– Что ж, неплохо. Потом я удалю столб и проволоку с помощью компьютера. Может быть, стоит заправить рубашку?
По спине Трухарта потекла струйка пота. Если он найдет оружие, все будет кончено. Впрочем, наверно, все и так кончено.
Но Джерри сделал шаг назад и наклонил голову.
– Нет, ты знаешь, так лучше. Складывается впечатление, что ты расслабился, держишься немного небрежно, но все равно не утратил бдительности. Ты поразил меня тем, что даже в клубе вел себя так, словно стоял на посту. Смотрел по сторонам, наблюдал за людьми. Именно поэтому я и подумал про солдата.
Он взял шприц.
– Я введу тебе еще немного, чтобы ты не боялся и не испытывал неудобства. А когда я закончу… когда я создам образ, ты все поймешь. Ты станешь частью всего.
– Нет. – Голова Трухарта поникла.
– Тише, тише…
Он почувствовал легкий укол в предплечье и ощутил дуновение ветра. Потом его накрыла ласковая волна, и свет погас.
Ева свернула к тротуару так стремительно, что колеса забуксовали на мокрой мостовой. Впереди был припаркован черный фургон.
Не успела машина остановиться, как Бакстер выпрыгнул наружу. Ева устремилась за ним.
– Держи себя в руках, – приказала она.
– Я держу себя в руках. И так крепко, черт возьми, что готов разорвать себя на части.
Он вынул универсальный ключ.
– Пластиной быстрее. – Рорк оттолкнул его в сторону и вынул запрещенный инструмент.
– Ты этого не видел, – бросила Ева.
– Да я вообще слепой от рождения!
– Слушать мою команду, детектив Бакстер. Я здесь старшая. – Она энергично кивнула, когда у подъезда затормозили Фини и Макнаб, а за их машиной – три черно-белые патрульные машины. – Входим быстро и вместе.
Она двинулась к двери.
– Лестница. Рядовые, в лифт. Пибоди, за мной! – Ева тяжело дышала, но продолжала на бегу давать указания. – Бакстер, возьмешь на себя Трухарта…
– Могла и не говорить.
– Обнаружить сержанта Трухарта и обеспечить его защиту… Медиков сюда! – рявкнула она в рацию. – Прислать «Скорую помощь»! Немедленно! – Ева снова повернулась к Бакстеру: – Подозреваемого беру на себя. Без приказа не вмешиваться. Ясно?
– Ясно.
– Лейтенант, он включил музыку, – отдуваясь, доложила Пибоди, когда они добрались до четвертого этажа. – Я больше ничего не слышу.
– Рорк, займись дверью… Двое к пожарной лестнице! Он от нас не уйдет. Окружить здание. Два человека на площадку каждого этажа. Выключить лифты!
Когда они уже были у двери квартиры 5-Б, раздался оглушительный разряд грома.
Ева не шолохнулась. Кровь ее кипела, но голова была холодной, а рука твердой.
– Я пригнусь, – сказала Ева, – а ты открывай замок.
Рорк работал быстро; его ловкие пальцы так и летали по клавишам. Ева не сводила с них глаз. Наконец Рорк поднял руки.
– Давай.
Она пинком распахнула дверь, влетела в комнату и натренированным жестом прицелилась в переносицу изумленному Джерри.
– Полиция! Брось нож! Брось немедленно и отойди в сторону, иначе я навсегда погашу твой свет.
– Вы не понимаете, – проговорил Джерри недрогнувшим голосом, сжимая ручку длинного и тонкого ножа. – Я хочу подарить ему вечную жизнь.
– Брось оружие, – повторила Ева, не позволяя себе смотреть на бесчувственного Трухарта в расстегнутой рубашке, стоявшего по стойке «вольно».
– Но…
В эту минуту в комнату ворвался Бакстер. Опасаясь его непредсказуемых действий, Ева опустила парализатор, и лазерный луч угодил в живот Джерри.
Нож упал, через секунду на пол рухнул и Стивенсон.
– Сейчас, малыш, сейчас. – Бакстер прижал трясущиеся пальцы к шее Трухарта, пытаясь нащупать пульс. – Он дышит! Сейчас мы освободим тебя… Черт! – хрипло выругался он, пытаясь распутать проволоку. – Тут нужны кусачки.
– Вот. – Рорк протянул ему инструмент. – Я помогу.
– В квартире чисто. Подозреваемый задержан, – объявила Ева по рации и поставила ногу на спину Джерри на случай, если тот придет в себя раньше, чем она наденет на него наручники. – Похоже, сержант Трухарт не ранен. Где медики?
Ева повернулась и увидела, что в квартире полно копов. Ева перевела дух, успокаиваясь, и выровняла дыхание. Она понимала настроение людей, хотела дать им насладиться увиденным, но…
– Слишком вас здесь много, ребята. В квартире чисто, так что – отбой. Думаю, это не единственное преступление в городе, отправляйтесь по местам… Благодарю за службу, – добавила она. – Хорошая работа.
– Чертовски хорошая, – подтвердил Фини и положил руку ей на плечо. Они стояли рядом и смотрели, как Рорк и Бакстер осторожно укладывают Трухарта на пол. – Ты в порядке, детка?
– Колени дрожат, – призналась Ева. – Еще бы чуть-чуть, и…
– Чуть-чуть не считается. – Он вытер лоб рукавом. – Староват я подниматься бегом на пятый этаж… Хочешь, я сам займусь этим ублюдком?
– Да. Спасибо. Но я хочу расколоть его. Сунь его в камеру, и если он что-нибудь вякнет насчет адвокатов…
– Я стал туговат на ухо. Придется сходить к врачу. – Он хитро улыбнулся, потом нагнулся и достал наручники.
Ева опустилась на колени рядом с парамедиком.
– Парень просто одурманен, – объяснил он. – Пульс ровный, давление крови пониженное, но в пределах допустимого. Ему понадобится много жидкости, наутро будет адски болеть голова, но он молодой и сильный, так что все обойдется.
– Он приходит в себя! – воскликнул Бакстер. – Посмотрите на него. Эй, малыш, очнись! Чего разлегся на работе? Не позорь своего учителя!
Ресницы Трухарта затрепетали, глаза широко раскрылись. Взгляд у него был блуждающий.
– Сэр! – Он попытался проглотить слюну, но закашлялся. – Лейтенант… Я умер?
– Ничего подобного. – Она не выдержала и взяла Трухарта за руку. Бакстер держал его за другую руку. – Вы выполнили свой долг, сержант Трухарт. И выполнили его образцово. Подозреваемого уже увезли, думаю, сейчас он находится в камере предварительного заключения.
– Хорошо. Я очень устал, – сказал Трухарт и снова провалился в беспамятство.
– Какое-то время он будет просыпаться и снова засыпать, – сказал фельдшер. – Мы будем давать ему питье, поставим капельницу, ночь понаблюдаем, а к утру будет как новенький.
– Даллас, я хочу поехать с ним.
– Конечно, – кивнула Ева Бакстеру. – Сообщай мне о его состоянии. И позвони его матери. Скажи ей, что с ним все в порядке, а еще – что он отлично сделал свое дело.
Ева встала. Ей предстояло делать свое дело.
Эпилог
– Понимаете, – обстоятельно объяснял Джерри, – теперь все они во мне. Не в моем теле: тело – это скорлупа, оболочка. Мать все мне объяснила. Они в моей душе, свет к свету.
– Джерри, это мать велела тебе забрать их свет?
– Нет! – Он покачал головой и наклонился вперед. – Мне надо было понять это раньше – до ее смерти. Так не должно было случиться, ни за что не должно было случиться. Мы все будем жить вечно, у нас у всех есть такая реальная возможность. Надо лишь избавиться от телесной оболочки.
– Значит, ты избавил Рэйчел Хоуард, Кенби Сулу и Алисию Дилберт от тел ради их собственной пользы? – серьезно спросила Ева.
– Да. Понимаете, их свет был очень сильным. Если бы вы увидели мои портреты, то поняли бы. Мама рассказывала мне, что, когда она работала медсестрой в больнице, она видела свет в глазах пациентов. У некоторых он был очень сильным, хотя врачи говорили, что у них нет никаких шансов на выздоровление. Но она видела этот свет и знала, что они победят. А у других, которые могли выкарабкаться, такого света не было. И они умирали. Уходили незаметно.
– Свет твоей матери тоже был сильным?
– Да. Но, к сожалению, недостаточно. – Лицо Джерри исказилось от боли, и на мгновение его глаза утратили безумный блеск, стали беззащитно трогательными. – Слишком много теней. Тени застилают свет. Понимаете… – Он заерзал на стуле. Когда его боль утихла, безумие вернулось к нему. – Я изучал работы Анри Жавера. Он был…
– Я знаю. Он фотографировал мертвых.
– Это зачаровывает. Я понял, что имела в виду моя мать, когда говорила о свете. Блестящие работы Жавера помогли мне сделать открытие. Нужно избавиться от тела и сохранить свет.
– Впитать в себя их свет через объектив фотоаппарата?
– Объектив – это магия. Понимаете, одной техники мало. Фотография – это искусство и магия. С их помощью можно увидеть душу. Можно заглянуть в человека и через объектив увидеть его душу. Это поразительно. У меня есть такой дар, я вижу душу.
– Почему ты использовал Хастингса?
– Использовал?!
– Ты брал снимки из его файлов.
– А… Потому что я искренне восхищался его работами. Он трудный человек, но настоящий художник. Я многому научился у него за очень короткий срок. Он тоже фотографирует мертвых, но только для заработка. Не из соображений чистого искусства. А это искусство!
– Ты помогал ему фотографировать мертвых?
– Только однажды. Но это было поразительно… Понимаете, я был очень подавлен смертью матери. Профессор Браунинг помогла мне снова встать на ноги. Она поняла, что именно мне пришлось испытать, и предложила поработать у Хастингса помощником. Чтобы я был чем-то занят. Я проработал у него всего около недели, но многое получил. Когда я увидел на свадьбе Рэйчел Хоуард, увидел струившийся от нее свет… Это было прозрение. Хастингс тоже видел его. Мне хотелось отнять у него аппарат и самому сделать ее портрет. Я с трудом удержался. Но он видел. И я понял, что он ведет меня по этой тропе. Как поводырь.
– И ты взял его дискеты?
– Наверно, это было неправильно. Мне очень жаль. Я заплачу штраф, – извиняющимся тоном сказал Джерри и улыбнулся. – Но это было сделано ради очень важной цели. Я уверен, что Хастингс поймет меня. Я вернулся позже, когда все было готово. Он довольно беспечен и плохо хранит свои файлы. Я просмотрел их. И свет… свет их лиц слепил мне глаза.
– Трухарта там не было.
– Трухарта?
– Моего сержанта. Это его ты сегодня вечером привез к себе в студию.
– Трухарт[11]. Очень подходящая для него фамилия… Я не завершил его изучение, потому что имел на примете другого. Но стоило мне увидеть его в клубе, как я понял. Просто понял, и сегодня вечером все встало на место.
– Теперь о клубе. Почему там ты работал под другим именем?
– Нужно было соблюдать осторожность. Я знал, что люди не поймут и захотят остановить меня. Вот я и подумал, что мне понадобится второе «я», на всякий случай.
– Однажды ты уже менял свое имя. Когда работал помощником у Хастингса. Ты уже тогда задумал создать свою галерею?
– Думаю, да. Но у большинства художников есть псевдонимы, и я попытался сделать то же самое. Взял псевдоним Жавер, потому что искренне восхищался им.
– Когда ты начал работать в клубе, твой план уже был готов? – спросила Ева.
– О да! Но в клубе все было просто. Я имею в виду псевдоним. Стивен – от Стивенсон, а Одри – одно из имен моей мамы, так что это было данью ее памяти… Что-то жажда мучает. Можно попить?
– Конечно. – Ева повернулась к Пибоди. – Как ты нашел этот клуб?
– Очень просто. Я сам иногда заходил туда. Там всегда собирались студенты. Рано или поздно в нем оказывались многие, а работа бармена давала хорошую возможность наблюдать и выбирать. То, что клуб был компьютерным, тоже сыграло свою роль. Можно было передавать сообщения, не отрываясь от работы. Никто бы ничего не заметил.
– Как ты это делал?
– Незаметно возвращался после того, как делал портреты и выбрасывал оболочку. Подсовывал дискету компьютерному наркоману или бросал ее в корзину. Никто не обращал на это внимания. Я знал, что Надин Ферст сделает из этого сенсацию. Она молодец, правда?
Когда Пибоди принесла воду, он взял стакан с благодарностью.
– У «Канала-75» самый высокий рейтинг. Я выяснял.
– Не сомневаюсь.
Он выпил воду и кивнул.
– Теперь вы видели мою работу. Мою студию, мою галерею. – Оранжевая роба Нью-Йоркской городской полиции, прикованная к столу лодыжка и резкий свет, лившийся с потолка комнаты для допросов А, не мешали ему выглядеть победительно.
– Да, Джерри. Видела.
– Значит, теперь понимаете, что к чему. Вас я изучал тоже. Вы умны и изобретательны. И свет у вас сильный. Не чистый, но сильный. Вы позволите мне закончить, правда? Дадите мне закончить работу? Еще один портрет, и я стану бессмертным. Люди поймут – мы не умираем. Никто не будет терять любимых, никто не будет страдать и ощущать боль.
– Джерри, я хочу спросить еще раз, чтобы внести полную ясность… Ты знаешь свои права и обязанности?
– Да. Конечно.
– Ты отказался от права на присутствие адвоката во время допроса.
– Мне просто нужно было объяснить вам смысл происходящего. Я не хочу, чтобы люди считали меня чудовищем. Я не чудовище, я спаситель.
– И ты сознательно лишил жизни Рэйчел Хоуард, Кенби Сулу и Алисию Дилберт?
– Я сохранил их свет, – поправил он Еву. – Навсегда.
– Чтобы сделать это, ты привел этих людей в свою студию в Гринвиче, предварительно одурманив их, и лишил их жизни, вонзив каждому нож в сердце.
– Я не хотел причинять им боль и поэтому давал им лекарство, которое давали моей маме. Она быстро засыпала и не чувствовала боли.
– Сегодня вечером ты привез в указанное место сержанта Троя Трухарта в том же состоянии и с той же целью?
– Да, я помогал им избавиться от их бренных тел. – Он с облегчением кивнул. – От их оболочки, от скорлупы. Делая их портреты сразу после смерти, я вбираю в себя их свет, присоединяю его к своему, сохраняю его и даю им бессмертие. Они живут во мне, – доверительно сказал он Еве. – Когда я присоединю последний свет, работа будет закончена. Я узна́ю все, что знали они. А они узна́ют меня.
– Понятно. Запись закончена.
– Значит, я могу идти?
– Нет. Мне очень жаль. Есть другие люди, с которыми тебе придется поговорить. Объяснить случившееся.
– Хорошо, только, пожалуйста, побыстрее. – Он обвел комнату равнодушным взглядом. – Мне нужно вернуться к работе.
«Граница между нормальным состоянием и безумием зыбка, – размышляла Ева. – Джерри перешел ее. Если теперь он и будет продолжать планировать, создавать образы, осуществлять свой план, то только в обитой войлоком палате больницы для умалишенных, где пробудет до конца жизни».
– Надеюсь, это не займет много времени, – добавил Джерри, когда вошел полицейский, чтобы отвести его в камеру.
Ева продолжала сидеть неподвижно за своим столом. Пибоди налила воду в стаканы – себе и Еве – и поставила их на стол.
– Мой отец любил старые комиксы. Я помню один из них. Там сошел с ума говорящий кот. Шизанулся абсолютно. Чтобы показать это, художник нарисовал птичек. Они летали вокруг головы кота и чирикали.
Она выпила воду. А Ева безучастно смотрела на свой стакан.
– Тут тот же самый случай. Вокруг его головы летают птички. Но все это слишком печально и страшно.
– Иногда делаешь свою работу, заканчиваешь дознание, а дверь так и не закрывается. Думаю, это как раз такое дело. Рорк был прав: мне жалко Джерри. Когда преступник – человек ожесточенный, жадный и злобный, бывает легче. Но когда он вызывает жалость, дверь остается открытой.
– Вам пора домой, Даллас. Нам всем пора домой.
– Ты права. – Ева потерла глаза, как уставший ребенок.
Но прежде она составила отчет и ввела его в файл, надеясь, что это позволит плотнее закрыть дверь. Отдел расследования убийств свое дело сделал. Теперь пусть с Джерри возятся другие.
Он может потребовать адвокатов, но все равно больше никогда не выйдет из больничной палаты.
Ева сделала крюк и заехала в больницу, чтобы взглянуть на Трухарта. Он спал как младенец, мониторы отмечали ровное биение его сердца. В кресле рядом с кроватью храпел ссутулившийся Бакстер.
Она тихо прошла в палату, подошла к кровати и посмотрела на Трухарта. «Цвет лица хороший, дыхание легкое», – с облегчением отметила Ева.
К изголовью его кровати был привязан воздушный шар в форме гигантских женских грудей.
Ева наклонилась и слегка потрясла Бакстера за плечо. Храп тут же прекратился. Бакстер проснулся и инстинктивно потянулся за оружием.
– Спокойно, детектив, – прошептала она.
– Малыш в порядке? – Он выпрямился. – Черт побери, я отрубился.
– Да уж. Храпел как носорог. Ума не приложу, как это ты еще не разбудил Трухарта. Отправляйся домой, Бакстер.
– Я хотел немного посидеть с ним, чтобы удостовериться… Но сломался.
– Отправляйся домой, – повторила она. – На несколько часов прими горизонтальное положение. Его выпишут днем. Тогда вернешься и отвезешь его домой. На это время я освобождаю тебя от заданий.
– Ага. – Бакстер зевнул. – Спасибо. Он хорошо потрудился, Даллас.
– Хорошо.
– Стивенсон?
– Сидит.
– Хорошо. – Бакстер поднялся. – Ну что, по домам?
– По домам, – подтвердила Ева. Но когда Бакстер ушел, она села на его место и наблюдала за Трухартом целый час.
Домой она ехала на рассвете. Гроза прошла, и над городом разливался мягкий и ясный свет. В этом было что-то символическое, но Ева слишком устала, чтобы думать о расшифровке символов.
Когда она свернула к дому, свет стал ярче, а стоило Еве миновать ворота, как солнечные лучи осветили дом, великолепный особняк на фоне неба, ночные краски которого отступали под лучами восходящего солнца.
«Стало прохладнее, – заметила Ева, выйдя из машины. – Так прохладно не было уже несколько дней. Или недель, может, лет? Проклятие, наконец-то проснулся бриз!»
Она вошла в вестибюль, сняла пиджак и бросила его на пол.
Из гостиной вышел Рорк:
– Доброе утро, лейтенант.
– Похоже, начинается очень хороший день.
– Похоже. – Он подошел, потрогал пальцем ямочку на ее подбородке и заглянул в усталые глаза. – Как ты?
– Бывало и лучше, но чаще – куда хуже. Трухарт пришел в себя, сегодня его выпишут. С его головы не упал ни один волос, но Бакстер трясся над ним как наседка. Это ужасно трогательно.