– Не сейчас.
– Хорошо, потом. – Согласилась Ира: – Но стесняться их не надо. Они все славные и вполне воспитанные ребята.
– Я это поняла. Мы вместе катались на лодке. Они хорошие гребцы… – Похвалила Кристина.
“Интересно, когда она все это успела? Мы на острове всего один день”, – подумала Ира, но вслух сказала другое:
– Да, они спортсмены. Даже в прошлом году выиграли кубок университета.
– Я знаю. Я была на соревнованиях. И папа был. Он ужасно хотел посмотреть на русского президента. Он тогда приезжал к нам с лекцией.
– Вот как? Вам повезло. А я в это время жила в Москве.
– И это я тоже знаю. Папа очень уважает вашего мужа и всю вашу семью. Он мне всегда о вас рассказывает. Я тоже учусь в университете. Но сейчас каникулы, и я помогаю папе. Он же у меня один.
– А где ваша мама?
– Она утонула. Был сильный шторм…
– Простите, но это очень грустно…
– Нет, в семье мамы все тонут. Ее мама, моя бабушка, утонула. Мамина бабушка тоже. Папе соседи говорили, не женись на Элизабет, она утонет. И мама утонула.
– Когда это случилось?
– Мне тогда было три года. А сейчас мне восемнадцать. Это было ужасно давно…
– И твой отец с тех пор живет один?
– Да, он решил второй раз не жениться.
– Удивительный мужчина. Он же еще не старый?
– Папа раз в неделю ездит в город. У него там есть женщина.
– Почему он на ней не женится? Одному мужчине трудно на хозяйстве.
– Он не может на ней жениться. Она шлюха.
– Что вы говорите?! – Возмутилась Ира.
– А что такого? – Не поняла ее возмущения голубоглазая красавица: – Эта женщина работает по телефонному вызову. Папе она нравится. Он всегда ей и звонит. И так много лет. Они уже почти друзья.
В комнату опять постучали.
– Входите, – разрешила Ира и увидела Юлика Постникова.
– Прости, Ира, я ищу Кристину. Мы собрались с ней на пляж, а она исчезла. Мне сказали, что она у тебя.
– Юлик, ты очень нетерпеливый, – строго выговаривала Кристина молодому человеку: – Видишь, я разговариваю. Подожди на улице. Я скоро выйду. – И он тут же исчез. Ира удивленно поглядела на белокурую красавицу.
– Да, мы с ним дружим, – поняв удивление гостьи, серьезно ответила на ее немой вопрос молодая хозяйка.
– Давно? – Ира постаралась не обнаруживать интереса. Ее саму удивила внезапная ревность, возникшая к их отношениям. Как мужчина Юлик ее никогда не интересовал, но его поклонение льстило ее женскому самолюбию, хотя она даже себе в этом не признавалась. И вот он вместо того, чтобы страдать и мучиться от ее равнодушия, нашел себе подругу, да еще такую красавицу. Ира сама вдруг покраснела. Ей стало стыдно за свои чувства. Она обняла Кристину: – Если он тебе нравится, а ты ему, дай Бог! Юлик очень талантливый парень. Тебе с ним будет хорошо.
– Он не умеет разделывать селедку – улыбнулась дочка рыбака.
– Зато он может предотвратить банкротство фирмы с многомиллионным оборотом. А селедку кто-нибудь другой пусть разделает. – И они обе расхохотались.
– Ладно, я пойду, а то он будет ужасно расстраиваться.
– Конечно, иди.
– А завтра утром я покажу тебе остров. – Ира кивнула. Они даже не заметили, как стали подругами.
Отставной подполковник ФСБ Николай Артемьевич Тихонев дождался звонка своего приятеля, хирурга Васильева из Онкологического центра и выяснил, что приезд начинающего политика в клинику работниками центра был замечен. Медики живо обсуждали трагедию матери госпожи Соловьевой, которая попала к ним на той стадии болезни, когда медицина уже бессильна. Да и привез женщину в институт, по сути, чужой незнакомый человек. Женя Рунич оставил персоналу свои координаты, и Васильев продиктовал Тихоневу домашний и рабочий телефоны журналиста. Саму же Пузанову, маму кандидата в депутаты Государственной Думы, дочка на следующее утро забрала в малоизвестную частную клинику, где-то в Ленинградской области.
Сделав вывод, что информация, полученная от Сергея Скворцова о поджоге редакции газеты “Бульварное кольцо”, подтверждает таким образом участие в нем Соловьевой, Тихонев сообщил об этом своим прежним сослуживцам.
Ничего этого Женя Рунич, естественно, не знал. Но он знал другое – его шеф и редактор Вениамин Строчкарев убит, а редакция подожжена. Евгений не был наивным малым и быстро сообразил, что эти два мрачных события могут быть связаны с его материалом. Также ему было известно, что Вениамин Строчкарев вознамерился шантажировать Маку Игоревну Соловьеву с намерением получить с нее сто тысяч долларов. Не догадался он лишь о том, что шеф решил все деньги забрать себе и фамилию Жени при переговорах с людьми Соловьевой не упоминал, чем сохранил журналисту жизнь… Жадность шефа, таким образом, обернулась для его работника благом. Не подозревая об этом, Рунич запретил жене Соне подходить к телефону и отпирать дверь квартиры, закрылся в кабинете и приканчивал вторую бутылку виски. Женя не был пьяницей, он пил от страха. Когда виски закончились, он обшарил квартиру в поисках спиртного, но ничего не обнаружил. Соня ждала ребенка и алкоголь не употребляла, а сам Рунич кроме виски ничего другого не пил и до сего момента считал две бутылки изрядным запасом. Протрезветь и остаться наедине со своими страхами он был не в состоянии и решился на поход в магазин. В соседнем с их многоэтажной башней корпусе год назад открылся небольшой гастроном с крупной вывеской “двадцать четыре часа”. Продукты в нем были гораздо хуже и дороже, чем в соседнем универсаме, что находился в конце улицы. Поэтому в “Двадцать четыре часа” ходили лишь ночные любители Бахуса и лентяи.
Потребовав заплетающимся языком, чтобы жена никому, кроме него, дверь не открывала, Рунич надел кепочку и покинул квартиру. Спустившись на лифте, он долго не мог выбраться из парадного, наконец открыл дверь и увидел двух серьезных мужчин в черных костюмах.
– Вы Евгений Борисович Рунич? – Спросил один из них.
Журналист кивнул и зажмурился. Он ждал выстрела в лоб. Не дождавшись, открыл глаза и удивленно посмотрел на нерешительных киллеров. Те стояли спокойно и в свою очередь ждали, когда он сможет понимать родную русскую речь. Решив, что момент настал, оба показали ему красные книжицы и попросили следовать за ними.
В большой черной машине Рунич снова зажался, предполагая, что его везут в лес, чтобы совершить над ним нечто ужасное. Всплыла в памяти жуткая информация о зверском убийстве журналиста на Украине. Тому отрезали голову и именно в лесу. Но в лес он так и не попал. Поняв, что машина остановилась на Кузнецком мосту, Евгений, наконец, поверил, что казнь его отменяется, по крайней мере, до суда, и пришел в неописуемый восторг. В кабинет с массивным письменным столом, за которым восседал усталый пожилой человек, он вошел с улыбкой.
– Чему вы радуетесь? – Поинтересовался хозяин кабинета.
– Жизни! – Искренне ответил журналист и тут же выложил все, что знал о судьбе своего материала, начиная со звонка лейтенанта Птахина из дежурки дорожной милиции на Казанском вокзале, до беседы с главным редактором Вениамином Строчкаревым, состоявшейся на утро следующего дня в редакции газеты. Рунича внимательно выслушали, предложили подписать бумагу с обещанием больше ни с кем данной информацией не делиться и, проводив до проходной, отпустили на все четыре стороны. Через час он явился домой с пакетом великолепной провизии и двумя бутылками виски. Приобрел журналист все это не в своем гастрономе с вывеской “двадцать четыре часа”, а в шикарном магазине по соседству с Лубянской площадью.
Но жизнь, как известно, многогранна и состоит из противовесов. Если Евгений Рунич получил облегчение, признавшись в содеянном, то пожилой мужчина в казенном кабинете после его визита обрел себе головную боль. Закончив беседу с журналистом, он прихватил пленку с записью допроса и поднялся этажом выше. Кабинет, куда он вошел, был значительно больше, а мужчина, сидевший за столом, значительно моложе.
– Что будем делать, Владимир Андреевич? – Спросил он пожилого коллегу, ознакомившись с показаниями журналиста.
– Вам виднее, Слава. Вы начальник отдела, вам и решать. – Ответил пожилой коллега.
– Представляешь, какой поднимется вой, если мы в это дело ввяжемся? Демократы тут же заверещат, что мы устраиваем политические репрессии! Газеты Березы напишут, что арест кандидата и руководителя его предвыборного штаба органами ФСБ делается с ведома президента и по его инициативе. Что это политический заказ Кремля! Короче, Владимир Андреевич, нас с тобой ждет большая куча говна. Причем тебя по пояс, а меня по шею…
Владимир Андреевич кивнул и кисло улыбнулся:
– Может, подождать?
– Чего?
– Я же докладывал, что там афганские ветераны свой интерес имеют. Не мешать им и посмотреть, что будет.
Молодой хозяин кабинета задумался:
– А что будет? Если твои афганцы шлепнут дамочку, опять на нас все свалят. Вот господина Казиева, если бы они утихомирили, это еще куда ни шло. Нам работы меньше, и ментам помощь. В общем, думай, Владимир Андреевич. До выборов месяц у нас есть. Во всяком случае, ты молодец – на девушку политика крючок в кармане. Попадет в Думу, вызовем и поговорим. Вот это уже реальный успех, с чем тебя и поздравляю.
Молодой хозяин кабинета задумался:
– А что будет? Если твои афганцы шлепнут дамочку, опять на нас все свалят. Вот господина Казиева, если бы они утихомирили, это еще куда ни шло. Нам работы меньше, и ментам помощь. В общем, думай, Владимир Андреевич. До выборов месяц у нас есть. Во всяком случае, ты молодец – на девушку политика крючок в кармане. Попадет в Думу, вызовем и поговорим. Вот это уже реальный успех, с чем тебя и поздравляю.
– Работаем потихоньку. Как говориться, старый конь борозды не портит.
– Ладно, не прибедняйся, Владимир Андреевич. Премию подпишу, и Лидии Петровне привет. – И молодой хозяин кабинета встал и пожал пожилому коллеге руку.
После отлета отца в Англию Лина каждый день ходила к матери спрашивать, не звонил ли папа. Супруга Нелидова поначалу весело отвечала дочке, чтобы та к ней не приставала: “Наш капитан слишком заработался, пусть в заграницах наотдыхается”. Потом погрустнела и на вопрос Лины об отце только отрицательно качала головой.
А через неделю Лина стала замечать, что глаза у мамы покраснели, а руки дрожат. Спрашивать об отце Лина перестала, и так все было ясно. Нина Петровна и вела себя необычно. Не предлагала дочери угощений, не пыталась усадить за стол. А когда Лина сообщала, что уходит, только кивала головой, словно и не слышала. Но на работу она ходила каждый день и держала в двух отелях строгий порядок. Ее придирчивый глаз подмечал любую соринку, и персонал халтурить не смел.
И только вчера Нина Петровна работу прогуляла. Увидев маму, Лина сразу почувствовала – что-то случилось. “Нет его больше”, – тихо прошептала она дочери. Лина пыталась выяснить причину ее страшных слов, но мама прижала руку к сердцу и добавила: “Оно у меня все чувствует. Потеряли мы нашего папу”.
Но сама Лина в плохое не верила. У нее даже возникла непристойная мысль, не встретил ли там отец другую женщину. И такое предположение не являлось, на первый взгляд, фантастическим. Нелидов выглядел моложе своих лет, был спортивен, подтянут и красив. Даже седина его не старила, а добавляла облику бывалого моряка дополнительного романтизма. В последние годы, когда Лина куда-нибудь шла вместе с отцом, незнакомые люди часто принимали их за романтическую пару. Рядом с мужем грузная Нина Петровна все больше теряла. Но Лина не могла знать, что в сердце Нелидова мама всегда оставалась молодой и прекрасной. Мало кто, помимо старых моряков, в состоянии ощутить, что такое верная супруга на берегу. Нелидов это знал и умел ценить. Ближе и роднее жены у него во всем мире человека не было. Оттого и самой Нине Петровне ревнивые мысли никогда в голову не лезли. Она прекрасно понимала, какие узы их связывают, и была твердо уверена, что не родилась еще на свете женщина, способная эти узы порвать.
Вечером, когда Лина пришла домой, муж посмотрел на нее как-то странно.
– Что ты на меня так смотришь? Давно не видел?
– А ты ничего не знаешь?
– Нет, а что?
– Тебе из Москвы звонили. Завтра полетишь в столицу кровь сдавать.
– Это еще зачем? – Возмутилась Лина: – У нас своя поликлиника под боком. И потом, я недавно обследовалась.
– Ты тут не при чем. – Вздохнул супруг и отвел глаза.
– Тогда говори, в чем дело.
– В Москве произошла авария. Сгорела машина. Они подозревают, что в ней был твой отец. Опознать человека не могут, слишком обгорел. Ты должна дать им кровь на анализ ДНК. Дорогу они обещали оплатить.
– Папочка, – прошептала Лина, бросилась в спальню и, повалившись на кровать, горько зарыдала.
Муж попробовал ее успокоить:
– Чего ревешь, может, не он.
– Уйди, Гриша. Я сама знаю. Ты маме, пока анализ не покажет, не вздумай сказать…
– Ты чего, Линка? Мы тоже не лаптем щи хлебаем. Как-нибудь соображу.
В самолете Лина заметила молодую женщину в черном платке, с маленьким пацанчиком на руках. Пока летели, она не подозревала, что это жена Толи Рогова, Лера. Женщины не были знакомы. И только в Москве, когда их обоих встретили незнакомые мужчины и усадили в одну машину, Лина начала о чем-то догадываться. Обращались с ними очень вежливо. Лина Москву знала плохо и видела, что их везут через две реки, но не знала, что одна из них река Москва, а другая Яуза. Еще она заметила высотное здание на Котельнической набережной, а потом машина поднялась в гору и в середине Сретенского бульвара свернула налево. По кривому переулку они подъехали к величественному зданию. Лина пыталась прочитать табличку возле внушительного парадного и не успела. Ей в голову не могло придти, что ее кровь будут брать в поликлинике бывшего КГБ, плавно, как и само ведомство, перешедшую в поликлинику ФСБ. Ее лишь удивила строгая охрана при входе. Встретившие их мужчины показали свои удостоверения и провели Лину и Леру с ребенком. Все тут было величественно и старорежимно. В лаборатории с высоченными потолками их усадили в кожаные кресла. Лина даже не почувствовала укола и через десять минут освободилась. Поволноваться медсестер заставил малыш. Он отдавать кровь не хотел и громко выражал свое неудовольствие. Но опытные лаборантки сумели его отвлечь, и он ничего не заметил. После процедуры их пригласили в столовую для персонала и накормили обедом. И только за столом женщины, наконец, познакомились.
– Как сынка-то зовут? – Спросила Лина.
– Васенькой, – ответила Лера и отвернулась. Лина поняла, что молодая мама с трудом сдерживает рыдания, и вопросов больше не задавала.
После обеда их усадили в машину и отвезли в Домодедово. Сопровождал их другой мужчина, но тоже очень вежливый. У стойки регистрации он вручил каждой по билету на рейс до Адлера и вернул то, что они истратили на полет в Москву. Но перед этим попросил расписаться у него в тетради.
Мака третий день не выходила из спальни и никого не принимала. Так долго и так замкнуто в своем новом поместье она еще ни разу не жила. До обеда валялась в постели, затем перемещалась на балкон, где имелся столик с фруктами и напитками. У столика стояли два роскошных соломенных кресла. По обыкновению, дома Мака одеждой не пользовалась и, усевшись голой в одно из них, тянула коньяк и думала про деньги.
Электронное письмо Голенева она прочла. Олег писал, что ценит и благодарит ее за долгую привязанность к нему. Признавался, что любовь к Ире и для него явилась чем-то нереальным и пронзило все его существо. К тому же, по его мнению, Мака склонности к домашней семейной жизни не питала, и брак между ними стал бы скорее деловым союзом двух компаньонов, чем соединением двух сердец. И в конце писал о деньгах. Он бы хотел вынуть свою долю и выйти из их общего бизнеса. Он намеревался вернуться в родной город с молодыми людьми и помочь там наладить людям жизнь. Ничего нового она из письма не почерпнула. И его содержание на ее планах не отразилось. Сидя на балконе своего дворца, о письме бывшего любовника она не вспоминала. Ее волновали деньги, которые сейчас становились особенно необходимы.
Балкон ее маленького замка нависал над тихим омутом бывшей мельницы купца Прохорова, а вдали на другом берегу, за некогда колхозным полем, раскинулся русский провинциальный городок Глухов. Еще совсем недавно она считала этот город своей собственностью. И не без основания.
Промышленным этот городок назвать было трудно, но в последние годы жизнь в нем зашевелилась. После запуска цементного завода, как и мечтал когда-то первый мэр города Тихон Постников, началось строительство стадиона, на берегу Глуши вырос поселок преуспевающих горожан, прозванный в народе ее именем. На месте кащеевского кооператива возник ее супермаркет, а когда заработал и кирпичный завод, началось активное строительство нового района. У горожан откуда-то нашлись деньги, и они с удовольствием, правда, в рассрочку, стали покупать жилье. И во всех этих проектах, помимо стадиона, Мака имела львиную долю прибыли. Это были деньги, деньги, деньги. И вот три дня назад ее самый дисциплинированный и надежный работник перекрыл ей кислород. Не сам, конечно, а с подачи Голенева. Но все равно, для нее это был удар. Запланированные выступления на телевизионных каналах и радио требовали предоплаты. Опять деньги, деньги, деньги. Таких денег у нее не было. Казиев и так проявил несвойственную ему щедрость и сам оплатил Олимпийский дворец спорта, где она провела первый съезд своей партии. Провела как встречу избирателей. Пресловутую ММР она еще не успела зарегистрировать и открыто организовывать партийные сборища права не имела. Итак в прессе ее уже несколько раз называли фашисткой. Раньше она бы сама ухватилась за обвинение и разожгла скандал, начав с обидчиками судебные тяжбы. Скандалы в прессе неплохо работают на имидж, иногда даже лучше, чем хвалебные развороты с приторными комментариями оплаченных писак. Но все это требует огромных денег, денег и еще раз денег. И самое обидное, что эти деньги у нее есть. Вот только получить не может. Скорее бы люди Казиева достали солдатика и его свекровь с женушкой. Она бы даже устроила всему семейству бывшего возлюбленного шикарные похороны за свой счет. А потом неплохо бы устроить пышные похороны и самому Казиеву. Причем они обойдутся куда дешевле, чем гонорары бандита…