядывала. Да, здорово придумала мадам Д'Обиньон! Придется отступать! От злости я чуть не разревелась и, наверное, поэтому излишне горячо воскликнула:
– Не могу описать пятно!
– Почему? – Эллен сняла очки и сложила листок.
– Потому что у меня его нет, – с отчаянием сказала я.
Ну вот, сейчас старушка выгонит наглую самозванку, надеюсь, хоть полицию не вызовет.
– Правильно, мадам Лида, никакого пятна на ноге у вас нет. – Ребекка страшно гордилась, что вопросы придуманы так ловко. – Если бы ко мне пришла нахалка, выдающая себя за вас, уж она бы точно принялась описывать пятно! А вы сразу ответили – никакой родинки нет и в помине!
От неожиданности я захлопала глазами, но старушка уже вытаскивала из секретера пухлый конверт, запечатанный сургучными печатями.
Спустившись на улицу, опрометью бросилась в одно из многочисленных парижских кафе и дрожащими от возбуждения руками отодрала сургучные нашлепки. Письмо оказалось на русском языке и состояло из огромного количества страниц.
ГЛАВА 14
«Дорогая доченька!
Надеюсь, что сейчас, когда ты выросла и вышла замуж, поймешь меня и попробуешь простить за все плохое…»
Прочитав письмо, я потрясла головой. Нет, такого не может быть, потому что такого не может быть никогда! Руки опять схватили послание, глаза понеслись по строчкам. Передо мной развернулась картина давным-давно происшедших событий.
Зоя Геннадьевна Мягкова, мама Лиды, оказалась несчастлива в семейной жизни. Замуж вышла рано, едва стукнуло восемнадцать. Молодой муж был всем хорош: веселый, статный, ласковый. Да и работу имел отличную – инспектор ГАИ. Сначала, отслужив в армии, махал жезлом на дорогах, потом пошел в гору и за один год проделал восхождение наверх – стал начальником отдела по разбору происшествий. Вскоре после этого назначения и сыграли свадьбу. Виктор имел две комнаты в коммунальной квартире, зато в самом центре. У Зои малометражная однокомнатная, с кухней в три квадратных метра. Начальник ГАИ подсуетился и пробил через Моссовет для молодоженов отдельные апартаменты из трех комнат в тогдашней новостройке – Медведкове. Артамоновы сдали свои коммунальные метры государству и, бурно радуясь, вселились в новенький дом. Зоя уже была беременна Лидой. Жить бы им да поживать, тем более что муж неплохо зарабатывал и оброс нужными знакомствами. Но такая работа и сгубила Виктора. Почти все нарушители, приходившие к нему, приносили бутылки. В ГАИ вообще собрались любители выпить, но Артамонов выделялся даже на этом фоне.
Полгода хватило мужику, чтобы спиться окончательно. Если первое время он еще приходил на работу вовремя и, распространяя отвратительный запах перегара, пытался читать документы, то к зиме уже не мог и этого. Еще несколько месяцев Зоя приносила в ГАИ больничные листы, полученные правдой и неправдой в районной поликлинике. Но настал момент, когда начальник категорически заявил женщине: «Пусть либо лечится, либо увольняется. Мне такие пьянчуги не нужны».
Виктор взъерепенился и с воплем: «Я вам не алкоголик!» – бросил на стол заявление об уходе.
Месяц после этого он пил по-черному. Деньги закончились, и Артамонов стал таскать у жены из кошелька рубли. Зоя рыдала, видя, как муж с каждым днем теряет человеческий облик. Она пробовала не давать ему денег, но тогда Виктор начинал драться, а годовалая Лидочка заходилась в истерическом плаче. Девочка вообще росла слабенькой, часто просыпалась по ночам, и бедная Зоя, которой едва исполнилось двадцать лет, стала тихо ненавидеть дочку. Виктор и Лида слились для нее в единый образ мучителей – один бил и не давал житья днем, другая изматывала нервы по ночам. Радость доставлял только щенок неизвестной породы, прозванный Зефиркой.
Русские женщины отличаются необыкновенной терпимостью к алкоголикам. Ни англичанка, ни француженка, ни немка не потерпели бы подобного положения вещей больше двух месяцев. Зоя же несла свой крест с покорностью водовозной клячи. В ее подъезде мужья пили почти у всех женщин, били супружниц и детей. «Надо терпеть, – вздыхали глупые бабы, – все-таки родной отец, нельзя разводиться и сиротить дите». И никому в голову не приходило задаться вопросом: «Может, лучше одной воспитать ребенка, чем терпеть пьяную сволочь?» Зоя вписалась в «коллектив». Закрывала синяки на лице платком, просила иногда в долг три рубля мужику на опохмелку, донашивала старые вещи, кое-как сводила концы с концами. Виктор давно не работал, а ее зарплаты воспитательницы детского сада едва-едва хватало на хлеб и молоко.
В жизни каждого человека обязательно звучат трубы судьбы, но только не все их слышат. Для Зои они заиграли промозглым, слякотным ноябрьским днем. Девятого числа, к тому же в воскресенье. Виктор не просыхал несколько дней: сначала отмечал день Великой Октябрьской социалистической революции, потом опохмелялся, затем подоспели выходные… Лидочка, как все ясельные дети, не вылезала из простуды, и до получки, которая будет только пятнадцатого, осталось всего пять рублей…
Едва сдерживая слезы, Зоя дождалась, пока отчаянно капризничавшая дочь наконец уснет, и пошла гулять с Зефиркой. Стоял слякотный московский вечер, вернее, уже ночь, потому что часы показывали почти полночь. На улице никого. Даже собачники давно отгуляли. Зоя тихонько брела по улице, в голове пусто, на душе камень. И тут Зефирка, отчаянно лая, бросилась на идущего навстречу мужчину. Тот испуганно ойкнул.
– Не бойтесь, – крикнула Зоя, – она не кусается, просто резвость показывает.
Но мужик то ли не расслышал, то ли хотел ускорить шаг – он споткнулся об юркую собачонку и со всего размаху грохнулся в глубокую грязную лужу. Поднялся фонтан черных брызг. Ошалевшая Зефирка пробежалась по поверженному противнику, окончательно измазав белый плащ парня.
Зоя подбежала к упавшему и начала извиняться. Вот тут-то и заиграла труба судьбы. Ведь женщина могла просто свистнуть собачке и поскорей убежать домой, но она наклонилась над прохожим и участливо сказала:
– Простите, пожалуйста, ужасно вышло.
– Ничего, ничего, – ответил из лужи парень, – сам виноват, споткнулся.
Он ловко встал на ноги, вода стекала с него ручьем. Брюки, плащ, даже волосы несчастного оказались в грязи. Чувствуя себя виноватой, Зоя предложила:
– Пойдемте ко мне. Почистим одежду, а то вас милиция за пьяного примет и арестует.
Парень улыбнулся, и они поднялись в квартиру. Зоя застирала вещи незнакомца, отметив, что они все импортного производства, и налила случайному гостю чай. Из угощения в доме оказались только сушки.
Пострадавший вымыл голову, зачесал назад волосы, и Зоя увидела, какое у него хорошее лицо, некрасивое, но доброе и очень располагающее. Говорил гость с легким акцентом, и Зоя подумала, что он, наверное, из Прибалтики.
Не успел завернутый в плед мужчина отхлебнуть чай, как на кухне возник плохо соображающий Виктор.
– Дай бутылку, – прохрипел он.
– Нету, – покраснела от стыда Зоя.
– А я говорю, дай! – заорал пьяница и со всего размаху треснул жену по голове.
Зоя коротко вскрикнула, из рассеченной брови потекла кровь. В ту же секунду неизвестный парень вломил Виктору по первое число. Негодяй свалился на пол и захрапел. Гость с отвращением посмотрел на хозяина и спросил:
– Почему ты, красивая женщина, терпишь такое обращение?
Никто прежде никогда не защищал Зою. И она, разрыдавшись, неожиданно выложила незнакомцу все – про детство в приюте и вечно пьющего мужа, про дочку-хныксу и постоянное безденежье…
Проговорили они почти до утра. Около семи парень натянул непросохшие вещи и ушел. Только тогда Зоенька и сообразила, что забыла спросить его имя, да и не представилась сама…
Виктор очнулся часам к девяти, он ничего не помнил. Лидка принялась, как обычно, орать, пьяница снова стал требовать выпивку, и день покатился по привычному сценарию.
Однако вечер принес сюрприз. Как только Зоя в одиннадцать вышла с Зефиркой на улицу, из подворотни появился вчерашний незнакомец.
– Муж спит? – с ходу спросил он.
– Нет, – горько вздохнула Артамонова. – Ему выпить надо, а деньги кончились.
– Возьми. – Парень вытащил из-за пазухи роскошную дорогущую бутылку водки. – Дай мерзавцу, а как заснет, дай мне знать, я поднимусь.
Минут через двадцать они опять сидели на кухне, и парень завел неожиданный разговор.
– Веришь в любовь с первого взгляда? – спросил он оторопевшую Зою.
Женщина только вяло отмахнулась, ни о чем подобном она и думать сейчас не могла. Сергей же, так представился парень, стал рассказывать о себе. Ему двадцать шесть лет, и он… француз. Вернее, русский, но живет во Франции с рождения. Бабушка и дедушка эмигрировали в 1917 году. Дома всегда говорили только по-русски, поэтому языком предков владеет в совершенстве, выдает его лишь легкий акцент. Сергей, или, на европейский манер, Серж, прибыл в Москву в качестве переводчика на ярмарку легкой промышленности. В пятницу французский павильон закроется, и он уедет.
– Я полюбил тебя сразу, – признался Серж, – когда дурацкая собака втаптывала меня в грязь, видел только твои чудесные глаза и виноватую улыбку. Дорогая, стань моей женой!
– Ты в своем уме? – подскочила Зоя. – Я же замужем!
– Пьяная свинья, которая лежит в соседней комнате, не может считаться супругом, – решительно отрезал Серж.
– Хоть понимаешь, в какой стране я живу? – попыталась втолковать ему Зоя. – У нас не Париж, замуж за иностранца непросто выйти, да и разводить целый год станут…
Серж радостно заулыбался:
– Значит, согласна?
Зоя опять тяжело вздохнула.
– Какая тебе разница? Это ведь невозможно.
– Нет, скажи, – настаивал Серж. – Ты согласна?
– Да, – созналась Зоя. – Хоть на край света убегу от такой жизни…
– Тогда пойдем. – И Серж встал.
– Куда? – оторопела Зоя.
– Со мной, – просто ответил парень.
– Прямо сейчас? – продолжала удивляться женщина. – Вот так взять и уйти?
– Именно, – без колебаний заявил Серж, – решайся, завтра будем в Париже.
– Но как?.. – начала вяло сопротивляться Артамонова.
– Обыкновенно, – улыбнулся Серж, – ногами…
– У меня ребенок…
– У нас будут другие дети, – заявил мужчина.
Зоя несколько секунд смотрела в его открытое лицо, вдыхая исходящий от кавалера запах дорогого одеколона, и труба судьбы пропела в последний раз.
– Хорошо, – заметалась женщина. – Только вещи соберу!
– Они тебе не нужны, – остановил ее жених.
Молодости свойствен авантюризм. Зое едва исполнился к тому моменту двадцать один год, а Серж оказался не намного старше.
Вот так ледяной ноябрьской ночью Артамонова села в такси с мужчиной, которого знала всего два дня и за которого собиралась выйти замуж в далеком неизвестном городе. Но до Парижа еще нужно как-то добраться.
Серж привел Зою в квартиру. Хозяев не было, и женщина провела всю ночь одна. Утром часов в пять пришла незнакомка и протянула чемодан. Внутри оказались вещи, только импортного производства – от трусов до элегантного пальто. Пришедшая показала Зое записку: «Делай все, что она скажет. Серж».
Сначала женщина коротко постригла Зою, затем выкрасила русые волосы в темно-каштановый цвет. И все молча, лишь знаками показывая, что делать. Так же беззвучно велела переодеться и побрызгаться терпко пахнущими духами.
Потом появились гипс и бинты. Гримерша ловко приладила на нижнюю челюсть Зои лангетку и обмотала голову бинтами, гипс лег и на правую руку.
Они спустились вниз. У подъезда стояла машина с дипломатическим номером. За рулем мужчина лет шестидесяти с пронзительно-синими глазами. Оцепеневшая от ужаса Зоя влезла в автомобиль. Гипс плотно давил на челюсть и говорить женщина не могла.
– Вы – госпожа Ребекка Дюруа, – пояснил на отличном русском языке шофер, – секретарша советника. Позавчера упали на улице и сломали челюсть и руку. Первую помощь оказали в Институте Склифосовского, но вы решили лечиться на родине, так как процесс выздоровления займет три-четыре месяца. Говорить не можете, челюсть жестко фиксирована, письменно отвечать на вопросы – тоже. Поэтому вас сопровождает господин Серж Д'Обиньон, он и станет общаться с пограничниками. Вот ваши документы.
И водитель подал ошеломленной Зое билет, паспорт и справку из Склифосовского. На фотографии – худенькая темноволосая женщина, а справка подтверждала факт перелома.
Зоя не помнила, как, почти приседая от ужаса, дошла до стойки паспортного контроля. Серж крепко держал ее под руку. Но серьезный пограничник только глянул на дипломатические паспорта, бросил мгновенный взгляд на замотанную бинтами до самых глаз «француженку» и открыл шлагбаум.
Через четыре часа та же процедура повторилась в Париже. Серж, радостно хохоча, рассказал, что организовать побег помог близкий приятель его покойного отца, работающий в посольстве. Это он придумал загипсовать челюсть и руку, чтобы не владеющая французским языком Зоя не попалась случайно, проходя контроль. Паспорт Ребекки Дюруа остался у Зои. Всем приятелям Серж рассказал, что встретил свою любимую в Хорватии. По-русски она говорит, а по-французски ни бум-бум. В окружении Д'Обиньона не было ни одного хорвата, в паспорт никто не заглядывал. Легенду приняли безоговорочно. И через несколько недель Серж и Зоя без шума поженились. Женщина получила новый паспорт и стала Ребеккой Д'Обиньон.