– Убирайся.
– Сейчас ночь!
– И что?
– Куда я пойду?
– Мне все равно.
– Подумай, – уперлась Лида, – птичка очень дорогая. Мы тебе за помощь два процента дадим.
– Уматывай вон! Живо! А то с лестницы спущу!
– Пять!
Я сжала кулаки.
– Семь, – надбавила Лида. – Не упусти своего счастья! Такое предложение раз в жизни делают! А, поняла… Ну и дура же я! Ты себе все захапать хочешь. Сама пойдешь к старухе шарить. Птичка моя!
– Считаю до трех, – устало сказала я, – потом звоню участковому.
– Слушай, – выпучила глаза Лида, – я тебе не все сообщила.
– Есть новые захватывающие сведения?
– Да! Думаешь, Дана сама выпала? Тебе лучше отсюда побыстрей уехать!
Я вздрогнула:
– Ты на что намекаешь?
– Ха! Ее вытолкнули.
– Откуда ты знаешь?
– Дана звонила Алику, скандал устроила. Муж мне ничего не сказал, но мама…
– Сняла трубку и подслушала.
– Совершенно случайно! Мы же вместе живем. Мамуля просто решила пыль протереть, подняла…
– Это неинтересно! Ты лучше про их беседу расскажи.
Лида покусала нижнюю губу.
– Данка, стерва, Алика никогда не трогала. Развелись – и она исчезла. Бросила мужа без денег и ни разу не поинтересовалась: милый, ты как… Несколько лет ни слуху ни духу. Вот сучара! Подыхай, Алик, с голоду! – возмущалась Лида. – А тут – здрассти… позвонила и орет: «Знаю, ты матери жить не даешь! Видела тебя!»
– Где? – насторожилась я.
– Вот и Алик то же спросил. А она: «Сволочь! Ты зачем за Жозей следишь? И в магазин не лезь!»
– Вот странность, – покачала я головой.
– Сумасшедшая она, – пожала плечами Лида. – А дальше был такой разговор…
– Не знаю, кто тебе чего наболтал, только я здесь ни при чем. Имей в виду, за Жозей многие охотятся! Вспомни Жанну Бирк. Вот ей и звякни! – вопил Алик.
Дана прямо задохнулась.
– Какая Бирк? Прекрати чушь нести!
И тут бывший муж озверел:
– Надоели! Вечно я у тебя виноват! Прямо главная сволочь Земли! На себя посмотри! И у Жози спроси! Да мать в Евстигнеевке все ненавидят, и тебя до кучи. В лицо улыбаются, а за глаза убить готовы. Странно, что вы еще живы! С какого бодуна ты решила, что я за ней слежу?
– Продавщицы в моем магазине сказали, – внезапно вполне человеческим голосом ответила Дана. – Вроде мужик приходил, про мои дела расспрашивал, просил хозяйке о визите не говорить. На тебя по описанию похож!
– Дура! Ищи ближе, – посоветовал Алик. – Мне на тебя плевать! Вот еще, стану я свое время тратить… С Жозей поболтай. Есть вещи, о которых мать тебе никогда не рассказывала. Ты про Жанну Бирк слышала?
– Вроде мелькала пару раз фамилия в разговоре, – протянула Дана. – Какая-то сотрудница Матвея Витальевича?
Альберт рассмеялся.
– «Какая-то сотрудница»… – передразнил он бывшую жену. – Жанна с Феликсом родителям лучшие друзья были, а потом, после смерти Феликса, Жанна исчезла. Не поленись, расспроси Жозю. Что ты вообще про Евстигнеевку знаешь?
– Обычная деревня, – ответила Дана, – люди разные, богатые и бедные. Я здесь практически ни с кем не общаюсь, кроме одной женщины. И у Жози тут друзей нет.
– Идиотка! – перебил Алик. – У Жози там приятелей и не может быть. Сбегай к Людмиле Захаркиной, она в лесу живет, за речкой. Сумасшедшая баба! Вот и поговори с ней, и с Жозей заодно. Небось Захаркина за вами подсмотреть решила. Ведьма! Ее легко с мужиком в прежние годы путали.
– Кто она такая? – растерялась Дана. – И что я ей плохого сделала?
– Вот и задай бабке свои вопросы, – рявкнул Алик. – Авось получишь ответы. Вы с Жозей вроде как мать с дочерью стали, но, похоже, твоя новая мамочка дочурке ни слова правды о себе не сообщила.
– Какой правды? – прошептала Дана. – Алик, ты что-то плохое знаешь?
– А хорошее люди скрывать не станут, – заявил Алик. – Насчет же дурного могу лишь одно сказать: Жозя дура.
– Не смей так говорить о маме!
– Была бы умная, носа б в Евстигнеевку не показывала. Или она решила, что все перемерли и она одна осталась? Нет, Бирк-то живехонька. Она, кстати, хорошо выглядит – ее по телику не так давно показывали.
– По телику? – переспросила Дана.
– В программе «Живые истории», – пояснил Алик. – Она про Феликса рассказывала. Я тогда кой-чего совместил и в принципе понял… Ладно, покедова! Больше со скандалом не звони. И лучше вообще этот номер забудь навсегда. А напоследок скажу: в моем доме у тебя врагов нет. Так, лишь удивление от вашего поведения было, да и оно давно прошло. Нас ничто не связывает, Андре давно вырос, исчезни из моей биографии. А если за вами следят, то это закономерно. Странно, что вас еще не подожгли…
Лида примолкла, потом глянула на меня.
– Вот такой у них разговор состоялся. Понимаешь? В деревне куча народа их ненавидит! Вот кто-то Дану из окошка и выпихнул!
Утром, около девяти, я, с трудом продрав глаза, позвонила в больницу, узнала, что в состоянии Даны изменений нет, спустилась на кухню, обнаружила у плиты Жозю и с укоризной сказала:
– Вчера дверь в дом осталась открытой!
– Да? – изумилась она. – Ну и ну! Я ее закрывала.
– И окно в бойлерной нараспашку стоит, залезай, кто хочет! – не успокаивалась я.
Жозя растерянно заморгала:
– Да? Что такое бойлерная? Ты имеешь в виду гараж во дворе? В нем мой «Запорожец», но его без ключа не завести. Еще там стоят цветочные горшки и газонокосилка! Она, правда, старая, но отлично работает. Надо запереть помещение.
Я включила чайник. Увы, разум Жози день ото дня делается хуже. До возвращения Даны мне придется тщательно следить за порядком в доме, вечером лично закрывать все двери и окна, задвигать все запоры.
– Жозя, ты хорошо знаешь Евстигнеевку? – перешла я к иной теме.
– Конечно, – заулыбалась пожилая дама, – живу здесь… э… уж и не вспомнить, с какого года. Дом и участок Матвею Витальевичу выделили как профессору.
– У тебя тут много знакомых?
– Никого.
– Совсем?
– Абсолютно, – уверенно ответила старушка.
– Но как же так? – усомнилась я. – За столько лет вы ни с кем не подружились?
– Были когда-то приятели, – заулыбалась Жозя, – и чай вместе пили, и танцы устраивали… Но потом кто умер, кто переехал. А нынешних я не различаю, просто здороваюсь вежливо.
– Говорят, тут из старожилов осталась Людмила Захаркина.
– Кто? – переспросила Жозя.
– Людмила Захаркина, – повторила я.
У старушки на лице появилась озабоченность.
– Захаркина, Захаркина… И давно она в Евстигнеевке?
– Вроде очень много лет, живет в лесу, за речкой.
– Не припоминаю. Наверное, склероз начинается, – грустно заметила Колоскова. – А зачем тебе понадобилась эта Захарова?
– Захаркина, – поправила я. – Понимаешь, мне надо в город. Вот уеду, а ты одна останешься…
– Конечно, – засмеялась Жозя, – я никуда не убегу.
– Вдруг заскучаешь?
– Ну уж нет!
– Или захочешь чего… Просто я подумала, если Людмила твоя добрая знакомая, может, привезти ее сюда? Вместе вам веселее будет, и мне спокойней: у тебя компания, не затоскуешь.
Жозя поставила на стол чашку и сердито взглянула на меня:
– Это Данкина работа? Выставила меня маразматичкой? Не приспособленной к жизни идиоткой?
– Что ты! – замахала я руками. – Мне самой в голову мысль пришла. То есть не об идиотизме, конечно.
– Хватит! – буркнула Жозя. – Я не нуждаюсь в няньках! Как видишь, самым наилучшим образом сварила себе какао. Ничего не перепутала, не поставила кастрюльку в холодильник, водрузила на плиту. Спасибо за заботу! Меньше всего желаю видеть в собственном доме старух невесть откуда. Кстати, я расчудесно могу жить в одиночестве, без тебя. Придумала меня пасти! Еще плакат на заборе повесь: «Жозя – дура». Кстати, хочешь чашечку какао? Я обожаю этот напиток и замечательно его варю. И вовсе не являюсь кретинкой, да!
– Прости, пожалуйста, – пробормотала я, – я глупость сморозила.
– Ничего. И не вздумай сюда мне подружек таскать, – уже спокойнее продолжала Жозя. – Недосуг мне с бабками болтать, птицы заботы требуют. Уезжай на работу, не беспокойся.
– Ладно, ты только двери запри.
– Днем? Вот уж глупость! В Евстигнеевке спокойно, – заявила старушка.
– Жозя, ты ведь пойдешь в птичник?
– Ну конечно.
– Вольерная расположена далеко от входа, там шумно. Вдруг злой человек проникнет в дом?
– Зачем?
– Обокрасть, например, захочет.
– У нас камеры! Вся деревня в курсе. Побоятся даже к калитке приблизиться, – торжественно объявила бабушка.
– Аппаратура давно сломалась, сейчас камеры – просто муляж, – парировала я. – Кстати, ужасно глупо не позвать мастера, не отремонтировать систему.
– Откуда ты знаешь? – изумилась Жозя.
– Случайно выяснила.
Я решила не сообщать старой даме о визите Лиды. Не стоит нервировать ее рассказом о том, как по ее дому ночью бродила новая невестка. Как только Дана поправится и выйдет из больницы, я немедленно посоветую ей не только исправить видеотехнику, но и уволить болтливую Зину, но пока пусть все течет по-прежнему. Жозя и так взбудоражена, ни к чему ей новые стрессы.
– Местные не полезут, – уперлась старушка, – им же ничего не известно.
– Кроме евстигнеевцев, имеются гастарбайтеры, бомжи, прохожие, – перечислила я. – Приметят добротный дом, перемахнут через забор, войдут в коттедж и похитят ценности.
– На камерах не написано, что они не работают. И у нас ничего особо ценного нет!
– Совсем? В любой семье есть хорошие вещи: серебряные ложки, ювелирные изделия, картины, статуэтки.
Я ожидала, что Жозя занервничает, вспомнит про птичку из платины и скажет: «Вилка, давай отвезем одну ценную вещь на хранение в банк!» Думаю, Лида больше не вернется в дом, элементарно побоится. С другой стороны, кто ее знает! А я не могу безвылазно сидеть на даче и работать сторожевым псом. Но Жозя повела себя иначе.
– Пустяки, у нас дома дешевый ширпотреб.
– Когда-то у Даны имелись красивые украшения. Вроде ты ей их и дарила, – наобум сказала я.
Старушка чихнула, потом с явным удовольствием отхлебнула какао.
– Было, да сплыло, – заявила она. – На какие деньги, думаешь, Дана бизнес поднимала? Пришлось продать цацки.
Я оказалась в сложном положении. Как я уже упоминала, не хотела тревожить Жозю, поэтому рассказать ей о визитах Лиды посчитала невозможным. Но птичка из платины очень дорогая вещь, ее следует спрятать подальше.
– Могу что-нибудь для тебя сделать? – Я предприняла последнюю попытку разговорить Жозю.
– Купи белого хлеба, – велела она. – Хотела тостик съесть и ни кусочка хлебушка не нашла. Магазин недалеко, но я сама туда уже много лет не хожу. Да и раньше противно было совать нос в грязную лавку.
Глава 17
Если в деревне отсутствуют библиотека, клуб и танцплощадка, то где можно найти местных сплетниц? Абсолютно верно, в продуктовой лавке.
Я толкнула серую железную дверь, споткнулась о слишком высокий порог и очутилась в большой комнате. В голове моментально ожили воспоминания…
Вот мать Раисы вручает мне желтый эмалированный бидон со слегка стертым темно-коричневым орнаментом по краю и говорит:
– Виола! Пущай Катька три литра нальет. Но гляди внимательно, ежели она черпаком по дну фляги заскребет, скажи: «Бабка велела из новой партии брать. Старое молочко скиснет». Поняла?
Я быстро киваю.
– Здесь рубль, – продолжает старуха, протягивая мне засаленный, некогда кожаный кошелечек, – молока купишь, хлеба белого по семь копеек, за тринадцать не бери, дорого. И еще сдача останется. Пересчитай аккуратно!
Я трясу головой. На лице старухи появляется странное выражение, в душе у бабки явно идет борьба. Наконец она, издав тяжелый вздох, говорит:
– Ну ладно! Лето на дворе. И праздник сегодня, Троица. Хорошо, возьми себе мороженое. За девять копеек, молочное, на вафлях. Оно самое хорошее. Помнится, мой дед… Ладно, беги. Стой!
Получив столь полярные приказания, я торможу у выхода.
– Молоко из новой партии, – грозит мне корявым пальцем бабка. – Не разлей! Булка за семь копеек. Не урони! Про мороженое, думаю, ты и так отлично помнишь. Не ешь его на улице, домой принеси!
Я выполняю приказ старухи, оборачиваюсь туда-сюда и через полчаса, затаив от восторга дыхание, разворачиваю липкую бумажку. Брикетик, покрытый вафлей, не так уж и велик, я легко могу слопать четыре порции. Но кто же мне их даст? Бабка гремит на плите кастрюлями. Я беру здоровенный тесак, режу лакомство пополам, потом говорю:
– Ба!
– Чего тебе, докука? – оборачивается она.
– Твоя часть, – отвечаю я. – Ешь, а то тает!
Старуха подсаживается к столу, с неприкрытым удовольствием отламывает ложкой кусок, отправляет его в рот, закрывает глаза, затем, пододвинув мне остатки, сурово говорит:
– Ешь! Ребенку куплено!
– Так нечестно, я не жадина.
– Дурында! – сердится бабка. – Запомни крепко: если тебе чего от жизни досталось, с чужими не делись. Этак раздашь все добро и нищей очутишься. Наоборот, спрячь получше и вида не показывай, че имеешь! Народ злой да завистливый. Вот сейчас выйдешь на улицу, угостишь девочек, они сожрут лакомство и тебя за идиотку посчитают. В глаза «спасибо» скажут, а за спиной заржут: «Ох и кретинка Виола, видно, у нее денег много, раз так вкусным швыряется!»
– Ты не чужая, ты моя бабушка, – отвечаю я, облизывая бумажку, – я когда вырасту, много-много денег заработаю и скуплю тебе все мороженое.
– Дай бог нашему теляти волка съесть… – усмехается бабка. – Не надобно мне сладкое, вредно, диабет случится! Ешь спокойно. А если хочешь благодарной казаться, не словами бросайся, а делом докажи. Долизывай мороженое, бери простыни да прополощи в речке. Языком мотать каждый умеет. Может, я не доживу до твоих больших денег, станешь тогда совестью мучиться, думать, что не успела мне помочь. А так простынки ты от мыла отшоркаешь. Получила хорошее – отплатила. Во как! Иначе в жизни нельзя, на взаимопомощи мир стоит. Но если ты человеку мороженое покупаешь, покупаешь, покупаешь, а он для тебя ни разу на речку не сбегал, значит, неблагодарный, держись от него подальше. И, главное, никогда не говори себе: «Люблю его, поэтому и стараюсь». Неправильно это, развратно! Ты человеку своим мороженым лишь хуже сделаешь. Привыкнет и требовать будет…
– Девушка, чего хотите? – ворвался в уши резкий вопрос.
– Булку за семь копеек и три литра молока, только из новой фляги, – машинально ответила я.
– Разливным давно не торгуем, – раздалось в ответ.
Я вздрогнула и очнулась. За прилавком стояла ярко накрашенная девица в черной обтягивающей майке с надписью «Йec» на груди. Слева маячили бутылки с колой и пачки импортных сигарет, слева кексы в вакуумной упаковке, батоны колбасы, сыр, масло.
– Молоко только в пакетах, – продолжала торговка, – а про хлеб я не поняла.
– Дайте батон посвежее, – попросила я. – Похоже, в деревне коров нет?
– Кому они нужны? – без приглашения вступила в беседу тетка, рассматривавшая коробки со стиральными порошками.
– Молоко, творог, масло, – перечислила я, – много чего от буренок получается.
Баба засмеялась:
– Легче все в магазине купить! Ты, похоже, никогда за скотиной не ходила. В четыре утра встань, вымя помой, подои, к пастуху выгони, днем на пастбище с ведром смотайся, вечером снова-здорово!
– Ясно, – кивнула я. – А вы не знаете случайно, где Захаркина живет?
– Ведьма? – спросила продавщица.
– Людмила, – уточнила я.
– У нее молоко не купишь, – деловито пояснила тетка. – Она корову, правда, держала, но теперь нет.
– И все же подскажите, как Захаркину найти.
– Не ходите к ней, – предостерегла меня девушка, – она порчу наводит.
– Молока там точно не найдете! – уверенно сказала тетка.
– Сделайте одолжение, мне очень надо к Захаркиной!
Баба ткнула пальцем в окно:
– Во! Вишь тропку? В лес ведет?
Я кивнула.
– Иди по ней прямиком, в захаркинскую избу и уткнешься.
– Ой, не надо! – испуганно предостерегла продавщица. – Бабка страшная, хотя к ней многие бегают. Мужиков привораживают! А вы хотите замуж выйти, да? Угадала?
– Нет, я недавно развелась и чувствую упоительную свободу, – неожиданно откровенно ответила я и вышла на крыльцо.
– Вот дура! – долетело из магазина. – Как думаешь, зачем ей Людка?
– Идиоты сбиваются в стаи, – ответил другой голос. – Может, она у ней дачку снять решила. Ха-ха! На зиму.
– Ха-ха!
Провожаемая глупым смехом, я ступила на тропинку и пошла в глубь леса. Через несколько минут я пришла в изумление. Неужели совсем близко от Москвы еще сохранились такие непроходимые чащи?
Темно-зеленые ели стояли по обе стороны тропинки частоколом, между стволами практически не было просвета. День сегодня выдался солнечный, следы от ночного проливного дождя во дворе дома Даны быстро испарились. А в лесу было очень сыро и пахло чем-то знакомым, но непонятным. Может, грибами? Под ногами зачавкала грязь, пару раз я с трудом удержалась на ногах, заскользив по мокрой глине. Дорожка резко свернула влево, показалась небольшая низина, а в ней, окруженная со всех сторон мохнато-зелеными растениями, стояла изба. Пейзаж напоминал кадры из фильмов великого Роу.[10] Я моргнула и улыбнулась. Неужели Баба-яга существует в действительности? Дом выглядит как иллюстрация к русским народным сказкам: большие серо-коричневые бревна, кое-где между ними висит пакля. Маленькие окошки чуть прикрыты резными, некогда синими ставнями, на крыше лежат какие-то странные, лохматые, не похожие ни на оцинкованные листы, ни на черепицу куски.
Внезапно мне вновь вспомнилась мать Раисы.
– Ох и пьют же некоторые люди! – зазвучал в моих ушах ее недовольный голос. – Крыша толем покрыта, а он водку в магазине берет. Срам жить-то под таким.
Толь, вот как называется этот черный, вероятно, давным-давно забытый строителями материал. Если я верно помню, он продавался в рулонах, как обои, и его просто расстилали по стропилам.