На улице шел дождь, в ночном мраке шелестело и булькало.
В коридоре послышались шаги, в дверь стукнули, и она бесшумно приоткрылась.
— Можно? — спросили из щели.
— Да, заводи, — кивнул майор.
Проскользнувший в кабинет мужичок был невысок, коренаст и обладал совершенно неприметным лицом — мелкие черты, взлохмаченные русые волосы, хитрые глаза, щетина на щеках.
— Доброй ночи, — сказал он.
— Говори, — велел Дериев.
Отец Павел смотрел на неприметного мужичка с изумлением. Похоже, он не до конца понимал, что здесь происходит. Василич же выглядел напряженным, встревоженным, но не удивленным.
— Настроения ныне царят следующие, — начал ночной гость. — О Сыне зари упоминают ежедневно, хотя и шугаются охраны. Болтают, что он пришел дать всем свободу…
Он говорил довольно долго, и из его рассказа выходило, что в коммуне царит недовольство — ее главу тайком чихвостят на каждом углу, надеются на сидящего за решеткой «пророка», мечтают о свободе, и лишь немногие искренне верят в возрождение цивилизации.
— Есть те, кто считают себя его последователями. — Тут неприметный мужичок на миг задумался. — Таких в нашей бригаде пятеро, причем только один из тех, кто пришел недавно, прочие научились от него. Рассказывает всякие нелепицы о Сыне зари, или как они называют его — «посланнике», молятся несколько раз в день, и всегда говорят… это, вот… «Во имя Отца, Единственного и Несотворенного».
— Всё? — спросил майор, оставшийся совершенно спокойным.
— Да.
— Тогда иди, свободен. Свое получишь.
Ночной гость кивнул и выбрался обратно в коридор, а Дериев повернулся к отцу Павлу.
— Вот так-то, — проговорил он. — Что на это скажете?
— Во имя Господа, это был что, шпион? — брезгливо поинтересовался священник.
— Мы предпочитаем называть их осведомителями, — вмешался Василич.
— Не заговаривайте мне зубы, — нахмурился майор. — Вы прекрасно знаете, что для воплощения в жизнь нашего замысла годятся любые средства. Во многих бригадах есть люди, поставляющие информацию, и без них мы были бы как без глаз. Так, давай к делу… Почему они верят в этого проходимца, а не в вашего Христа?
Отца Павла от этих слов передернуло, а когда он заговорил, то голос его зазвучал обиженно:
— Мы делаем всё, что в наших силах, проводим молебны, утешаем, беседуем с людьми, окормляем заблудших овец, чтобы вернуть их в стадо иисусово. Но нас слишком мало, я и отец Амвросий.
— Новых батюшек я вам не рожу, — буркнул Дериев.
— Это ясно. — Отец Павел перекрестился. — Но мы можем создать что-то вроде духовной дружины из надежных мирян, назвать ее, скажем, именем Святого Благоверного Князя Юрия, покровителя города, чтобы они проповедовали евангельское учение среди товарищей.
— Поможет? — Василич скептически приподнял бровь.
— Об этом знает только Всевышний, — твердо ответил священник.
— И это требует времени, — сказал Дериев. — А тут что? Пока вы их отберете и соберете, пока выучите, зараза распространится еще больше. — Он перевел взгляд на бывшего командира разведчиков, получившего вчера новую должность — начальника службы безопасности коммуны. — Ты что скажешь? Можно ли одолеть все это силовыми методами?
— То есть выявить всех, кто верит в Сына зари, и казнить их? — уточнил Василич. — Так, технически — возможно, но наверняка вызовет открытый бунт, а справиться с ним будет непросто. Даже если сделаем это, потратим кучу патронов, получим некоторое количество трупов и беглецов — кто-то обязательно воспользуется суматохой и удерет. Намучаемся с ними, вот увидишь.
— И что тогда? — спросил майор мрачно.
Начальник службы безопасности понял вопрос буквально.
— Есть опасность, что оставшиеся за пределами коммуны ученики «пророка» попробуют выкрасть учителя, — сообщил он. — Поэтому я распорядился насчет усиленной охраны тюрьмы, и…
— Да я не о том. — Дериев махнул рукой. — Что нам делать? Ведь «уроки» не дают результата?
— Нет, он невероятным образом держится, — сказал Василич. После паузы добавил: — Может, все же убьем его по-тихому?
— По-тихому нельзя, поползут слухи, что он скрывается, а на самом деле жив. — Майор встал из-за стола и, подойдя к окну, уставился на сбегающие по стеклу капли дождя. — Нужно иное… Если не выйдет публичное отречение, то организуем публичную казнь.
Он резко повернулся.
— Но это как-то не по-христиански, — несмело возразил отец Павел.
— А что в этом мире по-христиански? — Дериев тяжело поглядел на священника. — Сон длиной в несколько десятилетий упоминается в Библии?
— Пути Господни неисповедимы.
— На это очень легко все свалить, вот так-то. — Майор вернулся к столу, скрипнуло его кресло. — Необходимо, чтобы все видели, что именно самозваный Сын зари, а на самом деле обычный человек, умер. Все запомнили, что он подох, и поняли, что так будет с каждым, кто станет угрожать целостности нашей коммуны и будущему цивилизации.
— Как бы бунт не начался, прямо там, — сказал Василич.
— А это твоя забота, — отрезал Дериев. — Еще пару дней попробуем «уроки», и по максимуму, а если не сработает, то через три дня казним этого болтуна.
— Как? — деловым тоном спросил начальник службы безопасности. — Повесим?
— О Господи, помилуй меня, помилуй нас всех… — забормотал отец Павел, мелко крестясь, но на него никто не обратил внимания.
— Нет, это слишком быстро. — Майор задумчиво потер подбородок. — Надо, чтобы он умирал долго, и зрители прониклись. Расстрел тоже отвергаем, да и патронов жалко. Сожжение?
— Позвольте мне еще раз воззвать к его душе! — вмешался священник.
— Взывай, только не верю я, что это сработает. — Тон у Дериева был совершенно равнодушный. — Значит, спалим его на костре. Давай лучше не одного, а с двумя ублюдками, что сейчас в соседних отсеках сидят. Один вор и бунтовщик, другой убийца.
— Где? — Василич радостно потер руки.
— А прямо тут, перед администрацией. Нужны дрова, столбы, и веревки…
Они еще обсуждали какие-то детали, а отец Павел слушал, и ему было холодно и гадко. Казалось, что угодил в безумный, нескончаемый сон, и что самое страшное — в сон чужой.
* * *Проснувшись, Кирилл обнаружил себя там же, в «камере».
— Утро красит белым светом стены древнего Кремля… — вспомнил он слова старой, еще советских времен песни.
Попытавшись встать, понял, что ноги дрожат, а голова кружится — давало знать о себе недоедание, хотя голода как такового он удивительным образом не чувствовал. Организм, травмированный пытками, не обращал внимания на такую «мелочь», как отсутствие пищи.
В животе посасывало, но не особенно сильно.
Едва отошел от ведра-параши, как послышались шаги, и за решеткой объявился лопоухий тюремщик.
— Доброе утро, — сказал Кирилл, но лопоухий сделал вид, что не услышал.
Он поставил на пол стаканчик с водой, забрал пустой, оставшийся с вечера, и удалился. Похоже, этот парень, в отличие от Вартана приказ не разговаривать с «Сыном зари» решил выполнять.
А жаль, наверняка рассказал бы еще чего-нибудь интересное.
— Э, баклан синий, ты чо-то попутал, — донесся веселый голос нового узника. — Притащи икорки красной, пузырик вискаря, и чтобы одна нога здесь другая там, ползаешь, как сифилитичная вошь. А это говно засунь туда, где ему место — себе в жопу.
Тюремщик ответил что-то, но слов Кирилл не расслышал, уловил только обиженный тон.
Сознание вновь уплыло, и он погрузился не в сон, так, в легкую дремоту. Выдернуло бывшего журналиста из нее появление около камеры экзекуторов, тех же самых, что и вчера.
— Настало время нового сеанса, больной, — заявил старший из палачей, открывая ящик для инструментов. — Так, что тут у нас есть — щипчики, напильнички, молоточки и гаечный ключик.
— Уф, поиграем в сантехников, — хохотнул второй, смуглый.
В последующие несколько часов было очень плохо, и не столько из-за боли, сколько потому, что сегодня не получалось отстраниться от терзаемого тела, нырнуть в красочные видения. Кирилл ощущал все, что с ним делали, и не выдерживал, кричал и стонал, и любой делал бы то же самое на его месте.
Но он не плакал, и не молил о пощаде, не проклинал палачей.
Те работали в поте лица, спокойно и добросовестно, и вроде бы даже удовольствия не получали. Оставалось только гадать, где майор нашел таких исполнителей? Хотя в полиции, бывшей милиции, садистов всегда хватало.
Несколько раз Кирилл терял сознание, но его отливали водой, били по щекам, приводили в себя и вновь принимались за дело. О чем-то разговаривали, смеялись, вспоминая дела из прошлого, лежавшего за пределами тех нескольких недель, что прошли с момента всеобщего пробуждения.
— Ну что, бедолага, может быть, скажешь, что майор хочет? — поинтересовался смуглый, когда «сеанс» подошел к концу. — А то ведь мы, хе-хе, еще придем и что-нибудь новое придумаем.
Понять, что от него требуют, было сложно, раздвинуть губы — еще труднее, но Кирилл смог это сделать. Он выдавил:
— Не… нет.
— Ну, как хочешь. — В голосе старшего палача прозвучало даже что-то вроде уважения.
Они собрались и ушли, а ему еще какое-то время казалось, что в «камере» кто-то есть, прикасается к коже холодными пальцами или инструментами, шепчет в ухо гадости, сипло дышит перегаром. Затем морок неохотно отступил, и Кирилла начало зверски трясти, так что он даже шарахнулся затылком об пол.
Боль, которую причинил себе сам, помогла немного прийти в себя.
— О, мой бог, — пробормотал Кирилл, сев и обнаружив, что пол вокруг него весь в крови.
— Э, брателло, ты там жив? — долетел до него голос нового узника.
— Жив.
— Эти волки позорные тебя конкретно в оборот взяли… Я — Сеня, Сеня Крытый.
— Кирилл.
— За что они тебя? Ты не просто рамсы попутал, ты у самого главного телку увел, — новый знакомый хохотнул, — или в суп ему нагадил. Блин, уроды поганые, ментовские морды, эх, перо бы мне и пару вольных ночей.
— В суп не гадил. — Разговор отнимал силы, но в то же время от него становилось легче. — Ты, может быть, слышал обо мне, люди называют меня Сыном зари.
— Ни фига себе!
— Эй, хватит болтать! — донесся из-за угла голос лопоухого. — Не положено.
— О, засвистела жопа дудкой, — бросил Сеня. — Хлебало закрой, вертухай недобитый!
— Молчать! — разгневанный тюремщик объявился возле «камеры» Кирилла. — Заткнись, голубь, или я охрану вызову!
— Ну да, за чужой жопой прятаться сподручно, особенно если своя такая широкая. — Сеня захохотал. — Зови, зови приятелей, в одиночку ты только и годишься, что парашу за нами выносить, шестерка гребаная!
Лопоухий побагровел, затем побледнел, издал некий звук, похожий на кряканье, и прошипел:
— Ты еще пожалеешь!
— Вот прям сейчас и начну, — продолжал веселиться новый узник.
Тюремщик схватился было за резиновую дубинку, но затем махнул рукой, и заковылял прочь.
— Вот так лучше, — сказал Сеня. — И воняет меньше, зуб даю… Слышь, брат, так ты вправду он? Тогда все понятно — ты такой же вор, как и я, только намного солиднее, ха-ха.
— Вот чудеса на виражах… Это почему? — полюбопытствовал Кирилл.
— Так ты утащил то, на что я даже не знаю, как сети раскинуть… Ну, веру ихнюю. Майор попытался батюшек вернуть, чтобы фраера в церковь ходили и все такое, а тут ты как кость поперек горла со своими речугами. Так что грохнут тебя в ближайшие дни, как и меня. Такие как мы в этой сраной коммуне не нужны.
— И меня тоже? — громко поинтересовался из своей «камеры» обладатель бороды и кубика Рубика.
— И тебя, вот увидишь, брателло, — уверенно заявил Сеня. — Лес рубят — щепки летят.
— Посмотрим, — сказал Кирилл.
Он видел свою смерть, причем не в одном варианте — на костре, от пули, от болезни, даже в петле, — но сейчас не мог сказать, когда и как она последует. Настоящее походило на бурный поток, мчащий его с безумной скоростью. А впереди, в водяной дымке, прятались водопады, пороги и протоки будущего.
Он видел лишь смутные образы и был слишком слаб, чтобы вглядываться.
Бородатый, так и не назвавший своего имени, и Сеня еще что-то обсуждали, но Кирилл не слушал. Лежал с закрытыми глазами и чувствовал, как в груди ворочается и тяжело бьется огромное горячее сердце.
За ним пришли скорее, чем он ожидал. Вновь зазвучали шаги, забренчал отпираемый замок.
— Поднимите его, — велел звучный баритон, принадлежащий отцу Павлу.
Кирилл поднял веки и увидел священника, нескольких крепких парней с оружием, трещащий факел в руке одного из них. Ощутив прикосновение, он не выдержал, охнул, и боль из тупой и привычной стала острой — словно к коже приложили кусок раскаленного металла.
Его поставили. Бывший журналист не упал, хотя ноги подгибались.
Странно, но Кирилл совсем не испытывал ненависти — ни к мучившим его людям, ни к майору Дериеву или Василичу, отдававшим приказы, ни к лицемерному отцу Павлу. Он даже не презирал их, а просто никак не относился, точно это были не люди, а нарисованные на холсте персонажи картины.
Такого раньше он и представить не мог. Но золотое сияние, в котором Кирилл провел неделю, что-то изменило внутри.
— Как ты себя чувствуешь, сын мой? — спросил священник.
— Лучше всех, — ответил Кирилл и упал бы, не подхвати его конвойные под мышки.
— Не хочешь ли покаяться в своих заблуждениях?
На второй дурацкий вопрос подряд он отвечать не стал. Закрыл глаза и отвернулся.
— Не хочешь? — уточнил отец Павел. — Тогда ведите его.
Шагать сам Кирилл не мог, и его понесли два крепких молодца — резво, но довольно аккуратно. Он ощутил под ногами ступени, лицо овеял свежий ветер, лишенный привычных «ароматов» подземелья, ушей коснулся шорох листвы и далекое карканье вороны.
Узника вновь тащили к церкви.
То ли священник и вправду верил, что в «Сыне зари» свили гнездо зловредные демоны, то ли полагал, что храм и служба могут повлиять на лжепророка. Удивительно, насколько сужает разум людей пусть самая благая и чистая, но все же жесткая идеология.
— Я… я сам попробую, — сказал Кирилл, когда до церкви осталось метров сто.
Это расстояние он сумел пройти, хотя глядел все время себе под ноги, а голова кружилась так, что казалось — стоит на палубе корабля, идущего по морю при хорошем волнении. Шагнул в раскрытые двери, ощутил запах горячего воска, услышал изумленные возгласы.
Он мог поднять глаза и посмотреть, но это было не нужно, и так знал, что собравшиеся тут люди таращатся на него, и мог догадаться, о чем они думают. Как же! Сам «Сын зари», чуть ли не дьявол в человеческом обличии, первый враг коммуны, хотя выглядит как самый обыкновенный молодой мужик, сильно усталый и истощенный, морда бледная, да и одежда в каких-то бурых пятнах.
Сегодня тут собрались лишь те, кто пришел по своей воле. Народу оказалось немного, с полсотни человек.
— Следите, чтобы он не упал, — шепнул отец Павел конвойным и шагнул назад, исчез из виду.
Вскоре он уже в облачении появился у алтаря, и служба началась.
Кирилл не следил за ней, не вслушивался и не вглядывался, он думал лишь об одном: как не потерять сознание, не упасть. Почему-то это казалось очень важным, а во взглядах икон, чьи оклады поблескивали в полумраке, ему чудилось злорадное одобрение.
«Потерпи-ка, парень, — будто шептали святые, в свое время претерпевшие от язычников великие мучения. — Почувствуй, каково это, страдать за веру, даже если ты сам ее верой не считаешь, и ни во что не ставишь».
Мысль показалась смешной, и Кирилл расхохотался.
Читавший проповедь отец Павел сбился, а прихожане начали оживленно и сердито перешептываться.
— Тихо ты, — один из конвоиров слегка встряхнул бывшего журналиста. — Тихо!
Но Кирилл уже забыл, отчего развеселился. Он поднял голову и задохнулся от ужаса: церковь была полна трупов! Скелетообразные жуткие мертвецы с обмороженными руками и ногами стояли меж живых, точно так же крестились, склоняли головы, бормотали что-то.
«Это те, кто умрет зимой, — подумал он. — От голода и холода. Или уже умер?»
Видения с жутким шумом хлынули из памяти, он не смог их удержать и словно разорвался на тысячи маленьких мыслящих кусочков, способных лишь корчиться от ужаса и молить, чтобы это закончилось. Время предстало огромным полотном, расшитым тысячами светящихся нитей, и он понял, что эти нити — те событийные линии, которых он касается в данный момент.
Вот эта обрывается тут же…
Эта идет далеко-далеко, но постепенно гаснет…
Две перекрутились так, что не понять, где какая…
Кирилл рухнул в обычный мир и едва удержался на ногах — вновь только благодаря помощи конвойных.
— Спа… спасибо, — прошептал он, радуясь, что снова видит как обычно, и вокруг только живые люди.
— Нашел, кого благодарить, — со смешком ответили из-за спины.
Проповедь закончилась, и верующие по одному подходили к отцу Павлу и ко второму священнику… как его… отцу Амвросию. Оба благословляли, улыбались, лица прихожан выглядели умиротворенными и спокойными, на «Сына зари» многие поглядывали с неприязнью.
Заметив среди них худенькую девушку с черными длинными волосами, Кирилл сначала удивился, отчего она кажется ему знакомой. Подумал, где он мог ее видеть, и только затем до него дошло… Это Дина, та самая, что приходила к нему на беседы и смотрела так откровенно!
Очередной глюк?
Он зажмурился, даже поднял руку и ущипнул себя за предплечье, но это не помогло — девушка не исчезла. Мысли взвихрились в голове. Как она сюда попала, отчего забрела в церковь и ведет себя так же, как и остальные, и в его сторону не глядит? И почему он этого не «вспомнил»?