– О'кей, это не мое дело, но почему тебя ничуть не напугала мысль о дружеской вечеринке с Луизой и Чарльзом?
– А почему она должна была меня напугать?
– Ох, не знаю. Дай подумать. – Ева сосредоточенно сосала леденец. «Виноградный, – подумала она. – Вкусно». – Может быть, потому, что ты одно время встречалась с Чарльзом Монро и эти встречи с нашим любимым профессиональным компаньоном вывели твоего нынешнего сожителя из себя до такой степени, что он пнул Чарльза в задницу?
– Перец добавляет блюду остроты, верно? Чарльз – мой друг, его задница тут ни при чем. Он любит Луизу. Луиза мне нравится. Я не спала с Чарльзом. А если бы и спала, какое это имеет значение?
«Постельные игры всегда имеют значение, что бы там ни говорили». – Но Ева предпочла промолчать.
– О'кей. Если это не имеет значения, почему ты не сказала Макнабу, что никогда не танцевала с Чарльзом самбу в постели?
Пибоди понурилась.
– Он вел себя как дурак.
– Пибоди, Макнаб и есть дурак.
– Да, но теперь он мой дурак. Наверно, следовало бы сказать ему. Но мне ужасно не хочется, чтобы он одержал надо мной верх.
– Как это?
– Понимаете, сейчас верх за мной. Он думает, что я спала с Чарльзом и перестала спать с ним из-за него, Макнаба. Но если я скажу ему, что никогда не имела дела с Чарльзом, верх будет за ним.
– О господи, у меня сейчас лопнет голова. Лучше бы я не спрашивала…
Ева вернулась к началу. Рэйчел Хоуард.
Волокна ковра. Они определили производителей и модели транспортных средств, оснащавшихся такими ковриками, а затем составили список зарегистрированных владельцев. Машины Хупера и дяди Диего Фелисиано из этого списка выпадали.
До сих пор этот путь оставался тупиковым, но Ева была готова прошибить лбом стену.
Транквилизатор. Лекарство, продающееся по рецепту, а не наркотик, покупаемый из-под полы. Если ее гипотеза верна, есть шанс, что рецепт принадлежал убийце. Ему прописали лекарство, помогающее уснуть, успокоить нервы и снять боль, которую он мог испытывать.
Нужно было сопоставить список владельцев транспортных средств со списком местных аптекарей. А потом сравнить тот и другой со списками покупателей фотоаппаратуры за последние двенадцать месяцев.
Процедура сложная и долгая. Львиная доля времени уйдет на получение разрешений.
«Как бы я повела себя, если бы Рорк был рядом? – думала она. – Воспользовалась бы совершенной техникой, его искусством и готовностью обходить стандартные системы охраны от несанкционированного доступа и личные коды? Возможно».
Но Рорк отсутствовал, так что говорить было не о чем. Ее подгоняло время. За неделю убийца лишил жизни двоих и на этом не остановится.
Он ждать не станет.
Ева начала первый перекрестный поиск, ожидая разрешения на следующий. Ей не давала покоя мысль о том, что некий безымянный студент уже оказался в перекрестье видоискателя.
И мысль о Рорке, попавшем в плен собственного прошлого.
Он не часто бывал на западе страны, в которой родился. Большинство принадлежавшей ему собственности находилось в Дублине, Корке на юге и Белфасте на севере.
Кое-что у него имелось в Голуэе, но он никогда там не был. А в Керри, где Рорк купил за́мок, превращенный в гостиницу, он пробыл лишь несколько дней.
Хотя Рорк и не разделял врожденного недоверия жены к деревне, однако он тоже предпочитал город. Что бы он делал в этом краю зеленых холмов и заросших цветами дворов?
Он смог бы провести здесь от силы неделю, и все же в глубине души он был рад тому, что есть место, где все осталось таким, каким было несколько веков назад. Зеленым. Бархатно-зеленым и спокойным.
Та Ирландия, из которой он бежал, была серой, сырой, мрачной и угрюмой. Но Клэр был не просто другой частью страны; это был другой мир, которого он не знал.
Здесь все еще жили фермеры, которые ходили по полям с собаками, а в этих полях лежали развалины старых замков, крепостей и башен, некогда грозных и неприступных.
По развалинам бродили туристы, фотографировали их, затем уезжали по извилистым дорогам дальше, разыскивая новые. А местные жители смотрели на эти руины изо дня в день.
«Нас пытались победить, – думали они. – Викинги и бритты. Но так и не смогли. И никогда не смогут».
Он редко думал о своем наследии и никогда не цеплялся за слезливые воспоминания об Ирландии, как делали многие потомки тех, кто оставил эти зеленые поля. Но теперь Рорк, в одиночку ехавший под жемчужными облаками, видевший танец теней на бесконечных зеленых просторах и заросли дикой алой фуксии в рост человека, ощущал странное щемящее чувство.
Это было прекрасно и принадлежало ему. Правда, совсем не так, как он привык.
Он прилетел из Дублина в Шеннон на самолете. Во-первых, так было быстрее; во-вторых, после ночной попойки у него расскалывалась голова. Но в Клэр он отправился на машине, не желая признаться себе, что так он пытается отсрочить приезд.
Что он им скажет, черт побери? Все, что приходило ему в голову, казалось неправильным. Он никогда не сможет найти нужные слова. И пытаться нечего. Потому что логике это не поддается.
У него есть своя семья. С этими людьми его связывает только призрак.
Но этот призрак маячил у него перед глазами, бродил по полям и стоял посреди двора, заросшего цветами.
«Она не бросила меня, – думал Рорк. – Разве я могу бросить ее?»
Когда бортовой навигатор, заранее составивший маршрут, подсказал ему, что нужно свернуть, не доезжая деревни Тулла, Рорк подчинился.
Дорога петляла в лесу, которому было не больше пятидесяти лет. Потом деревья сменились полями и холмами. Их лениво освещали солнечные лучи, с трудом пробивавшиеся сквозь облака.
У изгороди паслись коровы и лошади. Рорк улыбнулся – близость животных не доставила бы удовольствия его копу. А при виде аккуратного старичка в кепке, белой рубашке и галстуке, проехавшего навстречу на маленьком тракторе и помахавшего ему рукой, она совсем растерялась бы.
«Зачем? – спросила бы она обиженным голосом, который так и звучал у Рорка в ушах. – Зачем они это делают?»
Он тосковал по ней. Если бы он попросил, Ева полетела бы с ним. Но он не попросил. Не мог. Эта часть его жизни не имела к ней отношения. И слава богу. Он закончит дело, вернется домой, и все будет хорошо.
Рорк посмотред на навигатор. До места оставалось пятьсот метров.
– Ладно, – сказал Рорк. – Семь бед – один ответ.
Значит, это была их земля. Земля его матери. Эти холмы, эти поля и пасущийся скот. Серый коровник, каменные амбары и изгороди.
Каменный дом с цветущим садом и белыми воротами.
У Рорка дрогнуло сердце и пересохло во рту. Ему отчаянно захотелось проехать мимо, не останавливаясь у дома.
Она жила здесь. Это было родовое гнездо, и она жила здесь. Спала здесь. Ела здесь. Смеялась и плакала.
О боже…
Он заставил себя свернуть на подъездную аллею (которую местные жители наверняка именовали улицей) и поехать следом за маленькой малолитражкой и старым фургоном. Слышалось пение птиц, лай собаки и отдаленный стук работающего мотора.
«Деревенские звуки, – подумал Рорк. – Она слышала эти звуки каждый день и в конце концов перестала обращать на них внимание. Не потому ли она и уехала? Чтобы услышать новые звуки? Звуки большого города? Голоса, музыку, шум машин?»
Рорк вышел из машины. Он не раз смотрел в лицо смерти и убивал сам – как сгоряча, так и хладнокровно. Но никогда в жизни не испытывал большего страха, чем сейчас. Он боялся постучать в ярко-синюю дверь старого каменного дома.
Он миновал белые ворота, прошел по дорожке между клумбами, поднялся на невысокое крыльцо и постучал в синюю дверь.
Дверь открылась, на пороге стояла женщина. Женщина с лицом его матери. Правда, постаревшим на тридцать лет. Но ее волосы были золотисто-рыжими, глаза зелеными, а кожа – бело-розовой.
Ростом она была ему по плечо, и от этого у Рорка почему-то сжалось сердце.
Одета она была скромно, но со вкусом: синие брюки, белая блузка и белые парусиновые туфли на маленьких ногах. Он увидел все разом, вплоть до золотых колечек в ушах, и почувствовал запах ванили, доносившийся с кухни.
Лицо у нее было милое и спокойное. Было видно, что эта женщина никуда не торопится. Она держала в руке белое кухонное полотенце.
Он сказал единственное, что пришло в голову:
– Меня зовут Рорк.
– Я вас узнала. – Говорила она с сильным акцентом западных графств. Женщина перекладывала полотенце из руки в руку и изучала Рорка. А он изучал ее. – Думаю, вам лучше войти.
– Прошу прощения, что потревожил вас.
– Вы хотите сообщить что-то неприятное? – Она отошла в сторону. – Пойдемте на кухню. Чайник еще не успел остыть.
Закрывая дверь, она увидела его элегантную темную машину и подняла бровь.
– Значит, слухи о том, что деньги лезут у вас из ушей, не говоря о прочих частях тела, верны.
– Значит, слухи о том, что деньги лезут у вас из ушей, не говоря о прочих частях тела, верны.
В жилах Рорка застыла кровь, но он кивнул. Если они хотят от него денег – что ж, будут им деньги.
– Я хорошо обеспечен.
– То же самое, но другими словами, верно? Все зависит от того, кто это говорит.
Она пошла на кухню, миновав общую гостиную и жилые комнаты, полные свежих цветов. Все в доме было таким же аккуратным, как и сама хозяйка.
За большим кухонным столом могло разместиться человек двенадцать. Судя по огромной плите, громадному холодильнику и длинным полкам цвета сливочного масла, дом не пустовал.
Окна над раковиной смотрели в сад, на поле и холм. На подоконниках красовались горшочки с травами. Кухня была удобная и веселая. Здесь еще витали запахи недавнего завтрака.
– Садитесь, Рорк. Хотите печенья к чаю?
– Нет, спасибо, я сыт.
– А я съем. Нам с вами беречь фигуру не требуется.
Женщина занялась чаем, и Рорк подумал, что ему дают время освоиться. Она поставила на стол простой белый чайник, выложила печенье на красивую синюю тарелку.
– Я никогда и не думала, что увижу вас на пороге этого дома. – Когда с делами было покончено, она села и взяла печенье. – Зачем вы приехали?
– Я думал… я чувствовал… ну… – Он сделал глоток. Видимо, времени, отпущенного на то, чтобы прийти в себя, оказалось недостаточно. – Я узнал о вас… о Сиобан… всего несколько дней назад.
Она выгнула бровь.
– И что вы узнали?
– Что вы… она… существовала. Мне говорили, и я верил этому, что моя мать… женщина, которую я считал матерью, ушла. Оставила меня, когда я был ребенком.
– В самом деле?
– Мэм…
– Меня зовут Синеад. Синеад Лэнниган.
– Миссис Лэнниган, я никогда не слышал имени Сиобан Броди. Я думал, что мою мать звали Мег. Я помню об этой женщине только то, что у нее была тяжелая рука и что она ушла, оставив меня с ним.
– Твоя мать… твоя настоящая мать не оставила бы тебя до последнего вздоха.
«Значит, она все знает, – подумал Рорк. – Знает и то, что ее сестра давно мертва».
– Теперь мне это известно. Он убил ее. Не знаю, что вам сказать.
Она осторожно поставила чашку.
– Рассказывайте, что вы знаете. Долго я этого ждала.
Рорк говорил, а она сидела молча и наблюдала за ним. Когда он рассказал все, что знал, Синеад встала, наполнила чайник и поставила его на плиту.
– Я знала. Знала все эти годы. Конечно, мы не смогли бы ничего доказать. Полиции не было до этого дела. Сиобан была для них еще одной девушкой, сбившейся с пути.
– Он подкупил нескольких полицейских. И одного-двух лжесвидетелей. Вы ничего не доказали бы.
Синеад только вздохнула и отвернулась.
– Сначала мы пытались найти тебя. Ради нее, Сиобан. Мой брат чуть не погиб при этом. В Дублине его избили до полусмерти и бросили в переулке. У него были жена и сын. Это причинило нам такую боль, что мы опустили руки. Прости.
Рорк долго смотрел на женщину, а потом глухо сказал:
– Мой отец убил ее.
– Да. – Из глаз Синеад потекли слезы. – Я надеюсь, что этот сын потаскухи горит в аду. И не прошу за это прощения у господа. – Она тщательно сложила полотенце и снова села за стол.
– Когда я все узнал… узнал, что с ней случилось… то почувствовал, что обязан рассказать вам… ее семье. И что обязан сделать это лично. Я понимал, что от этого вам будет еще тяжелее. Но не мог придумать ничего другого.
Синеад откинулась на спинку стула, не сводя глаз с лица Рорка.
– И ради этого ты прилетел в Ирландию?
– Да.
– Мы слышали о тебе и твоих подвигах, юный Рорк. «Сын своего отца», – думала я. Такой же деляга и опасный человек. Бессердечный человек. Я думаю, ты можешь быть опасным, но бессердечный человек не стал бы сидеть у меня на кухне и ждать, что я дам ему пощечину за то, в чем он не участвовал.
– Я не искал ее, никогда не думал о ней, даже не пытался узнать… Я наглухо закрыл дверь за своим прошлым…
– А что ты делаешь сейчас? Сидишь со мной и дожидаешься, пока остынет чай?
– Не знаю. О господи, не знаю. Потому что ничего не могу сделать.
– Она любила тебя. Мы нечасто получали от нее вести. Думаю, он не позволял ей. Время от времени она украдкой звонила и присылала письма. Тебя она любила всем сердцем. Ты прав, что оплакиваешь ее, но каяться тебе не в чем.
Чайник закипел, и она встала.
– Мы с ней близнецы.
– Я знаю.
– Значит, я твоя тетя. Кстати, у тебя есть два дяди, дедушка с бабушкой и куча двоюродных братьев и сестер.
– Я… не могу пока привыкнуть к этой мысли. Я всегда знал, что я – один на свете.
– А я могу. Да, могу. У тебя ее глаза, – тихо сказала Синеад.
Рорк покачал головой:
– У нее были зеленые глаза. Такие же, как у вас. Я видел ее фотографию.
– Я не про цвет, а про разрез. – Синеад обернулась. – У тебя ее разрез глаз. Как и у меня. Разве ты не замечаешь? – Она подошла и положила ладонь на его руку. – Мне всегда казалось, что это важнее цвета.
Когда Рорк чуть не заплакал, Синеад сделала то, что казалось самой естественной вещью на свете: прижала его голову к груди и погладила по волосам.
– Вот так, – приговаривала она, обнимая сына сестры. – Вот так… Она была бы рада, что ты приехал. Была бы счастлива, что ты наконец здесь, с нами.
Позже она отвела его на дальний конец двора, за которым начиналось поле.
– Мы посадили его в честь Сиобан. – Она показала на высокое дерево с пышной кроной. – Не стали рыть могилу. Я знала, что она умерла, но могила, в которой никто не лежит, это как-то не по-людски, правда? Вот мы и посадили вишню. Она цветет каждую весну. И когда я вижу цветы, это утешает меня.
– Красивое дерево. И место очень красивое.
– Рорк, твои родные – фермеры. Из поколения в поколение. – Когда он поднял глаза, Синеад улыбнулась ему. – Мы держались за землю, чего бы это нам ни стоило. Мы упрямые, горячие и работаем до самой смерти. И ты такой же.
– Я много лет пытался избавиться от своих корней. И не оглядывался на прошлое.
– На это прошлое ты можешь оглянуться с гордостью. Он не смог сломать тебя, верно? Держу пари, что он пытался.
– Если бы он не пытался, я бы не ушел от него и не стал бы тем, кто я есть. Я… Вернусь в Нью-Йорк – тоже посажу у себя вишню.
– Хорошая мысль. Ты ведь женат, верно? На одной из нью-йоркских «гарда»?
– Она – чудо, – сказал Рорк. – Моя Ева.
Его тон тронул Синеад.
– Но детей у вас нет.
– Пока нет.
– Что ж, время у вас еще есть… Я видела ее фотографии. Я много лет собирала вырезки из газет, ничего не могла с собой поделать. Она выглядит сильной. Думаю, такой ее сделала жизнь.
– Да.
– В следующий раз привези ее с собой. А пока что нужно подумать, где тебя устроить.
– Устроить?
– Думал, от нас так легко удрать? Нет уж, ты останешься по меньшей мере на ночь и встретишься с семьей. Пора им познакомиться с тобой. Это будет очень важно для моих родителей и братьев, – добавила она, не дав Рорку открыть рот.
– Миссис Лэнниган…
– Для тебя я – тетя Синеад.
Он негромко рассмеялся.
– Вы выбили у меня почву из-под ног.
– Раз так, держись за воздух, – весело сказала она и взяла его за руку. – Потому что это только цветочки.
17
Она опросила больше двадцати владельцев машин с ковриками, волокна которых были обнаружены на телах жертв. Включая сухонькую старушку, которая пользовалась своей машиной, чтобы возить других старушек на воскресную мессу.
В конце концов Ева очутилась в ее двухкомнатной квартирке, где пахло кошками и лавандой. Она не знала, какой из двух запахов хуже. Ей пришлось пить жидкий чай со льдом, потому что ничего другого у миссис Эрнестины Макнамара не было.
– Это так интересно! Конечно, история жуткая, но я ничего не могу с собой поделать. Надо же, меня допрашивает полиция… И это в моем возрасте! Знаете, мне восемьдесят шесть лет.
«И меньше тебе не дашь», – кисло подумала Ева.
Эрнестина была крошечной, сухой и бесцветной. Казалось, годы выбелили ее. Но она бодро двигалась по кухне в старых розовых шлепанцах, то воркуя со своими кошками, то гоняя их. Кошек было не меньше дюжины, и, судя по звукам, доносившимся до Евы, они активно размножались.
Интересно, в своем ли уме эта Эрнестина?
Ее лицо было похоже на морщинистый шарик с выдающимися вперед зубами. А желтый парик криво сидел на макушке. Бесформенный комбинезон мешком висела на ее хрупком теле.
«О боже, – взмолилась Ева, – если ты есть, не дай мне дожить до таких лет!»
– Миссис Макнамара…
– О, зовите меня Эрнестина, как все остальные… Можно мне посмотреть на ваше оружие? Это ведь пистолет, верно?
Ева пропустила мимо ушей сдавленное фырканье Пибоди.
– Миссис… Эрнестина, мы не носим пистолетов. Пистолеты давно запрещены. Полицейские вооружены парализаторами. Я хотела поговорить о вашем фургончике.
– Как бы вы ни называли эту штуку, из нее можно выстрелить и здорово всыпать мерзавцу. Она тяжелая?