Первый вихорь они увидели сразу — это был такой же серый кренящийся столб, как тот, что гонялся за покойным Ермолаем Гаврилычем. Вспомнив поучения Евсея Карповича, Якушка тут же накинул на себя заранее изготовленную петлю, а другой конец длинной веревки надежным узлом закрепил на опорном столбе штакетника, что продолжал охранять уже совсем дохлый палисадник. Акимка тоже привязался, только на совсем короткую веревку. Все-таки он был более робкого нрава и рисковать не желал. А Якушка — тот, видать, от Евсея Карповича заразился.
Вихорь слонялся по улице, как пьяный, чего искал — неведомо, но вдруг замер.
— Увидел… — шепнул Якушка.
— Ну, теперь, брат, держись, — отвечал Акимка и намертво вцепился в забор.
Вихорь качнулся, и в сердцевине у него обозначилось нечто круглое.
— Глаз?… — сам себе не веря, спросил Акимка.
— Не иначе. Ведь он же чем-то видит добычу, — отвечал Якушка. — А я его в этот глаз дрыном!
Дрын на земле валялся, но для домового был совершенно неподъемным.
Круглое поворотилось боком, отчего сделалось овальным, сползло пониже, и столб, качнувшись, понесся по улочке, цепляя всякий мелкий мусор и завинчивая его вокруг себя крутыми витками. Пролетев мимо забора, он сдернул с места Якушку — и тот вознесся на всю длину веревки.
— Выбирай! На себя выбирай! — закричал сверху перепуганный Якушка, раскорячившись и хватаясь за пыльный воздух.
Акимка сообразил, что если сразу выдернуть товарища из смерча, то грохнется с немалой высоты, и нянькайся потом с ним. Он повис на натянувшейся веревке, пополз по ней, заставляя тем самым Якушку несколько снизиться. Но сам он привязался коротко, и скоро уже не мог продвигаться дальше. Тогда он стал выбирать веревку на себя, дергая из последних силенок.
Вихорь словно бы не заметил, что подхваченный им домовой не кружит по спирали, взбираясь все выше, а замер на одном месте и вроде даже спускается. Он преследовал некую незримую добычу, на которую нацелилось его ставшее овальным око, а Якушка оказался вне пылевого столба и тут же грохнулся оземь. Хорошо хоть, упал на ноги и повалился на бок, да высоты оставалось уже немного.
Без единого слова благодарности он быстро пополз к Акимке и, мимо него, к спасительному забору. Когда Акимка добрался до товарища, Якушка уже сидел, прислонившись к опорному столбику и приходя в себя.
— А баба-то права, он на охоту выходит, — сказал Акимка, следя за метаниями вихря. — Что это он там углядел? Крысу?
— Нет, он крыс и мышей не ловит. Или с голодухи ему уже и мышь — лакомство? — предположил, очухавшись, Якушка и тоже пристроился наблюдать.
— Думаешь, он добычу жрет?
— А вот сейчас увидим.
— Что же он того Ермолая Гаврилыча не слопал?
— Мы его спугнули.
— Да? — Акимке это показалось странным. Коли подумать, то для голодного вихоря два-три домовых всяко полезнее, чем один…
— Поймал! — крикнул Якушка и стал отвязываться.
— Спятил? — Акимка схватил товарища в охапку.
— Пусти! Нужно же побежать, разглядеть…
— Отсюда разглядишь! — в Акимкином голосе вдруг прорезалась та самая брюзгливость Евсея Карповича, которой щедро были приправлены все его поучения разведчикам. — А то вдругорядь тебя подхватит.
— Ой! Что же он это творит?!
Темное пятно, каким представлялась издали добыча вихря, поднялось совсем высоко, к овальному оку. И резко, со скоростью, превышающей скорость обычного падения, понеслось к земле. Не долетев, было подхвачено и вознесено выше крыши соседнего дома. Опять брошено вниз. И опять подхвачено, закручено, в четыре витка поднято уже до верхушки березы — той самой, надо полагать, на которой спаслась кошка.
— Оно визжит!.. — вдруг заявил Акимка.
— Врешь…
— Прислушайся.
И впрямь — визжало.
— Это не крыса, — вдруг охрипнув, сказал Якушка. — А не помнишь: Таисья Федотовна говорила, что в деревне еще кто-то из домовых остался?
— Она говорила, что все собрались уходить…
— Собрались! А ушли?
— Ахти мне…
Получалось, что буйный вихорь тешится с домовым. А как его теперь спасать? Именно про это Евсей Карпович ничего и не сказал.
Якушка, еще не отвязавшийся от забора, выбежал на середину улицы, схватил камушек и запустил в серый столб.
— На тебе! Получай!
Столб замер, с него посыпалась грязная мелочь: листья, трухлявые окурки, комочки глины, обрывки не пойми чего. Овальное око развернулось и опять сделалось круглым. Якушка запустил другой камушек, целясь в это самое око. Не достал — вихорь стоял слишком далеко, да и глаз был высоковато. Качнувшись, вихорь пошел на рассвирепевшего Якушку.
Акимка меж тем отвязался и на четвереньках спешил вдоль забора. Он сообразил, что нужно сделать.
Шагах в сорока от того места, где была намертво привязана Якушкина веревка, он захлестнул и закрепил другую, не менее длинную, и обвязался свободным концом. Когда вихорь, кренясь и мотаясь поперек всей улицы, двинулся к Якушке, не теряя при этом прежней добычи, Акимка подбежал к товарищу и крепко его облапил. Теперь обе веревки и забор составили треугольник. Ни вправо, ни влево вихорь уже не мог унести разведчиков, разве что поднять вверх, и то не слишком высоко.
Не понимая этой тонкости, вихорь пробовал было поиграть странной парочкой. Но лапы у домовых цепкие. Когда домовой для чего-то перекидывается котом, ему незачем отращивать когти — своих хватает. Они у него не втяжные, как у кота, и не такие длинные, однако в беде весьма пригождаются. Вот Якушка с Акимкой, потеряв от волнения остатки разума, друг в дружку и вцепились. Навеки.
Даже когда вихрю надоело их дергать, и он откачнулся в сторону, а разведчики свалились на мягкую траву, они все никак не могли расцепиться. Причем Якушка видел только спасительный забор, зато Акимка узрел кое-что любопытное.
Вихорь встал, как будто озадаченный. Уже не вращался, а просто замер, будто его сфотографировали. Полетели наземь последние бумажки и шелушинки, и чмокнуло землю темное пятно — хорошо хоть, с невеликой высоты. А вихорь стал худеть, словно бы его пыльная плоть начала осыпаться. Наверху обрисовалось нечто полукруглое — голова не голова, не поймешь что, а пронзительное око спустилось ниже. Обрисовались на миг плечи. А потом все это рухнуло на дорогу и размелось в стороны.
Осталось лежать только то темное пятно, в котором разведчики издали признали домового.
Разведчики рванулись было к неподвижной жертве вихря, да веревки не пустили. Пришлось самому смелому, Якушке, отвязываться.
— Ахти мне! Силуян Лукич! Ты, что ли?
Но автозаправочный не ответил. Глаза его были закрыты, хотя дыхание различалось явственно. То ли с перепугу, то ли от удара он потерял сознание.
Владелец лавочки голодным не сидел и раскормился изрядно. Поняв, что в одиночку тянуть такую тушу — умаешься, Якушка захлестнул его под мышки веревкой, и потом уже вдвоем с Акимкой отволок к забору.
Как ни звали, как ни шлепали по мохнатым щекам — автозаправочный только дышал. И ничего более.
— Что же теперь делать-то? — спросил Акимка.
— И чего он сюда поплелся? — возмущенно взвизгнул Якушка. — Чего он тут позабыл?
— Может, вспомнил что-то важное и нас нагнать хотел?
— Ага, как же!
Якушка понимал, что автозаправочный потащился за ними следом из каких-то хитрых побуждений, но и предположить не мог, что Силуяну Лукичу померещился клад.
Однако не бросать же было старого ловчилу беспомощным под забором. И полечить бы его не мешало… а как?…
— Помнишь, Таисья Федотовна толковала, что тут еще семейство домовых оставалось? — снова припомнил Якушка.
— Так ушли, поди…
— А если не ушли?
— А как их искать прикажешь?
Деревенька хоть и мала — однако ж полсотни заколоченных домов имела. И еще недостроенные блочные пятиэтажки на околице…
Разведчики пригорюнились. Из-за этого Силуяна Лукича напрочь срывалось их боевое задание.
— Давай так. Перетащим этого горемыку во двор, а сами пойдем вдоль улицы. Ты — правой стороной, я — левой, — предложил Акимка. — Будем звать. Авось кто и отзовется.
— Вихорь тебе отзовется! Кошек нужно приманить. Кошки тут еще остались, а они все знают.
— Ну и чем ты их приманишь?
— А у нас сухая колбаса есть.
— Думаешь, съедят?
— С голодухи еще и не то съедят. Надо у тех домовых оставить автозаправочного, а самим выследить, откуда вихри берутся, — Акимка рассуждал так уверенно, как сам Евсей Карпович бы не смог.
— А по-моему, возвращаться придется. Дотащить Силуяна Лукича хоть до шоссе, сдать его кому-нибудь из автомобильных…
— Ну и как ты это себе представляешь? Автомобильные же сами машину остановить не могут, ее человек останавливает. А переть его до автозаправки…
— А может, оклемается?
Но Силуян Лукич был совсем плох.
Акимка и Якушка сидели рядком и с жалостью на него глядели. Чем помочь — понятия не имели.
— Я их убью, — вдруг сказал Якушка. — Не знаю как, но убью.
— Ну вот, мало нам автозаправочного, теперь и ты еще спятил, — горестно заметил Акимка. — Как можно убить ветер?
— Это не ветер, это что-то другое. Ветер не пакостит.
— Ага, не пакостит! У Петровых на втором этаже окно захлопнул, стекла полетели!
— Это не нарочно. А вихорь за домовыми гоняется. Значит…
— Значит, у него есть мозги, что ли?
— Откуда я знаю, что у него есть!
— Непонятно получается. Если бы он хоть добычу съедал! — воскликнул Акимка. — А то просто шлепает оземь и губит. Нет, он все-таки безмозглый…
— Вот убью — тогда разберемся, — пообещал Якушка. И стал связывать вместе веревки.
— Ты что это затеял?
— Пойду по следу. Он же, когда нас отпустил, куда-то убрался?
— Никуда он не убрался, а просто осыпался.
— Нет! Так быть не может! У него же глаз! Что, и глаз осыпался?
Вот этого Акимка не заметил и врать не стал. Куда подевался глаз, он понятия не имел.
— Нужно бить в глаз, — решил Якушка. — Чем-то острым. Жаль, ножа нет…
— А ты его поднимешь, нож-то?
Человеческая промышленность оружие для домовых не выпускает, а кухонный нож для них так же неловок в обращении, как для современного мужчины двуручный меч. Да и где его взять тут, в заброшенной деревеньке?
Но не зря домовые смотрели телевизор. Вспомнили передачу про дикое племя, живущее в джунглях, и как оно острие стрел на костре обжигает, а потом камнем до нужного вида доводит.
— И точно! — обрадовался идее Якушка. — Только вот где огонь раздобыть? Может, у здешних домовых в печи угольки остались? Люди-то совсем недавно ушли.
— Люди ушли давно, это только домовые засиделись, — хмуро сказал Акимка. — И гляди, больной наш что-то пену ртом стал пускать…
— Совсем плох, да?
Акимка промолчал. Он уже и тогда мертвого тела испугался, второе мертвое тело казалось еще страшнее — потому что жизнь вот прямо так, на глазах, уходила…
— Сидим, как два дурака! — вдруг заорал Якушка. — Надо же что-то делать! Надо его к дороге тащить!
— Не дотащим же!
— Дотащим!
— А там?
— Машину остановим!
— Кто — мы?!
Но в Якушкиных глазах уже полыхало безумие.
Оставлять своего в беде — грех. Бороться за своего нужно до последнего. Это давнее правило, в последние времена подзабывшееся, высветилось в памяти сперва у Якушки, а потом и у Акимки.
Осторожно переложили Силуяна Лукича на кусок полиэтилена, увязали, соорудили лямки, впряглись и потащили, сперва по скользкой траве, потом по пыли, оттуда к мостику, к шоссе, к людям.
— Тихо! — Акимка остановился. — Шуршит!
— Вихорь?
— Гляди…
Они повернулись и увидели, как это получается.
Сперва словно из-под земли появилась змейка-струйка, пробежала немного, завилась. Кружок образовался на дорожной пыли, как будто его палочкой начертили. В кружке зародился бугорок, на нем — круглое пятнышко, и тут же поползло вверх. И стали видны струи воздуха, что закрутились вокруг бугорка, подхватывая пыль, и начал расти серый столб.
— За нами, сволочь, пожаловал!
Якушка выпутался из лямки и подхватил с земли сучок. Оружие жалкое, но все же!..
— Тащи его под куст! — крикнул Акимке. — Скорее, Аким Варламович! Пока эта тварь не выросла!
— Да брось ты его совсем, Яков Поликарпыч! — из последних силенок волоча груз, взмолился Акимка. — Под кустом отсидимся!
— Стыдно под кустом отсиживаться, Аким Варламович! Пусть видит — никто его тут не боится! Сам сдохну — да и его погублю!
— Болван ты, Яков Поликарпыч! — еле выговорил Акимка, потому что слезы из глаз брызнули.
А вихорь тем временем стал вровень с домом, толщиной с бочку и, качаясь, загребая весь мусор на своем пути, двинулся к Якушке. Тот ждал, выставив острый сучок. И был наконец подхвачен, и понесся вверх по спирали, и оказался прямо напротив страшного ока.
У него хватило выдержки сунуть туда свой сучок, но рука не ощутила сопротивления, Якушка словно провалился в дыру и стал стремительно падать.
— Петля! За петлю дергай! — услышал он повелительный голос. — Ну! Дергай, дурак!
Это был не Акимка, нет, это вопил издалека Евсей Карпович…
* * *
Есть такая штука — тоска. Она бывает разных видов. И самая страшная — по тому, что не сбылось. У иных она проявляется в молодости и гонит на поиски приключений. А у иных — когда уже пора старые кости у камина греть.
Эта вот хвороба и допекала постоянно Евсея Карповича.
Проводив Акимку с Якушкой, он сперва полагал, что виной плохому настроению — тревога за недорослей. А потом поймал себя на зависти. Ему хотелось куда-то спешить сквозь ночь, с кем-то схватываться насмерть. И уютные объятия Матрены Даниловны, какими ни один здравомыслящий домовой не пренебрег бы, не выдерживали сравнения с этим странным желанием.
Домовые в большинстве своем очень рассудительны. Но Евсей Карпович принял решение скоро и беспощадно — по отношению к себе. Он лишил себя ночного сна в мягкой постельке и компьютера, к которому пристрастился, на неопределенный срок и поспешил вслед за разведчиками.
Сам себе он твердил всю дорогу, что негоже отправлять молодежь на такое дело без присмотра. И сам же понимал, что в присмотре нуждается не только молодежь…
Прибыл он вовремя. И заорал в самую подходящую минуту.
Якушка, не рассуждая, а лишь повинуясь, дернул свисавшую из заплечного мешка петлю. Тут же мешок раскрылся, оттуда выскочил большой клетчатый платок, прихваченный веревками за уголки, раскрылся — и вместо того, чтобы рухнуть, Якушка опустился хотя и быстро, но без членовредительства. Правда, грохнулся на бок, и платок протащил его по траве.
Евсей Карпович бежал к нему изо всех сил, но Акимка первый оказался рядом. Он сгреб в охапку платок, а потом оба разведчика понеслись, потому что вихорь, упустив добычу, сильно рассердился, укоротился и расширился, после чего, загребая в свои круги все больше пространства, двинулся следом за домовыми.
— К речке! К речке бегите! — кричал издали Евсей Карпович. — Под бережок!
Речка с полуразвалившимся мостиком была совсем близко. И Евсей Карпович рассчитал правильно: берег, пусть и невысокий, был крут, и под ним вода вымыла места столько, чтобы домовые, спрятавшись, оказались под глинистым карнизом и чувствовали себя в безопасности. Правда, искать спуск не было времени — соскочили, как умели, и замочили лапы.
Вихорь прошел верхом, с берега по воде, и на середине речки, видать, отяжелев от влаги, осыпался, исчез.
— Ахти мне, — сказал Акимка. — Ну, набрались страху…
— Хитер Евсей Карпович, — ответил на это Якушка. — Я думал — заговор! А никакой не заговор…
— Это называется парашют. — В длинной и гибкой траве, что свисала прямо над разведчиками с обрыва, появилась знакомая физиономия. — Смотри ж ты, сработал… Вылезайте, молодцы… Стоп! Все назад!
И сам Евсей Карпович тут же соскочил к разведчикам.
На нем был точно такой же заплечный мешок, а по мохнатому телу намотаны веревки.
— Не вылезать, сидеть тихо, — приказал он.
— А что там?
— Вихри идут.
— Вихри?! Сколько?!
— Тихо, я сказал!.. Два по меньшей мере.
Домовые затаились. Вообще-то они способны подолгу молчать, но сейчас не только любопытство подзуживало к разговору — но и обыкновенная осторожность его требовала.
— Ну-ка, молодец, подставь плечо, — распорядился Евсей Карпович. Акимка, более крупный, нагнулся, дав ему возможность выглянуть из-за края обрыва.
— Что там, Евсей Карпович?
— Их трое. Идут плечом к плечу… тьфу, нет у них никаких плеч. Идут — словно местность прочесывают.
— Трое? Значит, они меж собой как-то сговариваются? — сообразил Акимка.
— Силуян Лукич! — воскликнул вдруг Якушка.
— Ахти мне! Оставили!..
— Кого оставили, где оставили? — зашипел сверху Евсей Карпович, наблюдая за маневрами вихрей.
— Автозаправочный! Он, дурень, за нами увязался, помочь, должно быть, хотел, — чуть не плача, объяснил снизу Акимка. — А его приподняло да шлепнуло…
— Это мы его выволакивали, а за нами тот большой вихорь погнался, — добавил Якушка. — Погиб теперь автозаправочный…
Три вихря шли, почти соприкасаясь, подхватывая траву и листья, так что вскоре стали похожи на три лохматых кренящихся столба. Они добрались до неподвижного, упакованного в полиэтилен Силуяна Лукича, постояли несколько, словно совещаясь, и двинулись дальше.
— Не польстились, — шепотом заметил Евсей Карпович, знавший характер автозаправочного лучше, чем Акимка с Якушкой.