— Конечно, нет! Насколько я поняла, у него был немного странный период — после того, как его жена покончила с собой… Вряд ли он догадывается, как много мне известно, даже если не слишком верить этому маньяку Форратьеру. Подозреваю, что отчасти это все же правда, по крайней мере насчет их отношений. Форратьер явно был когда-то в него влюблен. А Эйрел отвечал ужасно туманно, когда я его об этом спросила.
Глядя в потрясенное лицо матери, Корделия порадовалась, что никогда не хотела стать адвокатом. Все мои подзащитные навечно остались бы на принудительном лечении.
— Ты бы лучше поняла, если бы с ним встретилась, — с надеждой проговорила она.
Мать неуверенно засмеялась.
— Да уж, он тебя просто околдовал. Так что же в нем есть? Интересно говорит? Хорош собой?
— Не знаю. Разговаривает он в основном о барраярской политике. Уверяет, что испытывает к ней отвращение — но, по-моему, это скорее одержимость. Он и на пять минут не может о ней забыть. Она стала частью его души.
— Это… интересно?
— Это ужасно, — честно призналась Корделия. — От его историй неделю не заснешь.
— И дело не в его внешности, — со вздохом констатировала мать. — Я видела его в новостях.
— Ой, ты их не записала? — спросила Корделия, сразу оживляясь. — Где я смогу их найти?
— Наверное, где-то в файлах видео, — отозвалась та, изумленно глядя на дочь. — Но, право же, Корделия, твой Per Роузмонт был в десять раз привлекательнее.
— Наверное, — согласилась Корделия, — если смотреть объективно.
— Так что же в нем все-таки есть?
— Не знаю. Скорее всего, его недостатки — это часть его достоинств. Мужество. Сила. Энергия. Он мне может дать десять очков вперед — всегда. У него есть власть над людьми. Он не просто лидер, хотя это в нем тоже есть. К нему нельзя относиться равнодушно. Самый странный тип, с которым я когда-либо встречалась, некий Ботари, и боготворит и ненавидит его одновременно. Но рядом с ним никто не скучает.
— А к какой категории относишься ты, Корделия?
— Конечно, я его не ненавижу. Но и не могу сказать, что без ума от него. — Она долго молчала, потом посмотрела прямо в глаза матери. — Но если он порежется, у меня течет кровь.
Мать побледнела. Губы ее улыбались, но взгляд погас, и она с излишним усердием принялась раскладывать немногочисленные вещи Корделии.
На четвертый день отпуска начальник Корделии, коммодор Тейлор, привел неприятного посетителя.
— Капитан Нейсмит, это доктор Мехта из медицинской службы экспедиционного корпуса.
Доктор Мехта оказалась стройной загорелой женщиной одних лет с Корделией. Темные волосы ее были гладко зачесаны назад, и вся она в своей голубой форме казалась холодно-стерильной.
— Опять психиатр, — вздохнула Корделия. Мышцы у основания ее шеи свело судорогой. Новые допросы — новые увертки, все более ненадежная паутина лжи для прикрытия прорех в ее истории. А за недомолвками прячется горькая правда Форкосигана…
— В ваше личное дело, наконец, попали доклады коммодора Спрейг. Увы, с большим опозданием. — Губы Тейлора сочувственно сжались. — Ужасно. Я очень сожалею. Если бы мы получили их раньше, вам не пришлось бы пройти через то, что случилось на прошлой неделе. И другим тоже.
Корделия покраснела.
— Я не хотела его лягнуть. Он просто на меня наткнулся. Такое больше не повторится.
Тейлор спрятал улыбку.
— Ну, я за него не голосовал. Зануда Фредди меня не заботит. Хотя, — тут коммодор откашлялся, — он-то как раз очень интересуется вами. Вы теперь знаменитость, нравится вам это или нет.
— А, чепуха.
— Это не чепуха. У вас есть обязательства.
«Чьи слова повторяешь, Билл? — подумала Корделия. — Это не твой голос».
Она помассировала шею.
— Я считаю, что выполнила все свои обязательства. Чего им еще от меня нужно?
Тейлор пожал плечами:
— Считается… Мне дали понять… В общем, вас ждет место в аппарате президента. В связи с вашим военным опытом. Когда вы поправитесь.
Корделия фыркнула.
— У них какие-то странные понятия относительно моей военной карьеры. Послушайте… Зануда Фредди пусть хоть накладной бюст надевает, чтобы охмурять избирателей-гермафродитов с Кварца. Но я не собираюсь играть роль п-пропагандистской коровы, которую будут доить какие-то партии. Выражаясь словами одного друга, у меня отвращение к политике.
— Ну… — Он пожал плечами, словно выполнил некий долг, и продолжил уже более твердо. — Как бы то ни было, в мои обязанности входит проследить за тем, чтобы вы были действительно готовы к службе.
— Я… я буду в порядке после м-месячного отпуска. Мне просто надо отдохнуть. Я хочу вернуться в астроэкспедицию.
— И вернетесь. Как только врачи признают вас годной.
— О! — Понадобилась почти минута, чтобы до нее дошел смысл сказанного. — Так. Погодите-ка. У меня было н-небольшое недоразумение с доктором Спрейг. Очень милая дама и рассуждает логически, но исходные посылки были неверны.
Коммодор Тейлор грустно посмотрел на нее.
— Кажется, сейчас мне лучше передать вас доктору Мехте. Она все четко объяснит. Вы будете с ней сотрудничать, правда, Корделия?
Корделия похолодела.
— Давайте внесем ясность. Вы хотите сказать, что если ваш специалист не будет мной доволен, я уже никогда не ступлю на корабль экспедиции? Никакого к-командования — и вообще никакой работы, так?
— Это… слишком жесткая формулировка. Но вы же сами знаете, что для астроэкспедиций, в которых небольшие группы людей надолго оказываются в изоляции, психопрофили имеют огромное значение.
— Да, я знаю. — Корделия изобразила улыбку. — Я б-буду сотрудничать. К-конечно.
Глава 13
— Ну вот, — жизнерадостно объявила доктор Мехта на следующий день, устанавливая свой ящичек на столе в квартире Нейсмитов, — это совершенно безвредный метод мониторинга. Вы ничего не почувствуете, вам он ничуть не повредит, а мне покажет, какие темы важны для вашего подсознания. — Она проглотила какую-то таблетку, объяснив: — Аллергия. Прошу меня извинить. Итак, рассматривайте наш сеанс как эмоциональную геологоразведку: она выявит, где прячется источник переживаний.
— И скажет вам, где бурить скважину, да?
— Вот именно. Вы разрешите мне закурить?
— Пожалуйста.
Мехта зажгла ароматную сигарету и тут же небрежно положила ее на край пепельницы, которую принесла с собой. Едкий дым заставил Корделию поморщиться. Странный порок для врача… Что же, у каждого свои слабости. Она взглянула на прибор, стараясь подавить раздражение.
— Ну, в качестве точки отсчета, — сказала Мехта, — июль.
— Я должна ответить «август» или еще что-то?
— Нет, это тест на свободные ассоциации — аппарат все сделает сам. Но если хотите, можете говорить.
— Ладно.
— Двенадцать.
«Апостолов, — подумала Корделия. — Дней рождественских каникул. Дюжина яиц».
— Смерть.
«Рождение, — подумала Корделия. — Эти барраярские аристократы все возлагают на детей. Имя, имущество, культуру, даже управление страной. Огромный груз — неудивительно, что под его тяжестью дети гнутся и ломаются».
— Рождение.
«Смерть, — подумала Корделия. — Человек без сына там просто ходячий призрак, не имеющий будущего. А когда их правительство терпит поражение, она платят жизнями своих детей. Пятью тысячами».
Мехта передвинула пепельницу влево. Так не стало лучше — наоборот.
— Секс.
«Вряд ли: я здесь, а он там…»
— Семнадцать.
«Емкостей, — подумала Корделия. — Интересно, как там эти несчастные зародыши?»
Доктор Мехта озадаченно уставилась на показания своего устройства.
— Семнадцать, — повторила она.
«Восемнадцать», — твердо подумала Корделия. Доктор Мехта сделала какую-то пометку.
— Адмирал Форратьер.
«Бедная зарезанная жаба. Наверное, ты говорил правду; ты должен был когда-то любить Эйрела, чтобы так его возненавидеть. Что он тебе мог сделать? Скорей всего, отверг твою любовь. Такую боль я могу понять. Возможно, у нас с тобой все же есть точка соприкосновения…»
Мехта подкрутила что-то, снова нахмурилась, повернула обратно.
— Адмирал Форкосиган.
«Ах, любимый, будем верны друг другу…» Корделия попыталась сосредоточиться на голубом кителе доктора Мехты. Да, сейчас у нее забьют фонтаны, если она начнет здесь копать свой колодец.
Мехта взглянула на часы и подалась вперед, став еще внимательнее:
— Давайте поговорим об адмирале Форкосигане.
«Давайте не будем», — подумала Корделия.
— Что вас интересует?
— Вы не знаете, он много работает с разведкой?
— Не думаю. Кажется, его главная специальность — оперативное планирование, стратегия, когда… когда он не занимается патрулированием.
— Не думаю. Кажется, его главная специальность — оперативное планирование, стратегия, когда… когда он не занимается патрулированием.
— Мясник Комарры.
— Это бессовестная ложь, — непроизвольно вырвалось у Корделии.
— Кто вам это сказал? — спросила Мехта.
— Он.
— Он. Ага, так…
«Я тебе еще припомню это „ага“… Нет. Сотрудничество. Спокойствие. Я действительно спокойна. Скорее бы эта дама докурила свою сигарету. Глаза щиплет».
— Какие доказательства он вам представил?
Корделия поняла, что доказательств не было.
— Наверное, свое слово. Слово чести.
— Довольно эфемерное подтверждение. — Она сделала еще одну пометку. — И вы ему поверили?
— Да.
— Почему?
— Это… согласовывалось с моими впечатлениями.
— Вы, кажется, были его пленницей в течение шести дней во время этой астроэкспедиции?
— Да.
Доктор Мехта постучала световым карандашом и насмешливо хмыкнула, глядя сквозь Корделию.
— Кажется, вы убеждены в правдивости Форкосигана. Вы не допускаете мысли, что он когда-либо вам лгал?
— Ну… лгал, конечно, ведь я — вражеский офицер.
— И, однако, вы безоговорочно поверили его утверждениям.
Корделия попыталась объяснить:
— Для барраярца слово — это нечто большее, чем просто туманное обещание, по крайней мере для людей старого типа. Господи, да у них ведь даже правление на нем основано: все эти клятвы верности и тому подобное…
Мехта беззвучно присвистнула:
— Так вы теперь одобряете их форму правления?
Корделия беспокойно дернулась.
— Не совсем. Я просто начинаю ее немного понимать, только и всего. Наверное, она тоже может работать.
— Так это слово чести — по-вашему, он его никогда не нарушает?
— Ну…
— Значит, нарушает.
— Да, я была свидетельницей. Но это ему обошлось очень дорого.
— То есть обман был хорошо оплачен.
— Я говорю не о цене сделки. Он ничего не выигрывал — только терял. Он потерял многое… на Эскобаре…
Разговор явно заходил за опасную грань. «Мне необходимо переменить тему, — сонно подумала Корделия. — Или подремать». Мехта снова взглянула на хронометр и пристально посмотрела на Корделию.
— Эскобар.
— Знаете, Эйрел после Эскобара чувствует себя опозоренным. Он сказал, что вернется домой и напьется. По-моему, Эскобар разбил ему сердце.
— Эйрел… Вы зовете его по имени?
— А он называет меня «милый капитан». Я всегда думала, что это смешно. Но в чем-то очень показательно. Он действительно считает меня женщиной-солдатом. Форратьер опять был прав: кажется, для него я — выход из затруднительного положения…
В комнате становилось жарко. Корделия зевнула. Дымок извивался вокруг нее, как щупальца.
— Солдат.
— Знаете, он любит своих солдат. Действительно любит. Он полон этого странного барраярского патриотизма. Вся честь — в службе императору. По-моему, император этого совсем недостоин…
— Император.
— Бедняга. Мучится не меньше Ботари. Может, такой же ненормальный.
— Ботари. Кто такой Ботари?
— Он разговаривает с демонами. А демоны ему отвечают. Вам бы понравился Ботари. Эйрелу нравится. Подходящий спутник для вашей следующей прогулки в ад. Владеет тамошним языком.
Мехта нахмурилась, снова начала крутить какие-то рукоятки, постучала по экрану длинным ногтем. Вернулась обратно.
— Император.
У Корделии неудержимо слипались глаза. Мехта закурила новую сигарету и положила ее рядом с окурком первой.
— Принц, — сказала Корделия. «Нельзя говорить о принце»…
— Принц, — повторила Мехта.
— Нельзя говорить о принце. Это гора трупов…
Корделия, сощурившись, вглядывалась в дым. Дым… странный, едкий дым от сигарет… Их зажигают и больше не подносят ко рту…
— Вы… одурманиваете… меня… — Ее голос перешел в придушенный вопль, и она поднялась, шатаясь. Воздух казался липким и вязким, как клей. Мехта сидела, подавшись вперед, с головой уйдя в расшифровку показаний прибора. Когда Корделия метнулась к ней, она вскочила в непритворном испуге.
Корделия смахнула со стола записывающее устройство.
— Не говорить! Больше не надо смертей! Вы меня не заставите! Все пропало… У вас это не пройдет, извините, сторожевой пес, пожалуйста, поговорите со мной, выпустите меня, пожалуйста, выпустите меня, пожалуйста, выпустите меня… — Ноги внезапно стали ватными.
Мехта пыталась поднять ее с пола, что-то приговаривая, успокаивая. До Корделии долетали обрывки слов, пробивающиеся сквозь ее собственный бред:
— …не должна была так подействовать… индивидуальная реакция… очень необычно. Пожалуйста, капитан Нейсмит, прилягте…
Что-то блеснуло. Ампула.
— Нет! — взвизгнула Корделия, перекатываясь на спину и отчаянно отбрыкиваясь. Она попала по руке своей мучительницы, и ампула отлетела под стол. — Никаких лекарств, никаких лекарств, нет-нет-нет…
Мехта стала зеленовато-желтой.
— Хорошо! Хорошо! Но только прилягте… Вот так, вот так…
Она поспешно отскочила, включила на полную мощность кондиционер, затушила сигарету. Воздух быстро очистился.
Корделия лежала на диване, стараясь отдышаться, вся дрожа. Так близка… она была так близка к тому, чтобы предать его, — а ведь это только первый сеанс! Постепенно она успокаивалась и начинала соображать.
— Это была грязная уловка, — монотонно проговорила она, закрыв лицо ладонями.
Мехта улыбнулась — неубедительная, искусственная улыбка, а под ней — возбуждение.
— Отчасти вы правы. Но это был необыкновенно продуктивный сеанс. Гораздо более продуктивный, чем я ожидала.
«Еще бы, — подумала Корделия. — Ты просто в восторге от моего спектакля, верно?» Опустившись на колени, Мехта собирала обломки своего записывающего устройства.
— Извините за аппарат. Не могу понять, что это на меня нашло. Я… уничтожила ваши результаты?
— Видите ли, вам полагалось просто заснуть, — озабоченно бормотала Мехта. — И… о нет, все в порядке, — она с торжеством извлекла из обломков неповрежденную кассету и осторожно положила ее на стол. — Вам не придется снова это переживать. Все осталось здесь. Очень хорошо.
— Могу ли я узнать о ваших предварительных выводах? — сухо спросила Корделия, не отнимая рук от лица.
Мехта рассматривала ее с профессиональным интересом.
— Вы — самый сложный случай из всех, что мне встречались. Но у вас должны исчезнуть последние сомнения в том, что барраярцы… э-э… насильственно перестроили ваше мышление. Прибор буквально зашкаливало.
Она решительно сжала губы.
— Знаете, — сказала Корделия, — мне не слишком нравятся ваши методы. У меня… особое предубеждение к использованию лекарств без моего согласия. Я считаю, что это противозаконно.
— Но иногда необходимо. Данные оказываются гораздо чище, если испытуемый не знает о наблюдении. Это вполне этично, если впоследствии согласие получено.
— Согласие задним числом, вот как? — промурлыкала Корделия. Страх и ярость внутри нее закручивались в тугую пружину. Она с трудом удерживала на лице улыбку, не позволяя ей перейти в оскал. — Никогда не думала о таком юридическом варианте. Звучит… почти по-барраярски. Я не желаю, чтобы вы мною занимались, — резко добавила она.
Мехта сделала еще пометку и с улыбкой подняла голову.
— Это не выражение чувств, — подчеркнула Корделия. — Это официальное требование. Я отказываюсь принимать от вас дальнейшее лечение.
Собеседница понимающе кивнула. Что она, глухая?
— Потрясающий успех, — радостно констатировала Мехта. — Я не надеялась на этой неделе обнаружить реакцию отторжения.
— Что?
— Вы же не думаете, что, вложив в вас столько усилий, барраярцы не попытаются их защитить? Конечно, вы испытываете враждебность. Только не забывайте: это не ваши чувства. Завтра мы ими займемся.
— Нет, не займемся! — злость и отчаяние стянули голову железным обручем. — Вы уволены!
— Превосходно! — обрадовалась Мехта.
— Вы меня слышали? — вопросила Корделия. Черт, откуда эти визгливые нотки в голосе? Спокойнее, спокойнее…
— Капитан Нейсмит, напоминаю вам, что мы — люди военные. Я не состою с вами в обычных юридических отношениях врач-пациент. Мы оба действуем в соответствии с приказом, преследуя, как я имею основания полагать, воен… Ладно, не стоит. Достаточно будет сказать, что вы меня не нанимали и не можете уволить. Итак, до завтра.
Оставшись в одиночестве, Корделия просидела еще несколько часов, уставясь в стену и бездумно постукивая пяткой по дивану, пока мать не вернулась домой ужинать. На следующее утро она спозаранку ушла из дома и бродила по городу весь день до позднего вечера.