"Ключ? Где у тебя ключ?" "Нет, не в сумочке... В кармане плаща... Нет во внутреннем кармане! Осторожнее..." "Господи, какая женщина! Где таблетки? Таня, не засыпай, пожалуйста..." "В чемоданчике... Там кармашек... В желтой коробочке, две сразу... Вода в графине... свежая, я сегодня меняла... Какая вкусная невская вода!.."
***
"Да не бойся ты! Тебе просто необходимо снять с себя мокрое. Иначе продрогнешь и протудишься. Которая постель твоя? Так, вот вижу и грелочку... А где чайник? Которая плита ваша?" "У окна... левые две комфорки."
"Ну, тебе легче? Чайку горяченького с медом, просто необходимо. Приподнемись-ка. Вот так. Не торопись, он горячий. Сейчас бы вам стопочку..." "Н-н-несовместимость..." "Понял. Потом помянем эту твою болезнь. Нет, ну какая же скотина этот Феля! Стоит! Его подругу поносят..." "Что вы, Илья Арнольдович... Он просто растерялся. Это я виновата, приперлась... А ведь я не просто пришла, меня Элла пригласила... И я хотела всем объявить, что больше на Феликса не претендую. Честное словно, никаких прочих намерений не было. А тут приступ. Уже год как не было... Простите меня и спасибо вам большое. Вы -- человек..."
"Я всегда вами восхищался, Танечка, - вдруг переходит он на официальный тон. - И мне было так за вас обидно, что вы такого слизняка выбрали и так бездумно его полюбили. Танечка, а вы не могли бы считать меня своим другом? Просто старшим другом, а?" "Конечно, Илья Арнольдович. Я так и считаю." "Тогда давай на "ты" и по имени, идет?" "П-попробуем..." "Скажи мне: Илья, я тебя уважаю..." "Илья, а ты меня поил?" "Что?.. Ха-ха-ха! Мы уже шутим! Мы выздоравливаем." "Это просто таблетки такие замечательные, Илья. И ты настоящий мужчина. И сюда придти не побрезговал. А Феликс меня сегодня едва до двора проводил. Так обидно, знаешь..." "А мама где?" "На работе. У них дежурный гастроном у Балтийского вокзала." "Скоро придет?" "Нет. Она до часу работает."
"Я тебе тоже нравлюсь?" "Ты очень симпатичный. Стоп, да ты же в одной сорочке! И в совсем мокрой. Ты же у меня тоже простудиться можешь. А у нас с мамой ничего нет мужского одеть... разве что мой свитер. Он растягивается. Вон там на спинке той кровати." "Не надо. Мне с тобой только жарко." "Илья, ты что!.." "Я бы с тобой немедленно уехал на твой край света... Я же не такой и старый. Мне всего-то сорок семь. Я тебя никогда в обиду не дам..." "А как же Казимировна?" "Эта зараза? Пусть удавится от ревности... Ну, Танечка... Господи, какое у тебя тело... Какая грудь..." "Илья, не балуй... Грудь как грудь, я это давно и хорошо усвоила, но пока не для тебя, понял?" "Пока? Значит, я могу надеяться?..." "Не знаю... А пока руки-то не распускай, полковник, слышишь? Сам меня самбо учил. Смотри -- нарвешься, если разозлюсь." "Какие глаза, Господи! Как тогда, когда ты вышла из нашего дома... Таня, я же не просто развлечься или использвать твою слабость. Я прошу твоей руки!" "Одурел, товарищ полковник?" "Я серьезно. Я уже два года тебя люблю. Я знаешь как работать умею! И пенсия у меня, и наградная добавка... Я же не какой-нибудь гарнизонный полковник... я на Кубе, в Заливе Свиней, Орден боевого красного знамени заслужил. Я в Сирии..." "В Сирии? Ты же еврей, Ильюша, как же ты врагов своей нации на своих назюкивал?" "Так я же не израильский, а советский боевой офицер! Мне Родина доверила... Таня, я же не об этом. Я серьезно о нашем с тобой будущем." "Я подумаю, Илья, спасибо. И тебе напишу." "Где у тебя бумага?.. Вот адрес моего боевого друга в Севастополе. Когда ты напишешь?" "Пока не знаю... Для меня это слишком неожиданно. Да подожди ты! Ну порода... А целоваться-то ты не умеешь, полковник. Вот так надо, сын твой научил. Ого! Тебе самому мои таблетки сейчас понадобятся, нет? Ты чего, Илья? Илья-а! Нет, совсем старикашку ухайдакала Татьяна! Стой, выпей водички. Ай, ты куда это? Ожил на мою голову... Нет... нет... Ой, а я думала он уже дохлый... Ну и поворотики... Ладно... Как есть... Неживая я что ли, в самом деле..."
***
"Илья, это звонят нам, три звонка..." "Кого это черт несет? Мама?" "Нет. У мамы свой ключ. Лежи, я сама открою... Феликс? Что ты тут забыл?" "Как ты себя чувствуешь, Таня?" "Прекрасно, а что?" "Так это был... все-таки спектакль?!" "А ты как думал?" "Я думал ты... порядочнее..." "Да ты что! Напрасно ты так думал, Феля. Тебе же при мне подробно объяснили, кто я на самом деле... Гебрид блудливой кошки с сукой, представляешь такого зверя? И ты промолчал, не возражал. Именно такая, так?" "Хорошо. Не будем о нас с тобой. Ты не знаешь, где папа? Он же ушел в одной рубашке, увез тебя на такси и домой не вернулся. Мы все больницы, все морги обзвонили..."
"Делать вам нечего. Илья, а Илья! Одевайся. Тут твой сын пришел. Тебе в туалет не надо, Феликс? Тогда я зайду. А моя комната вон та, если уже не брезгуешь. Твой папа там. А тут, кстати, скорее всего, теперь твоя мама. Скажи мне "ма-а-амочка", сынок. Не хочешь?"
"Бред какой-то!.. Папа!" "Сюда иди, Феликс."
"Ну что? Успокоился? Тогда поезжай и привези ему свитер там какой и плащ. Не идти же ему домой голым?" "А я никуда и не тороплюсь, Таня, счастливо смеялся полковник. - Дождусь сейчас твоей мамы, попрошу ее согласия на брак с тобой и прощай бесконечный проклятый кошмар моей семейной жизни."
"Старый идиот. Но ты-то, Таня, ведь разумная девушка! Я все понимаю. Ты, по своему обыкновению, его разыграла, а он-то всерьез тобой увлечен. Смотри, с огнем играешь... Не дай Бог мама узнает о твоих фокусах. Ты и отдаленно не представляешь, на что она способна в гневе." "Ой! Она гневаться на нас будет, если узнает, что ее бросили... Ильюша, ты слышал? Не боишься?" "В гробу..." "Ты понял, сынуля? Нам с папочкой теперь все это до лампочки. Пусть себе гневается. Надо было ей нам с тобой не мешать. Теперь поздно пить "Боржоми", почки отсохли. Так ей и передай, такой непредсказуемой. Я сама еще и не такая непредсказуемая, как видишь."
"Ты все шутишь, а она действительно там с ума сходит." "Не все же мне из-за нее с ума сходить. То ли еще будет. Узнает, на что я способна в гневе." "Ладно. Мне пока что надо что-нибудь для нее придумать, вернуться с одеждой для предка и забрать его домой. Папа, я сейчас. Я быстро обернусь."
"А ты не больно спеши, сыночек, - сказала я в дверях. -- Мы еще тут кое-что обговорим с твоей бабушкой, то бишь с моей мамой о дальнейших планах твоего папы с твоей новой, молодой и красивой мамочкой - Таней Дашковской, понял? Фиг вы его теперь когда увидите. А пока гуляй, Вася."
Ошеломленный Феликс, без конца трогая свои уши, пересек наш слабо освещенный двор и сгинул в проезде на Дровяную улицу.
***
Мама вернулась, как всегда, смертельно усталая. Ей хотелось только спать. Все, что ей лихорадочно излагал незнакомый симпатичный отставной полковник, она едва воспринимала, без конца закрывая глаза и неестественно хихикая. Я строила ей рожи из-за спины моего новоявленного пожилого жениха, естественно, ни на секунду не воспринимая всерьез происходящее. Наконец, ввалился Феликс, кинул в ярости отцу сумку с одеждой, едва поздоровавшись с моей сразу проснувшейся и ощетинившейся от его появления мамой.
А вот это он зря. Она у меня закалена в квартирных дебошах и на хамство всегда торопится ответить, а нынешняя фантасмогория ее наэлектризовала все-таки чрезвычайно... Не успел он и слова сказать, как та же сумка полетела ему в лицо. "А ну-ка кыш отсюда -- оба! Чтоб духу вашего не было около моей дочери! -- высоким, каким-то молодым и незнакомым голосом прямо запела она. -- Девочке двадцать два, а тут старый козел к ней свататься надумал. А этот тоже хорош -- сам не смог, так папашу подсылает! Еще раз сунетесь, я в вас вот этим утюгом запущу!.."
На этом кончился первый день моей творческой командировки в столицу.
***
В субботу я проспала от моих таблеток до полудня, а когда вышла за хлебом, то увидела у нашей подворотни озябшую фигуру пожилого человека под зонтом. Сначала я приняла его за моего нового безумного влюбленного, но потом поняла, что дело еще хуже. Это был Семен Борисович Богун, адвокат и папа моей счастливой соперницы. Увидев меня, он радостно потер руки и просиял профессиональной улыбкой, словно я уже была его любимой клиенткой.
"Мне надо с вами серьезно поговорить, Таня, - веско начал он прекрасно поставленным голосом. -- Тут на Измайловском есть уютнейшее кафе. Не откажите посидеть там со мной полчасика. Я совсем замерз в ожидании вас." "Зайти не могли? - почти грубо сказала я. -- Или адреса на знали?" "Я заходил. Ваша мама сказала, что вы спите и даже не пригласила войти. Так я могу надеяться на беседу?" "Отчего же нет? Со мной еще и не такие люди на беседу напрашивались... Где тут ваше кафе?" "На углу." "А, это..."
Кафе в полуподвале действительно очень уютное. И почти пусто. Мы заняли столик у занавешенного коричневой портьерой окна. Благородный адвокат-отец оскорбленной дочери-врача, так блестяще поставившей мне вчера диагноз и назначившей лечение, взял меню и вопросительно посмотрел на меня, морща высокий белый лоб в окружении курчавых седоватых волос. Он улыбнулся во весь свой золотой рот и блеснул очками: "Вы неважно выглядите, Таня. Как вы себя чувствуете? У вас ведь действительно был тяжелый приступ, но наши женщины... Я приношу вам извинения от всех нас. Что вы будете есть? Или -- и пить? На Дальнем Востоке ведь..." "Пива и раков." "Ага. Девушка, нам, пожалуйста, две бутылочки пивка, салатики вот эти и что-нибудь горяченькое типа, скажем, гуляшика с пюре. Да, и кофе... Вам с молоком, Таня? Две чашечки черного кофе и по эклерчику. У вас очень виноватый вид, Таня, и я вас прекрасно понимаю. Любовь не знает границ... Даже границ нравственности. Ваше появление в чужом доме, абстрагируясь от последующего припадка, который вы, возможно, старательно... демонстрировали... нет-нет, ни в коем случае не симулировали... Так вот сама цель вашего провокационного появления..."
"Вы кушайте, Семен Борисович, - холодно сказала я. -- А то вы уж что-то слишком разволновались. Мне как-то даже не по себе стало. А ну как и вовсе аппетита лишитесь. Или припадок начнете мне тут... демонстрировать. Так вот, о моем появлении в гостеприимном доме. В шутку ли, всерьез ли, от души ли, провокации ли ради, но я была в присутствии вашего достойного зятя действительно приглашена на ваш междусобойчик моей бывшей однокурсницей Коганской Эллой. Вам она знакома? Отлично. Поскольку мой бывший любовник и предполагаемый жених не возражал, то я, от командировочной скуки, решила принять приглашение моих давних, еще по Севастополю, друзей Эллы Коганской и Гены Богуна и прибыла на званный ужин в квартиру Коганских. Так что с моей стороны ни провокации, ни самовольного вторжения не было. Случилось так, что дверь мне открыла не ваша милейшая и культурнейшая супруга, а моя старая и не очень ко мне расположенная знакомая Софья Казимировна Дашковская. О-означенная гражданка на только принялась меня оскорблять словесно, но и пригрозила нанести мне телесные повреждения. За ее спиной вылупились такие же благожелательные рожи, а именно: сама людоедка Эллочка, сменившая, как мне показалось, милость на гнев, поскольку она визжала нечто нецензурное, за что ее следует привлечь к покаянию, мой старый друг Гена, еще кто-то и еще... Каждый выразился в мой адрес в меру своей личной испорченности, а решительная Казимировна толкнула меня в грудь, отчего я с размаха села на ступеньку, больно ударившись, простите, жопой. От этого ли не вполне дружественного приема, физического сотрясения или от потрясения душевного вместо ожидаемого званного ужина, где я надеялась всех обворожить, со мной случился нервный припадок. Это моя вполне зафиксированная в соответствующих медицинских заведениях болезнь кончилась временной потерей ориентации во времени, друзьях и пространстве. Могло кончится гораздо хуже. Если бы не приступ, я бы кое-кому кое-что порвала бы. Я внятно излагаю, Семен Борисович?"
"Великолепно, Танечка. В вас погиб великий юрист! Продолжайте, пожалуйста. Что же было потом?" "Потом? Черт побери... Я после приступа всегда чуть теряю память. Ага, вспомнила. Потом я вышла с авоськой за хлебом, а тут как раз и вы!"
"Отлично. Тогда, пожалуйста, теперь вы кушайте и пейте пиво, а я попытаюсь изложить вам свою версию случившегося. Обращаю сразу ваше внимание на то, что меня при начале этой истории не было. Я застал вас уже беспомощно сидящей на ступеньке лестницы. Так что все, что я намерен далее изложить, следует из показаний стороны, считающей себя пострадавшей..."
"Браво, Семочка. Да ты еще глаже меня излагаешь! -- сказала я с набитым ртом. -- Что значит практика!" "Я ценю ваш ход: сразу сбить меня с мысли вашим цинизмом и грубостью. И то, как вы назвали место, которым вы ударились -- в том же ключе. Будем считать это полемическим приемом. Каждый применяет приемы в меру своего воспитания. Итак, я не склонен верить Феликсу и Элле, что вы наследственно психически нездоровый человек (Я тут же поперхнулась и закашлялась под ледяным ожидающим взглядом адвоката. Он выдержал профессиональную паузу.) Мои наблюдения за вами сегодня опровергают это суждение (Спасибо, родной), но это ни в коей мере не оправдывает вас как в моих глазах, так и в глазах общества, если вся эта история будет иметь продолжение и огласку... Ибо если здесь исключить невменяемость, то остается элементарная низость, подлость, если называть вещи своими именами (В моей несчастной голове опять что-то качнулось, но я решила выдержать до конца.) Впрочем, я и не собирался взывать к тому, что у порядочного человека именуется совестью. Я обращаюсь даже не столько к вашему разуму, сколько к инстинкту. Феликс пояснил мне, что даже и при ограниченных умственных способностях вам не чужд мужицкий здравый смысл. Итак, на что вы рассчитываете, Таня, в подобных авантюрах? Неужели на то, что ваша телесная привлекательность окажется сильнее прагматичного склада ума мужчин, которых вы пытаетесь отбить у законных жен? (Ага, и это уже обсуждалось! Отлично! Этого я и добивалась... Поздравляю вас, Казимировна...). Что вы можете предложить Феликсу или... любому другому, кроме самой себя, достаточно смазливой, но недалекой особы? Простите, но в наше время этого мало. Да, Феликс отнюдь не мой идеал мужчины в качестве мужа моей дочери. Ему нехватает характера во всем, что касается прочности брака и активного противостояния особам, подобным вам. Но он достаточно умен, чтобы немедленно исправлять ошибки. Когда он просил у меня руки моей дочери, я, естественно, уже знал и о вашей беспардонной связи, и о специфическом характере ваших интимных отношений, и о вашем удивительном бесстыдстве в тех оргиях, котоые вы ему навязывали в Крыму. Он все мне о вас рассказал, и только профессиональная выдержка позволила мне выслушать до конца все неприглядные подробности." "А какой ему смысл был все эти... подробности обнародовать, такому прагматичному мужчине?" "Как же! Он своей откровенностью открывал дверь в нашу семью! Он позволил себе, говоря о вас, такие выражения, что я вынужден был стыдить его. Он отметил, что ваш отец коротает свои дни в сумасшедшем доме, а мать -- квартирная скандалистка и нечистый на руку продавец, что вы сами постоянно находитесь на грани безумия, что он горько сожалеет о вашей связи и что ему стыдно войти в чистую семью из той грязи, в которой вы его вываляли. Быть может, вам неприятно все, что я излагаю с его слов?"
"Что вы, Борисыч. Продолжайте. Ведь вам и самому ужас как нравится все это со мной обсуждать. Ведь это вы меня как бы подвергаете экзекуции, так?.." "Тот же легитимный прием полемики, но я и его принимаю. Но вернемся к реалиям ситуации. Дина ни при каких обстоятельствах ему развода не даст, если ваши дальнейшие деяния сведут его с ума настолько, что он на какое-то время уйдет к вам или уедет с вами на Дальний Восток. У моей девочки больное сердце, этот скандал может убить ее или ребенка (Он вдруг заплакал, не скрывая слез, и стал вытирать салфеткой забрызганные очки. Мне чуть не стало его жаль, но тут он продолжил свой монолог.). Если же все обойдется, и ребенок родится на свет, то, в случае вашего успеха, он будет несчастным ребенком, как любой, растущий без отца. Я не желаю своему внуку или внучке такой судьбы и сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не было. А вы даже приблизительно не представляете, как далеко простираются мои возможности..."
"Почему же? Вы попытаетесь через знакомых психиатров упрятать меня в сумасшедший дом, натравить на меня своих благодарных клиентов из уголовного мира, наконец, напакостить мне с карьерой, так?" "Вы гораздо умнее, Таня, чем полагает Феликс..."
"Ну, я достаточно умна и для того, чтобы понять разницу между тем, что действительно думает и рассказал вам Феликс и тем, что вы ему присобачили. Но и сотой доли правды в вашем вранье достаточно... Итак, чего же вы от меня хотите, Семен Борисович?" "Сейчас, - он взглянул на массивные золотые часы, - моя супруга как раз беседует о том же с Феликсом. Я надеюсь, что он поймет ее так же хорошо, как и вы поняли меня. Я готов оплатить..." "Сколько?" "Я не понял..." "Сколько, по вашему, стоит ваш зять?" "Я готов оплатить ваш обратный проезд до Владивостока, если версия о вашей командировке... и учитывая, что ваша мама..." "С ума вы сошли, так дорого! Официантка! С меня за все, исключая три копейки. Остальное - с этого респектабельного гражданина. Это и есть истинная цена его зятя Феликса..."
***
Я сходила за хлебом, вернулась к взволновенной моим долгим отсутствием и моим вертящимся носом и сверкающими глазами маме и собралась снова принять мою таблетку и прилечь, когда раздались три резких звонка в нашу грязную дверь с разодранной дермантиновой обивкой.
На пороге стоял Феликс, тоже не в лучшем виде, с блуждающим взором и дрожащими губами. Я молча посторонилась. На сцену тут же открылись две двери. В одной стояла моя мама в самом боевом настроении, в другой -Савелий Кузьмич с горящими любопытством слезящимися глазками на морщинистой физиономии. Неизменные медали брякали на его засаленном пиджаке и сияли в лучах света из вымытого мною окна.
Феликс затравленно оглянулся: "Нам надо поговорить, Таня." "Говори." "Но... не здесь же!" "Нет здесь. Тут моя мама и мой любимый сосед. Он ветеран обороны Ленинграда и нечеловечески добрый старик. Вполне достойная аудитория для нашего с тобой объяснения в любви." "Как тебе угодно... Со мной говорила моя мама..." "Серьезно?" "Не фиглярничай. Ты и так едва не свела ее в могилу." "Но не свела же пока? Или она говорила с тобой уже из могилы? Нет? Я счастлива. Хоть одна хорошая новость. Дальше."
"Дело гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Дело не в моих или твоих родных. Дело во мне лично. Я пришел тебе сказать, что я понял мою ошибку... что я сам в тебе сейчас глубоко разочарован... Ты не просто обманула меня, ты напала на самого любимого мною человека, на мою мать... Которая, в отличие от этой вздорной особы..."