– Пятак, это я! Что, своих не узнаешь? – Примирительно произнес Ганиев.
– Стучаться, блядь, надо, когда в комнату к человеку заходите. А то пальнул бы со сна и вам крышка… – Хмыкнул Пятак, убирая стволы под подушку. Ганиев присел рядом с ним на кушетку и вытер лоб рукавом:
– И давно ты тут дрыхнешь?
– Не помню, мужики. Видите, сколько сожрал? А там еще ханки вагон.
– Хорошая ханка. – Оглядев этикетки пустых бутылок, согласился Шурик Ганиев: – Говоришь, ее много?
– Оглох? Вагон и маленькая тележка. Я-то еще подняться сюда сумел, а братва там и повалилась.
– Все пьяные?! – В голосе Ганиева отразился полный букет его переживаний. Он представил, как восемь бандюков, которых в городе уже давно похоронили, храпят где-то тут, нажравшись до полного свинства дорогих напитков, и “призрак Голенева” может не беспокоиться: – Неужели все?
– Если кто не очухался, то все. – Подтвердил Пятак и, усевшись на кушетку, сладко потянулся: – Интересно, сколько я тут отдыхаю?
– Дядя, ты чего!? Вторые сутки пошли! – Наконец подал голос самый молодой из шестерок Ганиева, Стас.
Пахан не находил слов:
– Ну ты и баламут! Мака подмогу из Москвы вызвала! Сюда Казиев со своей солнцевской братвой плывет, а они спят! Скоро тут такой кипиш поднимется…
– Странно… А голова, как стеклышко. Вот что значит говна не пить. – Не без удивления по поводу долготы собственного сна, вывел Пятак.
– Веди нас туда. Пора гавриков будить. Их уже весь город оплакивает… – Потребовал Шурик.
– Хули вести? Спускайтесь в подвал. У него рядом с сауной погреб. Света там нет, полапаете стену, найдете. А у меня нога больная, по лестницам лишний раз шастать маетно.
Насчет его хромоты, а главное ее причины, глуховские бандиты много лет рассказывали байки, поэтому поверили Пятаку сразу. И, уточнив маршрут к райскому хранилищу бесплатной выпивки, Ганиев со своими шестерками, не мешкая, удалился. Дождавшись скрипа лестницы, по которой спускались Колун с подельниками, Пятак тут же вскочил, извлек из-под кушетки автомат Калашникова и, прихрамывая, побежал по коридору к тому месту, где пол второго этажа обвалился, образовав здоровенную дыру. По-пластунски подобрался к ней и залег, так, чтобы при случае видеть все, что происходит внизу.
Шурик по кличке Колун спуск к сауне Голенева помнил. Это он, прокравшись сюда накануне пожара, перекрыл водопровод в котельной и включил газ на кухне. В подвале с тех пор не так уж много изменилось. Бетонные ступеньки от огня не пострадали, а стены еще при строительстве обшили толстой листовой сталью, которой огонь и вовсе нипочем. И сейчас, перед тем как подняться наверх, они там уже побывали, и даже спалив коробок спичек, ничего интересного не нашли. Но перспектива попасть в хранилище алкоголя, да еще обнаружить там пьяную банду, мозг пахана затуманила. Оказавшись в темном коридоре перед котельной, он начал ладонью поглаживать стальную стену, и рука его неожиданно провалилась в пустоту.
– За мной, пацаны!? Кажется, нашел! – Еще не веря до конца в удачу, громким шепотом оповестил он остальных. Через мгновение вся компания оказалась в темной нише. Бандиты нерешительно топтались на месте.
– Мудаки, фонарик не взяли. – Посетовал Стас. Но свет внезапно загорелся. Он ударил ярким лучом в их лица, а вместе с ним градом ударил свинец. Почувствовав, что пуля пробила легкое, Ганиев дернулся назад. Но в том месте, где только что имелся проход, возникла глухая сталь стены, и бандит понял, что все кончено.
Пятак продолжал лежать возле проема в перекрытиях. Выстрелы под землей он едва слышал, и по той тишине, что воцарилась вокруг, сообразил – операция завершена и очередная порция от армии Маки, как говорил Голенев, нейтрализована.
Вскоре наверху появился сам Олег и, протянув Пятаку руку, помог подняться на ноги:
– Все, что ли? – Спросил он тоном, каким люди спрашивают, собирая рассыпанные спички.
– Кажется, все.
– Сколько там у нее осталось?
– Раз сам пахан прибыл, думаю, мало… Но Колун сказал, что сюда спешит Казиев с подмогой. Так что готовься к “Сталинградской битве”…
– Ничего, оружия у нас теперь на две роты. Отмахнемся. – Улыбнулся Голенев: – Вот пожрать бы?
– Могу съездить. Они нам тачку оставили. Вон, на участке стоит. – И Пятак махнул в сторону окна. Олег выглянул в сад и увидел джип бандитов:
– Нет, в городе тебе появляться нельзя. Потерпим. А ты артист! Хорошо им мозги пудришь.
– Какой артист? У меня от страха яйца намокли. Забыл пасть ханкой прополоскать. Как Колун не унюхал? Человек после такого загула, а перегара нет.
– Технику безопасности, Гриша, нарушаешь. Нехорошо. – Пожурил Голенев. Обращаясь к Пятаку, он никогда кличкой не пользовался.
Пятак хотел ответить на шутку, но внезапно затих и приложил палец к губам:
– Помолчи. Слышишь, будто стучат?
Голенев прислушался. Откуда-то снизу и вправду доносился глухой стук. Олег вскочил, тут же скатился на первый этаж и исчез в подвале. Пятак замер и напряженно ждал возвращения афганца. Но тот оставался внизу довольно долго. Бывший телохранитель Маки знал от Олега, что в подвале имеется потайной ход. Но действие механизма Голенев ему так и не показал. А Пятак не спрашивал. По молчаливому согласию, они этот вопрос не обсуждали. Гришка догадывался, что афганец до конца ему все же не доверяет. И не ошибся. Голенев помнил Кащеева, который ради своего интереса пристрелил самых верных шестерок. Поэтому держал мысль, что и помощь Гришки могла иметь потайной смысл. Но раскаявшийся бандит не обижался.
Из подвала донеслись голоса. Пятак не ожидал услышать здесь громких восклицаний и радостных приветствий. Под ним происходило нечто вроде встречи старых друзей на именинах тети. Вскоре целая ватага вооруженных мужиков оказалась на втором этаже, и Голенев радостно их представил:
– Знакомься, Гриша, мои афганцы! Теперь нам сам черт не страшен.
Те по очереди подошли к Пятаку и пожали ему руку. Первым это сделал начальник летучего отряда Сергей Скворцов.
В комнате давно не проветривали. В полумраке от зашторенных окон едва просматривались силуэты двух мужчин, дремавших в кресле у маленького журнального столика. Кроме них в квартире никого не было, и только ходики на кухне да кукушка в них могли знать, сколько времени они так провели. Первым зашевелился тот, что был помельче и сильно сутулился. Осмотревшись мутным взором вокруг, он поднялся, пошатываясь, подошел к окну и раздвинул шторы. Затем оглянулся, долго всматривался в дремавшего в кресле собутыльника, вернулся к нему, похлопал по щекам:
– Павел, живой?
Павел замычал, открыл глаза, но встать не пытался.
– Дениска, воды… – Попросил он глухим слабым голосом. Денис мелкими шажками поспешил на кухню. В комнате стало слышно, как он открыл кран.
– Вера, – прошептал Павел и пошарил по столу рукой в поисках бутылки. Денис принес воды. Павел сделал два маленьких глотка из его рук и отстранил стакан: – Не могу. Сейчас вывернет.
– Ну и пусть, – Радостно откликнулся Денис: – И сразу легче станет. Ты бледный как смерть. Смотри, помрешь.
– Хорошо бы. А зачем мне жить, Дениска? Сам подумай. Дочку убили, жену сожгли. Кто я теперь? Я теперь и так труп. Для чего жить дальше? Налей водки…
– Нет больше водки, Паша. И нельзя тебе больше пить. А насчет жизни ты не прав. Вот возьми меня, к примеру. Тоже любимого брата убили. Семьи нет. Вы с Верой мне семьей стали. Помнишь, как я тебя с лесопилки вытянул? Тогда ты меня благодарил. Говорил спасибо, ты мне жизнь спас. А теперь что? Выходит, я зря старался? И тебе эта жизнь на хер не нужна. Нехорошо. Обижаешь ты меня этим, Паша.
– Сравнил, брата убили?! Он у тебя кто был? Бандит он у тебя был. А моя дочурка с женой голубки Божьи. Нет такого человека на земле, которому они вред нанесли. От них люди только ласку и помощь видели. А ты сравниваешь.
– Правда за тобой, Павел. Но мы близких не выбираем… Брата я любил. Богдан был сильный. Меня защищал, убогого. Мне его тоже потерять нелегко.
Павел его уже не слушал:
– Денис, принеси кефиру. Рот пересушило.
– Хорошо, сейчас в магазин слетаю. Ты только не вздумай тут без меня глупостей наделать. И дверь на балкон не открывай. А то вывалишься ненароком.
Дениска давно запер все окна и двери, из опасений, чтобы его друг не сиганул с горя вниз. Еще раз внимательно проверив балконную дверь, он отправился в ванную, подставил голову под кран холодной воды, насухо вытерся полотенцем, причесал волосы и, убедившись, что друг по-прежнему сидит в кресле, вышел из квартиры.
Оставшись один, Павел некоторое время продолжал пребывать без движения. Но его бледное лицо стало постепенно розоветь, а кулаки сжиматься. Внезапно он стукнул кулаком по столу так, что стакан с водой подпрыгнул и расплескался, резко встал и двинулся на кухню. По дороге его кидало. Пару раз пришлось держаться за стенку. В кухне достал из шкафчика большую кастрюлю, наполнил ее водой. Стоя посередине кухни, вылил кастрюлю на себя. Затем заглянул в спальню. Снял мокрую рубашку и домашние шаровары, открыл шкаф, вынул белоснежную сорочку, облачился в нее. Перед зеркалом старательно повязал галстук. Затем выискал новые темно-синие брюки, натянул их на себя. Придирчиво изучил свое отражение, повернувшись несколько раз возле зеркала. Выйдя из спальни, открыл стенной шкаф в коридоре, достал охотничье ружье, отомкнул ствол, убрал разобранное ружье в чехол. На верхней полке стенного шкафа рукой нащупал коробку с патронами. Он их там прятал с той поры, когда Тоня была еще ребенком. Они с Верой боялись, что дочка найдет патроны и случится несчастье. Дочка выросла, ни разу до патронов не добравшись, но от несчастья ее это не спасло…
Постояв немного у шкафа, он спрятал коробку с патронами в карман, прикрыл дверцы. В прихожей задержался. Чтобы скрыть чехол с ружьем от посторонних глаз, набросил на руку пиджак, но вдруг передумал. Вернул пиджак на вешалку, расчехлил ружье, собрал его. Зарядил оба ствола патронами с крупной дробью, взвел курки и вышел на улицу.
Шел прямо и торжественно. Его походка с каждой минутой становилась тверже. Поначалу на него просто оглядывались. Затем стали останавливаться, раздумывая, как поступить, и потянулись следом. Понемногу людей становилось все больше. Скоро за Павлом двигалась целая процессия. Никто его не спрашивал, почему он одет, как жених, а в руках ружье. Не спрашивали и куда он направляется. Они просто шли за ним, и их становилось все больше. Так они дошли до площади Ленина и повернули к набережной Глуши. Павел ни разу не оглянулся, а сзади уже шагала огромная толпа. На бетонке, что вела к Вороньему холму, для людей места не хватало, и люди пошли прямиком по полю. Многие в руках держали палки или лопаты. Некоторые поднимали с земли камни. Владельцы богатеньких коттеджей Макаграда испуганно запирали калитки и задергивали на окнах шторы. Они не понимали, куда движется эта масса людей, но чувствовали исходящую от толпы угрозу и инстинктивно старались себя защитить. В начале подъема на Вороний холм их нагнали бандиты Казиева.
Три микроавтобуса уперлись в массу людей, и их водители начали не переставая сигналить. Толпа не дрогнула. Микроавтобусы вырулили на поле и объехали шествие стороной. Поднимая за собой облака пыли, поднялись на Вороний холм. Возле участка Голенева микроавтобусы остановились, из них выскочили боевики и рассредоточились по саду. Не обнаружив на участке никого живого, Казиев собрал банду перед входом в дом.
– Сейчас мы прочешем, бля, эти развалины. Если найдете афганца, он мне нужен живым. Я хочу сначала посмотреть ему в глаза, а потом, бля буду, с живого отрезать голову. Я обещал ее в подарок моей подруге. Можете стрелять ему в ноги, в яйца, в спину, но до конца не убивать. Пошли за мной!
Казиев первым вошел в проем парадного. После яркого солнечного света ему пришлось зажмуриться. Закатные лучи солнца внутрь пожарища не проникали, и в почерневших от огня помещениях стоял полумрак.
– Ты ко мне в гости приехал? – Услышал бандит и раньше понял, чем увидел, что перед ним Голенев.
Казиев давно сам не ходил на дела, и реакция у него ослабла. Пока вскидывал автомат, пока снимал предохранитель, афганец исчез. Казиев видел куда и, заорав своим: “Он там, бля буду!” – бросился за Олегом. Его захлестнула ненависть к убийце брата. Страха солнцевский авторитет не испытывал. Он и раньше не был трусом, а сейчас готов был идти сквозь огонь и медные трубы, лишь бы достать врага и задушить его собственными руками. Его воинство бросилось за ним. Спустившись по лестнице в подвал, бандиты, злобно матерясь и толкая друга, устремились в проем. Казиев первый сообразил, что попал в потайной подземный коридор. Он пытался вернуть часть людей назад, чтобы те опередили Голенева на выходе, но в подземном туннеле создалась толкотня, его не слушали и волокли вперед. Вот уже вдали замаячил кружок яркого дневного света и промелькнули силуэты растворявшихся в этом свете врагов. Вот уже он почувствовал свежий речной воздух. Но тут натянутая проволока вонзилось ему в горло. “Растяжка”, – пронеслось у него в голове, и раздался взрыв.
Только Олег с афганцами успели выпрыгнуть из маленького поросшего крапивой овражка и кубарем скатиться по обрыву к реке, как столб песка и камней взметнулся к небу. Одежда Голенева и его друзей моментально покрылась пылью и песком. К ним вниз покатились комья глины и камни. Один из них оказался оторванной головой Казиева. “Не рой другому яму”, – усмехнулся Олег, пытаясь стряхнуть с себя мелкий мусор. Но песок проник за ворот, и ему пришлось снять рубашку.
– Пойдем в сад. Я там фонтанчик с водой видел. Помоемся, – предложил Сергей.
– Ты чего, майор, реку не видишь?
Оставив на всякий случай Татаринова с автоматом, афганцы тут же разделись и сиганули в реку. Ополоснувшись, грязные рубахи надевать не стали. Напялили штаны и, навесив на себя автоматы, по обрыву поднялись в сад.
– Накрылся, капитан, твой подземный ход, – посочувствовал Скворцов, взбираясь на крутизну склона.
– Это теперь не ход, а братская могила. – Ответил Голенев: – Одна радость, хоронить их не придется: уже засыпало.
Сверху на Вороньем холме осталось всего несколько боевиков и их водители. При виде огромной толпы, которая поднималась к ним, бандиты тут же разбежались. Достигнув холма, люди услышали взрыв и набросилась на автобусы, раскачивали их и сбрасывали вниз по полю. Потом ворвались в сад, готовые крушить бандитов и защитить своего любимца. Но тот с друзьями вышел к ним целый и невредимый.
Павел первым увидел Олега и медленно пошел ему навстречу. Слов они не нашли, только обнялись и долго стояли обнявшись. Один мокрый, без рубашки и с автоматом, другой при галстуке и с ружьем. Их обступили плотным кольцом и молча наблюдали, не торопя и не мешая. Олег понял, что люди ждут слова, и обратился к ним:
– Я вернулся, друзья. Обещаю вам, что бандиты больше городом править не смогут. Им пришел конец.
Голенева подняли на руки и понесли. Он пытался вырваться, встать на землю. Но ничего сделать не мог. Он видел, что рядом шагают его афганцы, жестами просил помочь. Но те только улыбались и махали ему руками. Смирившись, стал отыскивать глазами Павла. Но того нигде не было. Олега пронесли через все дома Макаграда, перенесли через мост к Прохоровскому омуту и доставили к воротам трехэтажного особняка. Здесь его опустили на землю. Осмотревшись, он понял, что стоит возле дворца Маки. Афганцы встали рядом. Сзади них замерла огромная толпа
Олег нажал на звонок в калитке. Ему никто не открыл. Тогда люди озверели, бросились на ворота, начали их раскачивать, били по железу камнями. Кто-то передал вперед лом и лопаты. Калитка со скрежетом вылетела из петель, и толпы хлынули внутрь. И тут раздались автоматные очереди. Народ отпрянул. Несколько человек упали на асфальт, обливаясь кровью. Афганцы выдвинулись вперед, Гоша Сапилов бросил во двор гранату. Дождавшись взрыва, начали атаку. Через пять минут охрана сдалась. Один оказался тяжело ранен, двое убиты, а трое бросили автоматы к ногам афганцев и тряслись от страха. Скворцов уложил их лицом вниз на землю, поставил к ним в качестве охраны Славу Куприянова и подошел к Голеневу. Они посмотрели друг другу в глаза. Настал самый подходящий момент передать Олегу наказ отставного контрразведчика Николая Тихонева. Тот просил сохранить Маке жизнь. И сейчас, стоя на мраморных ступенях ее крыльца, Сергей мучительно размышлял, говорить об этом Голеневу или нет. Пришел к выводу – не говорить. Пусть решение останется на совести самого Олега. Слишком много горя принесла ему эта женщина, и судить ее имел право только он:
– Пойдем, капитан? Я знаю, она здесь.
– Подожди, майор. Я схожу один. – Словно прочитав мысли Сергея, ответил Голенев и, не оглядываясь, вошел в парадное.
Ира не находила себе места и злилась на водителя. Ей казалось, что он специально тащится так медленно. Пробыв совсем недолго в Англии, она уже забыла две главные беды России. И если дураки молодую женщину сейчас не волновали, то битый асфальт непосредственно влиял на скорость их езды.
– Гражданка, я за ваши сто долларов губить свою машину не стану. Не нравится, пересаживайтесь на другую. – Ворчал пожилой шофер, объезжая очередную яму. Саша водителя поддержал:
– Ну чего ты, мамуля, злишься. Он прав. По этой трассе быстрей ехать нельзя. И так он восемьдесят держит. Я бы и сам здесь гнать побоялся.
Юлик, Тема, Митя и Леня в беседе не участвовали. Они спали. Ира отвернулась к окну и надула губки.
А все так удачно начиналось. Сойдя с катера, они не успели добраться до вокзала в Сванси, как подошел поезд до Лондона. В аэропорту тоже не пришлось сидеть долго, да и билеты до Москвы они выхватили последние. А получить шесть мест в день вылета далеко не всегда удается. Вот только с водителем не повезло. Этого пожилого дядьку с его микроавтобусом они зафрахтовали на автостоянке перед Шереметьевским аэровокзалом. Ире он сразу не понравился, но в обыкновенные легковушки они вшестером не помещались, и пришлось согласиться. И вот теперь тащатся до места дольше, чем ехали по графствам Объединенного королевства и летели из Лондона до Москвы.
В Глухов они добрались перед закатом. Постников потянулся, посмотрел в окно, но родного города не узнал:
– Где мы есть? Что-то я тут ничего не понимаю.
– Уважаемый доктор, за долгие годы нашего отсутствия в мире многое изменилось. И даже у нас. – Наставлял Юлика Саша: – Я тоже давно дома не был, но по некоторым сохранившимся приметам, могу сказать, что этот великолепный супермаркет принадлежит госпоже Соловьевой. И я даже готов открыть вам его квартальный оборот.